Туве Янссон - Райский сад
Виктория покраснела.
— Высказывание, — утратив свою непринужденность, сказала она, — теряет свой смысл, если его повторяют в искаженном виде.
Жозефина одарила Викторию понимающим взглядом, кисло улыбнулась и пожала плечами.
Трапеза продолжалась.
Апельсины были поданы очень красиво, на черенке каждого плода сохранились зеленые листья. Виктория взяла один и сказала, что Хосе, в самом деле, сделал все, что в его силах.
— Ерунда, — ответила X. — Он думает, что мы — туристы. Ни один местный житель не ест апельсины.
Виктория сказала:
— Это была моя идея, а вовсе не Хосе. Апельсины следует понимать как своего рода символ, как декорацию.
— Какой же символ?
— Быть может, как мечту, как представление о райском дереве. Как нечто недоступное. Я здесь постоянно думаю об апельсинах.
— Я почти понимаю! — воскликнула Жозефина. — Ни в малейшей степени не зазорно, если на столе стоят апельсины! В России на стол ставят яблоки. Я знаю, что имеет в виду Виктория. О, она — необыкновенная.
— Какая новость! — чрезвычайно сухо произнесла X.
На проселочной дороге прямо под верандой остановилось несколько мальчишек, они показывали пальцем на веранду и время от времени выкрикивали какие-то слова по-испански.
— Чего они хотят? — спросила Виктория.
X. взглянула на Жозефину и предупредительно объяснила:
— Они говорят, что там сидит тетенька, которая устроила спектакль на карнавале, ну та, что танцевала рядом с бандитским автомобилем…
— Они имеют в виду ее, а не меня! — воскликнула Жозефина. — Это она так вела себя, верно? Виктория, вы же знаете, как все было!
Виктории внезапно захотелось сделать замечание, сказать: «Девочки, девочки!» Но она сдержалась.
Из ресторана вышел Хосе и прогнал мальчишек, вылив на них поток возмущенных слов на испанском языке.
Но вот солнце скрылось за горами и в тот же миг стало по-вечернему прохладно. Внезапно рассердившись, Виктория сказала:
— Дорогие дамы! Для меня этот карнавал был чем-то совершенно невероятным. И я понимаю, что веселый праздник подобного рода может кого угодно заставить потерять голову и действовать необдуманно. Поверьте мне, я теряла самообладание гораздо чаще, чем мне бы хотелось. Но потом я пытаюсь забыть о случившемся и надеюсь, что другие тоже забудут.
Она подала знак Хосе, он вошел с новой бутылкой, а она сказала:
— Это очень хорошее вино. Его пьют в спокойном и задумчивом настроении. Дорогие дамы, за что мы будем пить?
— За вас, Виктория! — воскликнула Жозефина. — За справедливость! За справедливость, которая все-таки всегда торжествует!
Она наверняка выпила несколько рюмок, прежде чем выйти из дома… на всякий случай.
— А как вам нравится ее новая прическа? — спросила X., не притрагиваясь к своему вину.
Виктория поправила X.:
— Как вам нравится новая прическа Жозефины? Я считаю, что она молодит ее.
Тут она почувствовала, что очень устала, и решила переложить всю дальнейшую ответственность за ужин на своих гостей. Извинившись, она встала и, спасая себя, направилась в дамскую комнату. Вид из окошка здесь был так же красив, как и на веранде, но она не обратила на него особого внимания. «Собственно говоря, немного жестоко было оставить их наедине друг с другом, с таким же успехом я могла бы не уходить. Теперь они сидят и молчат. Я потерпела неудачу. Мне бы надо научиться оставлять людей в покое, пусть они устраивают свои спектакли сами для себя. А я — словно овчарка, которая носится сломя голову, желая собрать все стадо и навести порядок». Эта мысль позабавила Викторию. Она решила заказать коньяк к кофе.
Когда она проходила обратно через кафе, навстречу ей вышел Хосе и шепотом заговорщика спросил:
— Как дела?
— Вероятно, наладятся, — ответила Виктория, — полагаю, все будет хорошо. Еда, вино, интерьер, все великолепно. Я думаю, мы возьмем немного коньяку к кофе.
Ее гостьи сидели прямые, как свечи. Разговор у них явно был нелегкий.
— Дорогая Виктория, — сказала Жозефина. Чувствовалось, что она напряжена. — Мы тут подумали…
— Во-первых, спасибо, — оборвала ее X.
— Да, мы хотим поблагодарить вас за вашу неслыханную любезность и великодушие, это был удивительный ужин, такой изысканный, каждая деталь продумана…
— Минутку, — сказала X., — вам надо собраться с мыслями. Короче говоря, Виктория, вы дали нам шанс. Можно ли представить себе, что Жозефина и я теперь по-прежнему будем плохо относиться друг к другу?
