Владимир Файнберг - Второе посещение острова
— Банк, – сухо комментировал агент. – Пост офис. Таверна. Яхт–клуб. Сувенирс. Полиция. Рент а кар. Таверна. Шоп фор чилдрен. Пиццерия. Шоп фор фишинг.
Магазин «Всё для рыбалки» был ещё открыт, и я успел заметить в его освещённых дверях грузную фигуру хозяина, собирающегося запирать заведение.
— Это Пасхалио! – вскрикнул я, пользуясь случаем предъявить и свои права на город, на остров. – Люся, вон ещё один магазин сувениров, где продаются якобы античные вещи, а там, слева, чудесный рыбный ресторанчик, рядом – бильярдная.
— А пляж?
— Сейчас, тоже слева, должны начаться и пляжи. После бензозаправки по выезде из города. Собственно говоря, где ваша вилла?
— Не знаю. Гришка устал, спит. Одиннадцать часов. Хотите есть? Приедем – никаких продуктов, – она о чём‑то спросила агента.
Через несколько минут он остановился близ бензозаправочной станции у павильончика с неоновой вывеской «24 часа».
— Что вам купить? – спросила Люся, передавая мне Гришку и выходя вместе с агентом из машины.
Теперь я в полной мере ощутил свою зависимость. Ведь у меня не осталось денег…
— Разве что растворимый кофе.
— Нет, я серьёзно. Колбасу? Сыр?
— Тогда, пожалуй, копчёной колбасы.
Они вошли в магазин. А я сидел с Гришкой на руках.
К автозаправке подъехал мотоциклист. Трещали ночные сверчки.
— Купила хлеб, колбасу для вас, какой‑то сыр амфотеро, яйца, помидоры, яблоки, чай в пакетиках, сахар. Банку растворимого кофе, – Люся втиснула разбухший от покупок пакет в машину, забрала у меня Гришку, и мы покатили дальше.
Город кончился. Сразу же стало темно. Сузившееся шоссе вело нас между отвесных выступов гор и невидимым за обрывом морем.
Тогда, девять лет назад, я жил в городе. Если и бывал изредка в этих местах, то лишь при дневном свете. И поэтому потерял представление о том, где мы находимся, куда нас везут. Знал только, что это единственное на острове шоссе вскоре должно кончиться у окружённого соснами залива Кукинарес. Никаких вилл там в то время не было.
Машина притормозила у сквозных узорчатых ворот белеющего во мраке одинокого здания.
Мы вышли под звёздами, перетаскали через калитку вещи. Агент, гремя связкой ключей, долго отпирал массивную дверь.
— Люся, спросите его, где хозяева?
— Живут в Чикаго. А виллу, она называется «Вилла Диаманди», сдают семь месяцев в году, – перевела она ответ.
Агент включил свет. Мы вошли в просторную гостиную. В глаза бросился большой камин, кресло–качалка, стол со стоящим на нём канделябром, секретер в углу у задёрнутого шторами широкого окна.
Я спешно расставил коляску. Люся уложила туда безмятежно спящего малыша. После чего нам были показаны пять комнат. Две из них имели выход на длинную террасу с оплетёнными вьющимися растениями колоннами, поддерживающими кровлю. Потом в быстром темпе мы были препровождены на кухню, где на холодильнике стояла СВЧ–печь, потом нам показали две отделанные белым мрамором ванные комнаты.
Напоследок агент стал выдвигать ящики в одном из стоящих в коридоре старинных шкафов, показывая, где сложено постельное бельё и полотенца.
Люся поинтересовалась, сколько я понял, насчёт стиральной машины. Агент провёл террасой к мраморной лесенке, по которой мы спустились к подземному гаражу. Отпер его, включил свет. Там, наряду с садовым инвентарём, шлангами, сенокосилкой, стояла и стиральная машина. Он показал, где находится розетка. И мы вернулись в гостиную.
— Эвхаристо! – сказал я, понимая, что он торопится назад в город. Шёл первый час ночи.
Но агент присел к столу, достал из кармана какой‑то документ, предъявил Люсе. Оказалось, нужно уплатить пятьдесят долларов за то, что он нас встретил, и сто долларов залога за имущество.
— Как хорошо, что у вас были наличные! – сказала Люся, отдавая доллары. – Ведь у меня кредитная карта. Буду пока тратить ваши деньги.
Агент оставил нам ключи, номер своего телефона и уехал.
Люся, протолокшись ещё часа полтора с раскладкой барахла и продуктов, наругавшись с позвонившим по мобильному телефону бывшим мужем, поужинав и покормив проснувшегося Гришку, ушла вместе с ним спать в большую комнату рядом с гостиной, имевшей выход на террасу. Соседняя комната, тоже выходящая на террасу, была оставлена для няни.
