Марек Хласко - Обращенный в Яффе
- На каком километре ты забудешь соединить концы?
- Не знаю. Может, на сотом? Потом определим по спидометру.
- Я не дам тебе задатка, - сказал он.
Я повернулся к нему, но лица не разглядел: в машине не было света, а на улице по-прежнему лил дождь.
- Это еще почему? - спросил я.
- Получишь все сразу, - сказал он. - Я знаю, что ты не подведешь. А теперь езжай на главное шоссе и не забудь его номер. И помни, что завтра я должен быть в Иерусалиме один. Вот две вещи, о которых тебе надо помнить.
- Я знаю также, о чем надо забыть, - сказал я и спрятал деньги в карман. - Не желай мне счастливого пути. Я суеверный.
Он уже уходил, но я его окликнул. Он приостановился, однако возвращаться не стал. Я видел, как дождь стекает по его волосам и по одежде; и деньги, которые он мне дал, тоже были мокрые.
- Я догадываюсь, о чем ты хочешь меня спросить, - сказал он. - У него такое же лицо, как у всех людей.
- Было такое же, - сказал я; включил скорость и обогнал его. Ехал я осторожно, помня, что всякий раз, нажимая на тормоз, должен соединять концы проводов. У выезда из города я увидел ресторан; остановил машину и вошел внутрь.
- Мне бы кофе - сказал я официанту. - И курицу с собой.
Он не шелохнулся. Я немного отупел после бессонной ночи и двух стаканов, которые выпил у Исаака, и не сразу понял, почему он стоит как столб, с обиженным видом. Они все уже давно, глядя на меня, строили оскорбленные рожи; и тем не менее я сразу не сообразил. Так мы стояли, наверное, с минуту; потом я полез в карман и вынул десять фунтов.
- Сделай хороший кофе. А курицу заверни в целлофан.
- Курицу сварить или зажарить? - спросил он.
Я не сразу ответил: стал вспоминать. Это было уже много лет назад, а я перед тем много дней ничего не ел. И в тот день стояла жара, а мне не хотелось надевать рубашку с короткими рукавами: я боялся, что он увидит мои худые руки и скажет, что у него для меня нет работы. Помню, я уже отправился к нему, но на полпути повернул обратно, чтобы взять рубашку у своего приятеля, который был на голову меня ниже; рукава рубашки, когда я их опустил, не скрывали худобы моих рук. Только потом я пошел к нему, но он на меня даже не посмотрел, и вообще напрасно я брал ту рубашку. И тут я вспомнил, что курица была вареная; этот человек был толст, а день неспешно сгорал при температуре пятьдесят градусов, и Бог не послал в тот день ветра; так что я не ошибся: перед нами наверняка лежала вареная курица - она переваривается намного лучше, чем жареная. В желудках тех, у кого есть деньги, чтобы ее купить и съесть. Только он курицы не ел; он был слишком сытый, слишком усталый, и, как я сказал, Бог не послал ветра в тот день.
- Сварить, - сказал я. - И заверни в целлофан.
Я вышел; и только проехав километров тридцать, увидел в зеркале его машину и поддал газу. Я делал сорок пять миль в час и, тормозя перед поворотами, всякий раз предупреждал его, сигналя хвостовыми огнями; в конце концов он полностью мне доверился и ехал впритык, повторяя все, что делал я. Держа в руках концы шнура, я выехал на поворот и затормозил, упершись скрещенными руками в руль - кстати, напрасно: удар был не так силен, как я ожидал. Моя машина весила четыре тысячи восемьсот килограммов, и его «шевроле» отлетел от моего заднего бампера. Я смотрел, как он скатывается вниз по склону, и думал, что теперь надо бы выйти и наконец увидеть его лицо. Но выходить не хотелось; я бросил ему вдогонку курицу в целлофане, за которую час назад заплатил три фунта, и сказал себе вслух:
- Сегодня не жарко. Можешь смело ее сожрать, и ничего тебе не будет.
А потом мне пришлось проехать еще тридцать километров вперед до ближайшей бензоколонки, так как дорога была слишком узкой, чтобы на ней мог развернуться военный автомобиль «Дженерал моторс», и оттуда вызвал «скорую», а потом, попозже, позвонил в больницу с той же самой бензоколонки, и мне сказали, что смертельной опасности нет. У него сломана затылочная кость, и, чтобы вертеть головой, придется до конца жизни носить кожаный ошейник.
- Именно это мне и было нужно, - сказал я сестре, с которой разговаривал.
- Не понимаю, - сказала она.
- Кто-то когда-то от тебя отвернулся, потому и не понимаешь, - сказал я. - А раньше от этого человека отвернулся кто-то другой. А от этого другого еще кто- то. Теперь понятно?
- Нет, - сказала она.
- И мне тоже. Мы с тобой вряд ли когда увидимся, но хочу пожелать, чтобы у тебя не было нужды понимать такое, - сказал я и, повесив трубку, вернулся в Тель-Авив.
