Халед Хоссейни - Бегущий за ветром
На заре во двор въехала машина Бабы. Хлопнула дверца, на лестнице послышались быстрые шаги, и в гостиную ворвался отец. Лицо у него было чужое, испуганное. Никогда прежде я не видел отца в страхе.
— Амир! Хасан! — Баба раскинул руки. — Все дороги заблокированы, телефон отключен. Я так волновался!
Он обнял нас, и какое-то безумное мгновение я был даже рад всему, что случилось сегодня ночью.
Подробности выяснились позже.
На уток-то никто не охотился. 17 июля 1973 года никого не подстрелили. Просто утром, когда Кабул проснулся, оказалось, что монархии больше нет. Король Захир-шах находился с визитом в Италии. В отсутствие короля его двоюродный брат Дауд Хан организовал бескровный переворот. Сорокалетнее правление монарха закончилось.
На следующее утро мы с Хасаном притаились у дверей кабинета Бабы. Отец и Рахим-хан пили черный чай и слушали «Радио Кабул».
— Амир-ага, — прошептал Хасан.
— Что?
— Что такое «республика»?
Я пожал плечами:
— Понятия не имею.
Приемник в кабинете только и трещал: «Республика, республика».
— Амир-ага?
— Да?
— А вдруг «республика» значит, что мне с отцом придется убираться вон?
— Не думаю, — прошептал я в ответ.
Хасан задумался.
— Амир-ага?
— Ну что?
— Я не хочу, чтобы меня с отцом выгнали прочь.
Я улыбнулся:
— Да успокойся ты, осел. Никто вас не прогонит.
— Амир-ага?
— Что?
— Не хочешь забраться на наше дерево?
Моя улыбка стала шире. В этом был весь Хасан. Он всегда умел вовремя сказать нужные слова, сменить тему разговора — а то радио уже надоело. И вот он отправился к себе в лачугу захватить нужные вещи, а я помчался в свою спальню за книгой. На обратном пути я заглянул на кухню, набил карманы кедровыми орешками и выбежал во двор. Хасан уже поджидал меня. Мы вышли через главные ворота и направились к холму.
Камень угодил Хасану в спину, когда мы уже оставили позади жилые дома и шагали по пустырю. Мы резко обернулись — и сердце у меня упало. К нам направлялся Асеф с двумя своими приятелями — Вали и Кармалем.
Асеф был сыном Махмуда, одного из приятелей моего отца, пилота гражданских авиалиний. Его семья жила в нескольких кварталах от нас в модном жилом комплексе, спрятавшемся за высокой стеной, из-за которой торчали верхушки пальм. Про кастет из нержавейки, который всегда был при Асефе, знал каждый мальчишка в Вазир-Акбар-Хане, и хорошо еще, если не на личном опыте. Рожденный от матери-немки, голубоглазый и светловолосый Асеф ростом был выше любого своего сверстника и славился невероятной жестокостью. В сопровождении верных дружков он обходил окрестности, словно хан свои владения, казнил и миловал. Как скажет, так и будет, а чуть что не по нему, в ход шел кастет. Я сам видел, как Асеф избил какого-то мальчишку до потери сознания, было это в районе Карте-Чар. Без кастета, само собой, не обошлось. Помню, как горели при этом глаза Асефа и как что-то безумное мелькало в них. В своем районе Асефа за спиной прозвали Гушхор, «пожиратель ушей», но никто не осмеливался назвать его так в лицо, все помнили, откуда взялось это прозвище. Один такой смельчак как-то победил Асефа в воздушном бою змеев — и потом выуживал из грязи собственное правое ухо. Многие годы спустя я нашел в английском языке определение для личности Асефа — «социопат». На фарси точного соответствия этому слову нет.
Из всех тех мальчишек, что дразнили Али, самым безжалостным был Асеф. Это он первый обозвал Али «Бабалу». «Эй, Бабалу, кого ты слопал сегодня? А? Ну-ка, Бабалу, улыбнись нам!» А когда Асеф был в настроении, то подбирал слова пообиднее: «Эй, плосконосый Бабалу, кого ты сожрал сегодня? Расскажи нам, косоглазый ишак!»
И вот он идет к нам, руки в карманах, кроссовки шаркают по земле, вздымая пыль.
— Доброе утро, кунис! — издалека приветствовал нас Асеф. «Козлы» то есть, его любимое ругательство.
Вся троица подошла поближе. Хасан попробовал спрятаться за меня. Парни остановились, здоровенные молодцы в футболках и джинсах. Асеф — самый высокий — скрестил руки на груди и свирепо ухмыльнулся. Мне в который уже раз показалось, что у него не все дома. В голове также мелькнуло, что мне повезло с отцом: Асеф пока не слишком мне досаждал исключительно потому, что боялся Бабу.
Блондин вздернул подбородок в сторону Хасана:
— Эй, плосконосый. Как поживает Бабалу?
Хасан ничего не ответил, только сделал еще шаг назад.
