Джала Джада - Сократ и афиняне
— Хайре, Анит!
— Удивлен, что ты один, без твоих молодых учеников, которые, говорят, даже ночью не оставляют тебя одного. Будто не хватает дня болтать, так они своими пустопорожними и бесполезными разговорами даже отдохнуть тебе не дают!
— Спасибо, любезный Анит, что печешься о моем здоровье. Но я не жалуюсь ни на учеников, ни на правителей, что не дают людям отдыхать или спокойно работать. Судя же по виду твоих сопровождающих, вероятно, тоже учеников, они по ночам не разговаривают, а молча пьют. Мои же ученики по ночам спят, как и я, и как все нормальные люди. Отдыхают, чтобы набраться сил жить в такое нелегкое время. С утра они занимаются своим хозяйством, у кого какое есть. А эти пустые разговоры, что они со мной целыми днями бездельничают, — распространяются неизвестно кем и зачем вот уже лет эдак двадцать и более! Не верь всяким слухам, любезный Анит. Верь своим глазам, что видят тех, кто каждый день с тобою рядом. Может, среди них есть такие, что днем бездельничают больше, чем мои ученики рядом со мной.
— Я бы хотел, как и весь наш полис, чтобы софисты учили молодежь делу, а не только мастерству морочить людям головы словесной шелухой. Молодые люди, вместо того чтобы помогать родителям по хозяйству и в делах, болтаются толпами по городу вместе с этими любителями жить за чужой счет, лишь ведя праздные разговоры про мудрость.
— Дорогой Анит, если ты со своими невыспавшимися друзьями (смотри, как они дружно зевнули при твоих мудрых словах, что молодежь нужно учить делу!) не очень спешишь по очень важным государственным делам, которые нужно решать на очень свежую голову, то не мог бы ты уточнить мне, непонятливому старику, некоторые свои слова, что, возможно, было бы полезно услышать не только мне одному?
— Что же тебе непонятно, Сократ? Я вроде говорю на греческом языке, — и Анит самодовольно оглядел свое окружение, вероятно, ожидая поддержки своей шутке.
Но спутники, то ли в самом деле еще не до конца проснувшиеся, то ли не понявшие глубины шутки Анита, то ли еще по какой-то иной причине, не только не засмеялись, но даже не улыбнулись. Они всем своим видом показывали, что торопятся, сожалея, что Анит вступает в беседу с Сократом.
— И в этом ты прав, любезный Анит. Все греки говорят на одном языке, но часто не понимают друг друга. Например, афинские и спартанские политики. Но я хотел, если позволишь великодушно, задать тебе несколько вопросов о другом.
— Хорошо, Сократ. Пусть будет по-твоему.
— Смотри, Анит, не отказывайся потом от своих слов, пожалев, что поторопился сказать «пусть будет по-твоему».
— Мне нечего и некого бояться в Афинах, — высокомерно и самоуверенно изрек напыщенный Анит.
— Скажи, любезный Анит, что значит «учить делу»?
— Учить делу — значит учить какому-либо ремеслу: земледелию, гончарному, торговому, кузнечному, военному или еще какому-то, — с чувством превосходства пояснил Анит, и было понятно, что он остался доволен своим ответом, таким ясным, простым и полным.
— Прекрасный ответ, клянусь Афиной красноречивой, — воскликнул Сократ. — Можно еще добавить: лекаря, пекаря, камнетеса…
— Как твой отец, — вставил Анит.
— Столяра, мыловара, флейтиста, цирюльника, литейщика, ювелира, маляра, ткача, перевозчика, кифариста, гравера, носильщика, ламповщика, трапезита, метронома, палача, глашатая, писца, счетчика, гребца, банкира, банщика, солевара, майевтика…
— Какой мастерицей, говорят, была твоя мать, — опять вставил Анит.
— Мельника, повара, позолотчика, погонщика мулов, хлебопека, судовладельца, певца, актера, поэта, грамматиста, педотриба, гоплита, скульптора, наездника, рыбака, моряка, грузчика…
— Довольно, довольно, Сократ, — вскричал Анит. — Ты что, решил нас замучить? Сколько ремесел, столько и дел, — разве их всех припомнишь и перечислишь!
— Ты прав, вероятно, и в этом, любезный Анит. Но скажи мне, старому и непонятливому, проявив терпение и не сердясь, какому же делу из всех перечисленных нас должны учить, как ты говоришь, софисты: одному, нескольким или всем сразу, а может быть, они должны учить какому-нибудь такому делу, которое ни ты, ни я не вспомнили?
— Да хоть какому-нибудь! — ответил Анит, уже сердясь на Сократову уловку, как он считал, выставить его дураком перед уже успевшими собраться вокруг афинянами. — Они же ничему не учат!
