Владимир Холодов - Sarah-fan: Еврейский романс

— Кстати, вы так складно все рассказали: и про страну, и про карьеру, и про свою семью… Что же обо мне ни одного слова?

Андрей некоторое время колебался, потом все же решился.

— Мне не хотелось тебя огорчать, но жить без него ты не сможешь.

— Это единственное, во что я готова поверить, — усмехнулась Лю и поднялась со скамейки. — Все остальное — полная чушь и бред!.. Я не знаю, кто вы: телепат, гипнотизер, может быть, правда, его отец, но вы… Вы страшный человек!

— Перестань, Лю! — он взял ее за руки. — Прежнего Андрюшки уже никогда не будет. Но если ты его действительно любила, придется довольствоваться тем, что есть. Неужели ты все еще не веришь, что я — это я? Какие доказательства тебе нужны?

— Отпустите меня, — она пыталась вырвать свои руки. — Я сейчас закричу!

— Зачем же кричать? Ты скажи: Андрей, отпусти мои руки, — и я отпущу.

Она молчала и отводила взгляд.

— Хочешь, я расскажу тебе то, чего ни один телепат знать не может? Например, в каком месте у тебя родинка, которую я так любил целовать.

Лю обмякла в его руках и, казалось, вот-вот потеряет сознание. Он снова усадил ее на скамейку.

— Прости меня, любимая. Я не хотел причинять тебе боль. Но ты должна мне поверить, у нас просто выхода другого нет. И не сейчас я перед тобой виноват, а тогда, в своем прошлом. Меня и вернули, наверное, для того, чтобы я все это исправил, чтобы ты осталась жива, чтобы ты была счастлива, понимаешь?..

Лю не сказала больше ни слова. После того как она успокоилась и перестала плакать, Андрей отвез ее домой, а сам еще долго бродил по городу, повторяя про себя: ей нужно время, она поверит и все поймет. Собственно, она уже поверила, вот только смириться не может.

На набережной, недалеко от пристани прямо на парапете сидел парень с гитарой, вокруг собралась небольшая толпа. Андрей не помнил, чтобы в его юности были столь привычные ныне уличные музыканты, и парня этого не помнил, но песня была как раз из начала семидесятых:

“Проходит жизнь, проходит жизнь, как ветерок по полю ржи. Проходит явь, проходит сон, любовь проходит, проходит все. Пройдет любовь, мелькнет мечта, как белый парус вдалеке, — Лишь пустота, лишь пустота в твоем зажатом кулаке…”

Левой рукой парень брал аккорды, вместо правой у него была культяпка. И создавалось впечатление, что именно правой рукой он пытался некогда зажать эту самую пустоту, о которой пел, но не смог, — ему просто оторвало кисть.

Фотографии получились удачными. Жаль, правда, тогда еще не делали цветных. На те, где они были вдвоем с Лю, Андрей смотрел особенно пристально: разница в возрасте, конечно же, чувствовалась, но шокирующей она не была. “Ничего, все будет нормально, — успокаивал он себя. — Нужно лишь терпение и время”.

Подходя к гостинице, Андрей думал, что хорошо бы позвонить Лю сегодня вечером: ее нельзя оставлять наедине со своими тревогами и сомнениями, подобные встряски для юной неустоявшейся психики очень опасны. Нужно как-то поддержать, найти теплые и единственно верные слова, сделать так, чтобы в ее глазах пропасть между тем Андрюшкой и этим постепенно исчезла.

Углубленный в свои мысли, он не заметил, как испуганно и странно посмотрела на него администраторша, выдавая ключи от номера, как проводил тяжелым взглядом всегда подобострастный швейцар, и даже когда в лифт с ним вошли двое мужчин в одинаковых костюмах, он не придал этому никакого значения. У номера его дожидалась еще одна парочка, но уже в милицейской форме.

— Проверка паспортного режима, — откозырял майор. — Ваши документы, пожалуйста.

Андрей протянул ему паспорт, а сам спокойно открыл дверь, прекрасно понимая, что на этом его эпопея закончилась. Думать и решать за него теперь будут другие. Все четверо вошли следом, обыскали сначала его, а потом и весь номер.

— А в чем, собственно, дело? — спросил Андрей. Он понимал, что влип, но хотелось знать, насколько глубоко. — Я что-то нарушил?

— Ну, дает!.. — не сдержался простодушный майор. — Паспорт украден. Прописка фальшивая, денег куча, а он еще спрашивает, в чем дело.

Чекистов больше всего интересовали найденные в бумажнике доллары и пейджер.

— Что это? — вежливо спросили его.

— Средство связи, — сказал Андрей. — Я бы объяснил подробнее, вы не поймете.

— Ну да, куда нам, — хмыкнул один из ментов.

— Связи с кем? — спросил другой, более бдительный и в гражданке.