— Новости слышали, ребятки? — спросил Асеф, по-прежнему скаля зубы. — Короля больше нет. Скатертью дорога! Да здравствует президент! Кстати, Амир, ты в курсе, что мой отец знаком с Дауд Ханом?
— И мой тоже, — ответил я, понятия не имея, правда ли это.
— И мой тоже, — передразнил меня Асеф плачущим голосом.
Камаль и Вали загоготали в унисон.
Ах, жаль, Бабы со мной нет!
— В прошлом году Дауд Хан обедал у нас, — гнул свое Асеф. — Так-то вот, Амир!
А что, если закричать? Только до ближайшей постройки добрый километр, нас никто не услышит.
Лучше бы мы сидели дома!
— Знаешь, что я скажу Дауд Хану, когда он придет к нам на обед в следующий раз? — не отставал Асеф. — Я с ним поговорю как мужчина с мужчиной. Скажу то, что говорил матушке. Речь пойдет о Гитлере. Вот это был правитель! Настоящий вождь! Провидец! Я напомню Дауд Хану, что если бы Гитлеру дали возможность закончить начатое, то мир сейчас был бы куда лучше.
— Баба говорит, Гитлер был безумец, погубивший массу невинных людей, — услышал я свой голос.
Вот ведь вырвалось! Замолкни, болван!
Асеф хихикнул:
— То же самое говорит матушка. Конечно, она немка, и ей вроде виднее. Только я с ней не согласен. Правду от нас скрывают.
Кто скрывает? Да и плевать мне было на его правду. И угораздило же меня рот раскрыть! А Баба далеко, никакой надежды, что он появится на пустыре.
— Ты почитай книжки, по которым в школе не учат, — вещал Асеф. — Я тут прочел кое-что, и у меня открылись глаза. Теперь у меня есть своя точка зрения, и я поделюсь ею с нашим новым президентом. Хочешь знать, что я ему скажу?
Я только головой покачал. Но Асеф всегда отвечал на вопросы, заданные самому себе. Его голубые глаза уставились на Хасана.
— Афганистан — земля пуштунов. С давних времен и навечно. Мы — подлинные беспримесные афганцы, не этот вот плосконосый. Его народ оскверняет нашу родину, наш ватан, нарушает чистоту расы. Афганистан для пуштунов, говорю я. Вот тебе мое мнение.
Асеф перевел взгляд на меня. Вид у него был мечтательный.
— Гитлер не успел, — произнес он. — А мы успеем.
Рука его нырнула в карман джинсов.
— Я попрошу президента совершить то, на что у короля не хватило смелости. Избавить Афганистан от грязных хазарейцев.
— Позволь нам пройти, Асеф, — сказал я противным, дрожащим голосом. — Мы тебя не трогаем.
— Как это не трогаете? — недоуменно спросил Асеф и вынул из кармана предмет, при виде которого душа у меня ушла в пятки. Кастет так и сверкал на солнце. — Очень даже трогаете. Ты вот злишь меня даже больше, чем этот хазара рядом с тобой. Как ты можешь с ним говорить, играть, как тебе не противно дотрагиваться до него? — Голос его задрожал от отвращения. Вали и Камаль согласно закивали. Глаза у Асефа сузились, и в голосе зазвучало еще большее недоумение: — Как ты можешь называть его своим другом?
— Он мне не друг! — выпалил я. — Он мой слуга!
Неужели я и вправду так думал? Нет. Трижды нет. Хасан был мне больше, чем друг, больше, чем брат. Только почему я не зову Хасана в нашу компанию, когда друзья Бабы приходят в гости с детьми? Почему я играю с ним, только когда рядом никого нет?
Асеф надвинул кастет на пальцы. Взгляд у него сделался ледяной.
— Если бы не такие, как ты, Амир, и дурачки вроде тебя и твоего отца, которые привечают хазарейцев, мы бы давно избавились от них. Пусть отправляются к себе в Хазараджат, где в могилах гниют их предки. Ты, Амир, позор Афганистана.
Я глянул в его безумные глаза и понял, что он говорит серьезно. Сейчас он мне задаст. Вот и кулак уже занес.
Хасан нагнулся и быстро поднял что-то с земли. Асеф изумленно раскрыл глаза. Лица у Вали и Камаля вытянулись. У меня за спиной происходило что-то важное.
Я обернулся. Рогатка Хасана нацелена прямо Асефу в лицо, резинка, облегающая камень размером с грецкий орех, натянута до предела, так что пальцы ее с трудом удерживают. Лоб у моего слуги весь мокрый от пота.
— Оставь нас, ага, — мягко сказал Хасан. Даже сейчас он обращался к Асефу уважительно. Меня поразило, как глубоко укоренился в сознании Хасана жизненный принцип «знай свое место».
Асеф стиснул зубы.
— Опусти рогатку, хазара безродный.
— Оставь нас, ага, — повторил Хасан.