— Во имя светлых богов, дорогой Анит, не сердись на мою непонятливость и ответь на такой простой вопрос: тот, кто учит делу, должен ли сам знать это дело? Гончар — гончарное, стратег — военное, мельник — мукомольное, каждый — свое?
— Клянусь Зевсом, конечно! Чему же он будет учить, если сам ничего не знает и в деле не понимает!
— Любезный Анит, если мы это прояснили, не могли бы мы также уточнить, кого называть софистом?
— Это все знают, Сократ. Это те пустозвоны и мошенники, которые, обещая дать ученику мудрость, берут за это плату.
— Можешь ли ты, милый Анит, честный гражданин Афин, доказавший свою доблесть в борьбе с тиранией за восстановление демократических порядков в полисе, назвать имя человека или указать на такого, кто может подтвердить, что я брал плату деньгами или еще чем-то, когда он обратился ко мне с просьбой быть его учителем?
— Вряд ли в Афинах мы найдем такого человека, Сократ, кто осмелится на такую ложь. Все знают, что именно за то, что ты не берешь плату за обучение, тебе достается от Ксантиппы, поговаривают, что она даже поколачивает тебя за это, — съязвил Анит и продолжил скрытое обвинение. — Все знают также, что ты отказывался от платы даже таких своих знаменитых учеников, которые стали по воле богов ли или по мудрости, полученной от тебя, заклятыми мучителями афинян — Алкивиада и Крития[15].
— Если я не беру плату за обучение, то я, согласно твоим словам, не являюсь софистом, которые, опять же, как ты считаешь, должны учить делу. Любезный Анит, я, ослабший умом старик, совсем запутался в твоих словах. Если я не софист, то мне, получается, и не нужно учить молодых делу, пусть этим занимаются или софисты, как ты хочешь, или те, кто это дело знает, как мы выяснили только что. И что же тогда мне делать, мудрейший Анит, если я знаю только то, что я и не софист, и не знаю ни одного из вышеперечисленных нами ремесел? Могу ли я говорить всем, что ты, как один из авторитетнейших правителей, обязал меня учить молодых афинян мастерству морочить головы людей словесной шелухой? — закончил свою речь Сократ под всеобщий хохот уже достаточно большой группы жителей Афин.
— Вот ты и есть софист, — ткнул Анит пальцем в грудь Сократа. — Тебя не переговоришь, только и умеешь ловко болтать, развращая людей, особенно молодежь.
— Постой, постой, любезный Анит, — Сократ, расставив руки, загородил дорогу Аниту и его компании, уже было нетерпеливо тронувшимся в путь. — Ответь только на один вопрос. Кто именно — кто-то из софистов или, может быть, я — развратил твоего сына Фанострата, который в первый день весеннего праздника цветов и в дни поминовения усопших, забыв принести жертву богам, так «напробовался» свежего вина из пифосов, так навеселился в кругу домочадцев, рабов и даже детей, что, придя на ярмарку игрушек, учинил там погром и драку? Кто именно и какой словесной шелухой развратил твоего сына так, что алитарху пришлось с целым отрядом вооруженных палками полицейских успокаивать его и его пьяных дружков?.. Не скажешь ли, честный и достойный Анит, кто научил их такому делу, проводив эфебов на дозор или встретив с дозора, я уже не вспомню, пьяных, молодых и сильных, бить безногого Ацестора и меня, старика, который им в дедушки годится?.. Не скажешь ли, честный и достойный Анит, скольким судьям и какие ты дал взятки, чтобы откупить своего оболтуса от судебного наказания и отделаться лишь мелким штрафом? Кто его учил такому делу? Может, надо было платить другим учителям, и тогда бы не пришлось вносить штраф и давать взятки?! Может, чья-то «словесная шелуха» уберегла бы, клянусь собакой, его и тебя от позора! Может, надо было учить его такому делу, как добродетель! Или, например, таким, как воздержанность, мера, счет, наконец, чтобы он мог сосчитать, что пятый килик[16] неразбавленного вина для его молодого организма уже вреден?.. Может, нужно было позаботиться, чтобы достойными были софронисты, косметы[17], педотрибы, — возможно, тогда бы сейчас было меньше затрат на штрафы…
— Прочь с пути, вздорный болтун! Ты ответишь, клянусь Зевсом, за клевету! — Анит с перекошенным от злобы лицом оттолкнул Сократа и пошел между афинянами, молча — выстроившимися по обеим сторонам дороги. За ним суетливой гурьбой шлепали сандалиями по пыли его притихшие и протрезвевшие спутники, полагавшие, что Анит пойдет в булевтерион — зал заседаний Совета, как намеревался, когда выходил из дому. Но он, пройдя мимо Толоса[18] и миновав центральную галерею, направился прямо в гелиэю — здание народного суда.