Я поставил машину на место и отсоединил ламповый шнур, а к контактам тормозного цилиндра прикрутил концы от стоп-сигналов. Шнур смотал, сунул в карман и пошел в гостиницу. Закусочная на углу улицы Гесс была еще открыта; я зашел туда и купил три гамбургера и несколько бутылок пива, а потом по лестнице поднялся наверх. Все было так, как я думал; Гарри сидел развалясь на стуле и читал Майка Хаммера, а я не удержался от искушения и заглянул ему через плечо.
- Про то, что ли, как Майк зафигачил девицу в пропеллер самолета? - спросил я.
- Да, - сказал Гарри.
- Ты ведь это уже читал?
Он мне не ответил; Роберт стоял у стены, но не это меня удивило; за столом рядом с Гарри сидел какой-то мужчина и пил бренди «Сток восемьдесят четыре»; то, что мы всегда пили.
- Я забыл сказать тебе «добрый вечер», Гарри, - сказал я. - Говорю сейчас.
Он и тут не ответил. Я пинком вышиб стул у него из- под задницы, и он плюхнулся на пол, а книга упала рядом. Я поднял ее и протянул ему.
- Добрый вечер, Гарри, - сказал я.
- Цифры есть?
- Дай мне двухместный номер, - сказал я. - Положить два фунта на стол или на пол, поближе к тебе?
- Положи на стол, - сказал он, и тогда я помог ему встать. Он дал мне ключ.
- Вообще-то надо бы тебя выгнать, - сказал он.
- Конечно. Но, во-первых, я научился этому у тебя; а во-вторых, хозяин гостиницы сейчас в Америке, так что ты сможешь эти два фунта заначить. - Я пошел было наверх, но в дверях обернулся. - Ты начинаешь делать исключения, Гарри, - сказал я.
- Никаких исключений. Все платят вперед.
- Я не про то. Я про малого, который сидит рядом с тобой и пьет. Почему ты не разрешил сесть Роберту?
- У этого человека есть номер. Он принес себе стул и спросил, нельзя ли возле меня посидеть. Не может спать по ночам. Он миссионер.
- Странно, - сказал я. - У кого-кого, а уж у него должна быть чистая совесть. Говорят, против бессонницы нет лучше средства.
- Если б и вправду так было, ты бы до конца жизни глаз не сомкнул, - сказал Гарри.
- Я только повторяю то, что слышал. Он говорит на иврите?
- Только по-английски.
- Скажи ему, чтобы пошел к блядям. Может, после этого заснет.
- Он тут с женой, - сказал Гарри. - Отчего, думаешь, сидит у меня и пьет? Не хочет ей мешать.
Мы с Робертом пошли наверх; Роберт рухнул на кровать, а я вытащил из кармана все три гамбургера и положил на свой ночной столик. А потом откупорил бутылку пива и стал смотреть сквозь дождь на человека, который торговал жареным мясом, но дождь был слишком сильный, чтобы можно было разглядеть его лицо; так что я видел только свет и его белый колпак.
- Что это? - спросил Роберт.
- Гамбургеры, - сказал я.
- Недурная жратва.
- Смотря на чей вкус. Гамбургер неплохо перехватить, когда у тебя две минуты времени и надо бежать дальше.
- Я три дня ничего не ел, - сказал Роберт.
- Лежи себе спокойно и не двигайся, - сказал я. - Чтоб не терять калорий. Если когда-нибудь соберешься снимать кино с президентом Зискиндом и это будет фильм о ребятах, которые сидят за решеткой, не вздумай заставлять их бегать по камере и рассуждать о жизни и смерти. В тюряге нужно как можно больше лежать. При каждом движении теряешь калорию. Тебе следует это знать. Ведь ты у президента Зискинда консультант по художественной части. Просто лежи спокойно и старайся заснуть. Во сне не чувствуешь голода.
- Я не могу спать, когда в желудке пусто.
- Я тоже.
- Но сегодня ночью ты голодным не останешься.
- Это уж точно. Только тебе какая корысть? Ты-то сыт не будешь, если я скажу, что нажрался.
Дождь на минуту стих, и тогда я увидел, что какие- то двое прицепились к негру. Негра я знал; он был одним из тех, которые вечером стояли перед кинотеатром и ждали пятого. И, видимо, этот пятый пришел, и негр получил свою порцию гашиша.
- Странно, - сказал я.
- Что?
- Негр этот, Ибрагим, курит гашиш и пьет. А ведь говорят, среди алкоголиков почти нет наркоманов.
- Я три дня не жрал, - сказал Роберт.
- Не думай об этом, - сказал я. И принялся за второй гамбургер; жевал не спеша, запивая пивом прямо из горлышка. - Я однажды не ел одиннадцать дней. А потом приглядел одного богатого американского туриста, который ходил в ночной бар на Ярконе танцевать со шлюхами, и подстерег его, когда он возвращался, нализавшись, к себе в гостиницу. Подошел и ударил, но был слишком слаб и, когда он меня толкнул, упал, а подняться уже не хватило сил. Тогда он наклонился надо мной и посветил в лицо газовой зажигалкой. А потом пошел дальше. У тебя случайно нет соли?