Я же поселился в похожей на каюту комнатке с низкой тахтой, шкафом и письменным столиком у закрытого ставнями окна.
Дождавшись, пока Люся окончательно угомонится, я вышел на кухню, составил грязные чашки и тарелки в двухкамерную никелированную мойку, вымыл посуду, убрал со стола и отправился к себе.
Открыл окно, отпер засовы тяжелых ставен, развёл их в стороны. Обдало свежестью. Сквозь непроглядную тьму вдалеке плавно двигалась короткая цепочка огней. Я понял, что это судно. Что передо мной море. И вспомнил, как девять лет назад уплывал с острова. Казалось, навсегда.
Уроки греческого
Заговорил я языком Гомера –апопси, калинихта, калимера.И самого себя мне слышать дико,когда со мной толкует Эвридика.Я говорю ей, улыбаясь криво,о том, что симера немного крио.Она же говорит: «Кало! Кало!»Да, ей «кало», в её дому тепло.Ловлю кефаль я, стоя на причале.— Владимирос! – зовёт меня Пасхалис,кричит, мешая греческий с английским,что хочет мне поставить стопку виски.А я в ответ, мол, сенькью, эвхаристо!Клюёт. Я не могу покинуть пристань.По вечерам дев старых взгляды, вздохи.Но непреклонно говорю я: – Охи!Живите в мире,кириос, кикири!Когда покину остров сей Скиатос,я с борта корабля скажу вам: – Ясос!
Глава пятая
В раме окна стояла морская синь. На ней, как в стихотворении Лермонтова, белел парус одинокий.
Не было и шести утра, я не выспался от того, что ночью Люся колобродила вместе с проснувшимся Гришкой.
Умывшись в своей ванной, я вышел на кухню. Стол опять был заставлен грязной посудой – немытые Гришкины бутылочки, чашка с недопитым Люсей чаем, разорванная обёртка от недоеденной плитки шоколада, кастрюлька, в которой она варила какую‑то кашку.
Я всё перемыл, убрал.
Из раскрытого окна чудесно пахло морской свежестью, цветами. Эти запахи смешивались с ароматом кофе.
«Пока не приедет нянька, придётся исполнять её роль, роль домработницы. Хоть этим оправдаю своё существование здесь. Хорошо, что они поздно встают. Смогу наплаваться по утрам…» – думал я, торопливо допивая кофе.
Когда я поднялся, чтобы вымыть чашку, в поле зрения попала стоящая на стуле зелёная сумка Константиноса. Молния на ней была расстёгнута.
Сумка оказалась враспор полна плитками шоколада с орехами, фирменными пакетиками с орехами подсоленными, засахаренными, прозрачными коробками английских и французских конфет, разных сортов фигурного печенья. На самом дне покоились две длинных четырёхугольных коробки с литровыми бутылками шотландского виски «Уайт энд Маккей».
Одну из бутылок я отнёс в свою комнату. Трогательно было, что Константинос вспомнил, как я однажды девять лет назад похвалил этот крепкий напиток, который впервые у него же и попробовал.
Шоколад и другие сладости оставил на растерзание Люсе. Тем более, боялся, как бы опять не разболелись зубы.
Из стоящей в передней высокой глиняной амфоры торчали зонтики и свёрнутые в трубку пляжные циновки. Я взял одну, с полотенцем через плечо вышел за дверь и оказался в сквозной тени садика. Слева, обвитая вокруг чешуйчатого ствола пальмы лиана бугенвиллея низвергала водопад малиново–красных цветков. Справа высился куст гибискуса. Пчёлы, собирающие утренний взяток, деловито кружили над его роскошными белыми цветами.
Выйдя через калитку, я оглянулся. Терраса была пуста. Лишь Гришкины ползунки сохли на её перилах.
Снаружи у ворот эмалированная табличка гласила: «Вилла Диаманди».
Я пересёк шоссе и снова оглянулся. Вилла стояла в одиночестве у отвесного подножья скал. В мою бытность на острове вдоль всей этой стороны дороги царила лишь путаница диких зарослей.
Невдалеке за стволами сосен просвечивало начало тропинки, спускающейся к морю. Как всегда, подгоняемый нетерпением скорее поплыть, я наддал шагу и тут увидел движущуюся навстречу процессию. Впереди с посохом в руке торжественно шествовала жирная старуха в шортах. На голове её была широкополая соломенная шляпа со свисающим сзади на шею куском марли. За ней, тоже с посохом, вышагивал долговязый джентльмен в пробковом шлеме. Следом под зонтиками плелось ещё пять или шесть столь же экзотически одетых туристов помоложе.
— Веа из монастирио? – спросила меня старуха на английском.