— Невозможно, — ответила Виктория. — От всей души надеюсь. А вот и коньяк! За что мы выпьем на этот раз?
— Ни за что, — ответила Жозефина. — Я слишком много болтала. Думаю, мне пора домой. Собаки весь вечер были одни.
— У них слишком короткие ножки, — заметила X.
Виктория подняла рюмку и сказала:
— Дорогие дамы, вы занимаетесь ерундой. Полагаю, что после кофе мы посвятим себя исключительно созерцанию сумерек.
Они прошли через кафе, где все беседы тут же смолкли, и вышли на площадь.
— Холодно, — сказала Жозефина и попыталась застегнуть на шее шиншиллу Виктории.
— Перестаньте! — сказала X. — Виктория сама знает, мерзнет она или нет. Перестаньте делать вид, будто вы очень заботливы.
Жозефина взорвалась:
— Вы думаете, что все знаете лучше всех! Вы ничего не знаете о Виктории, вообще ничего! — И она, оставив их, пошла одна по переулку.
— Не обращайте внимания, — сказала Виктория. — Пожалуй, утром она все поймет.
— Вы так думаете?
— Да, я так думаю. Утром все может измениться.
Виктория не стала объяснять подробней, что для нее каждое новое утро — своего рода, радостный вызов жизни, то же самое, что новые перспективы, неожиданные сюрпризы, пожалуй, даже новое понимание жизни, да просто-напросто все в мире ужасно интересно и увлекательно. Фактически, за этот вечер она и так разглагольствовала более чем достаточно. И теперь она упомянула лишь, что Хосе обещал после девяти часов принести дрова, ей нужно еще подмести патио и попросить его сложить дрова в том углу, где растут бугенвильи.
X. улыбнулась:
— Ерунда, моя дорогая Виктория! Вы говорите о незначительных вещах, не так ли? Сколько мелких огорчений и забот! Каждый новый день заполнен то одним, то другим; посмотрите на Жозефину, вот она идет. Полдня выгуливает своих собачонок и слушает оперы, а остальные полдня бегает на никому не нужные приемы. Все это, чтобы быть оскорбленной, стать популярной, крепко держаться за свою маленькую гордость… А вы, вы, которая — подлинная Виктория, вы опускаетесь до того, чтобы демонстрировать всем доброжелательную терпимость, да, насмотрелась я на вас тогда, в той машине! Подождите, не надо слов, я понимаю, что такой, как вы, трудно произнести «нет», но у вас нет никакой идеи, ни у кого из вас нет всепоглощающей идеи, вы смешиваете ваши напитки и ваши чувства с водой. Разве вы не понимаете, что у вас нет ни одной-единственной яркой, ничем не разбавленной идеи.
Они пошли дальше и наткнулись на Жозефину. Она сидела на ступеньке длинной лестницы, которая вела наверх, к ее дому.
Виктория сказала X.:
— Идеи бывают разные. Ненавидеть колонию — идея не особо привлекательная. Вообще-то, она, как мне кажется, к этому времени уже хорошенько разбавлена. Вы должны создать новую идею, по возможности более жизненно пригодную. Или, разумеется, отказаться вообще.
— Что вы подразумеваете под этими словами — «отказаться вообще»?
— Ну, примерно, найти себя в том, чтобы быть совершенно обыкновенной, полагаю, это достаточно интересно.
— Ха-ха, вот видите, — сказала Жозефина, — совершенно обыкновенной, как Виктория. Это и есть необыкновенно.
X. помогла ей подняться на ноги и сказала:
— Да-да. Пойдемте же. Спокойной ночи, Виктория!
— Спокойной ночи.
Виктория постояла некоторое время, глядя, как они вместе поднимаются наверх по длинной утомительной лестнице.
Многие видели их в тот вечер…
На следующей неделе X. была приглашена к Уайнрайтам. И даже к Леди Олдфилд, хотя в Узкий Круг колонии она не вошла, прежде чем колония не убедилась в том, что мисс Смит обладает определенными интересными особенностями характера, которые самым приятным образом могут подстегнуть их светскую жизнь. Но произошло это лишь осенней порой.
Примечания
1
Внутренний дворик (исп.).
2
„Я знаю край, где цветут лимоны…“ (нем.) — первая строка из стихотворения И.-В. Гёте. Имеется в виду Италия.
3
Накидка, горжетка (англ.). Здесь: палантин.
4
Приемы (англ.).
5
Эрл Стенли Гарднер (1889–1970) — американский мастер детектива, автор огромного количества романов (в 1933 году сложил начало сериалу из 72 книг), переведенных на 37 языков мира. В 1988 году его имя вошло в книгу рекордов Гиннеса.