— С будущим, — ответил Андрей, решив пустить их по ложному следу. — Ученый я, это новая экспериментальная разработка.

— Вот только не надо нам ля-ля, — усмехнулся мент, доставая браслеты. — Твое будущее — семь лет строгача! И это в лучшем случае.

На руках Андрея защелкнулись наручники, а на душе стало еще более спокойно, даже весело. И это веселье не покидало его ни в “воронке”, ни в ментовке, ни в кабинете начальника городского КГБ, где он твердо отказался отвечать на любые вопросы. Пусть сами размышляют над тем, почему предполагаемый “американский шпион” так глупо и непрофессионально попался: и документами нормальными не обзавелся, и поселился в гостинице, как простой командировочный из какого-нибудь Урюпинска.

Уже в камере, после того как накормили какими-то помоями, Андрей прокрутил в памяти вопросы, которые ему задавали, догадавшись, наконец, кто его заложил… Глупенькая девочка! Он хорошо знал Лю: сдать человека органам она могла лишь от полного отчаяния. И ведь сам невольно ей подсказал: если он выпихнул из времени ее Андрюшку, то единственный шанс его вернуть — произвести своего рода рокировку, выпихнув теперь его самого. И КГБ для этой цели самый лучший и надежный помощник. Сначала, конечно, повезут в Москву, на Лубянку; промурыжат с годик, а потом — или расстреляют или сгноят в мордовских лагерях. Вряд ли в результате всего этого вернется Андрюшка, но теперь они квиты: двадцать лет назад он ее предал, теперь она его. Впрочем, и здесь он себя обманывал: Андрюшку бы она не предала никогда! В органы же сдала чужого, взрослого, непонятного ей человека, который непостижимым образом украл у любимого внешность, голос, интимный опыт, да еще предъявил свои права на нее. Молодец, девочка! Я тобой горжусь… Как же нелепо заканчивается жизнь. И альтернатива-то как сузилась: что Америка, что Лубянка, что в детство впасть на старости лет и приставать к девчонке, которой уже давно нет на свете. И тут почему-то вспомнилась культяпка гитариста: нет, ничего удержать невозможно! Особенно того, чего уже нет.

Ночью неожиданно вызвали к следователю. Долго соображали бойцы невидимого фронта, но сообразить так и не смогли. И Москва не помогла, тупо настаивая на немедленной отправке к ним арестованного. Но ведь и самим хотелось если не расколоть матерого шпиона, то хотя бы получить ответы на мучающие их вопросы. Как, например, могут быть настоящими (а это подтвердили эксперты) доллары, если на них стоит дата: “1990 год”? И что это за миниатюрный прибор, которого нет в самом свежем и закрытом справочнике? Эту игрушку они насиловали, пока аккумулятор не сел.

Андрей согласился ответить на часть вопросов, — при условии, что с него снимут наручники и накормят нормальным обедом. Чекисты охотно пошли на сделку и даже коньячком угостили. И объяснил им Андрей, как профессионал профессионалам, что через двадцать с лишним лет и доллары будут в свободном обращении, и пейджеры у каждого второго, и даже телефоны мобильные появятся. И путешествовать во времени станет возможным. Но осуществлять это сможет только одна организация, — сами догадайтесь, какая. Поэтому Москва и не дает вам со мной разбираться, говорил он, даже на Лубянке в курсе всех дел только два человека. И в довершение разговора попросил, как бы услуга за услугу: уничтожить заявление Лю, не ставить ее на учет и никогда не привлекать к внештатной работе. Это было последнее, что он мог для нее сделать.

Спал на удивление крепко, да так, что к ночи еще и полдня прихватил. Его не будили, не дергали, отнеслись вполне уважительно: вернули почти все вещи, включая шнурки от ботинок, на завтрак сварили кофе и принесли в камеру свежие газеты, из которых он узнал о последнем заседании Политбюро, положении на полях страны и результаты матчей в чемпионате по футболу. О выезде на вокзал сообщили заранее, чтоб успел побриться и привести себя в порядок.

Сопровождающих было двое. Сдержанных, спокойных, молодых. Когда поезд тронулся, они прикрепили его наручниками к трубе, чтобы иметь возможность спокойно поужинать, сходить по очереди в туалет или покурить. К Андрею относились по-дружески, обращались на вы, очень интересовались, как там в будущем. Началось с примитивного: кто будет править после Брежнева, начнется ли война с Америкой, дадут ли всем квартиры. Потом он объяснил им, что такое видеомагнитофон и компьютер, зачем открыли границы и почему убежали не все; как достигнуто изобилие в магазинах и чем недоволен народ. Особенно поразили их две вещи: принцип “разрешено все, что не запрещено законом” и то, что можно свободно купить любую машину и квартиру, были бы деньги. Выяснилось, что оба стоят в очереди на “запорожец” и живут в общежитии.