Этгар Керет - Рассказы из разных сборников
ДЯДЯ ЛУКАЧ
Перевод М.Блау
Ночью Лукачу снова приснился сон, будто он в джунглях. Прыгает с дерева на дерево, ест бананы и имеет всех самок. "Эй вы, трусы! Подходите!" — кричит Лукач другим самцам, и его густая шерсть блестит на солнце. — "Подходите! И дядя Лукач покажет вам, где раки зимуют!" Но другие самцы боялись и попрятались, потому что знали, что с Лукачем связываться не стоит.
Лукач проснулся с сильной головной болью. Язвы на теле жгли его адским пламенем. Некоторые сочились вязким гноем, как видно, он снова расчесывал их во сне. Он вышел из своей клетки, открыл заднюю дверь и поспешил в исследовательскую лабораторию номер три (исследования рака кожи). Лукач гордился местом своей работы. В то время, как другие животные использовались не для важных экспериментов в лаборатории номер два (косметика) или в лаборатории номер четыре (глазные болезни), Лукач принимал участие в очень важном эксперименте. Он пришел как раз к моменту девятой инъекции. Прививку делала Ирена.
— Перестань расчесывать язвы, Лукач — сказала Ирена. — Тебе от этого делается только хуже.
Лукач перестал. Из всех ассистенток он больше всего любил Ирену.
— Скажи мне — спросил ее Лукач, пока она делала ему инъекцию. — После того, как эксперимент закончится и это лекарство от рака будет найдено, как ты думаешь, дадут мне отпуск? Я ужасно скучаю по джунглям.
Ирена вытащила иглу из его плеча и Лукач увидел, что она грустная. — Не беспокойся, Ирена — попытался он ее успокоить. — Я не уеду надолго. Ты же знаешь меня, я люблю работу, после месяца отдыха я уже лезу на стенку. Когда я вернусь, я приму участие в экспериментах по болезни Альцхаймера и мы снова будем работать вместе. Ирена обняла его и заплакала, и Лукач не знал, что делать.
— Эй, у меня идея — прошептал он, ласково гладя ее затылок. — Ты ведь тоже можешь взять отпуск и мы поедем в джунгли вместе. Я покажу тебе, где я вырос. Свою семью, природу. Тебе ужасно понравится. Там все такое зеленое. Ирена не ответила и продолжала плакать, но постепенно она успокоилась. Перестав плакать, она разжала объятия, отступила от Лукача на шаг и улыбнулась.
— Конечно, я поеду с тобой. — Сказала она Лукачу. — В этом году они, конечно, должны будут разрешить мне отпуск.
— Прекрасно! — обрадовался Лукач и посмотрел в ее глаза, все еще влажные. — Там будет прекрасно. — Пообещал он. — Ты еще увидишь, как нам будет прекрасно.
ХОРОШИЕ ЦЕЛИ
Перевод М.Блау
В почтовом ящике меня ждал толстый конверт. Я открыл его и пересчитал деньги. Там было все. Еще в конверте лежал листок с именнем заказанного, фото из паспорта и место, где его можно найти. Я выругался. Не знаю почему, я ведь профессионал, а профессионалу так себя вести не подобает, но ругательство просто сорвалось у меня с языка. Нет, я не должен был даже читать имя, я сразу же узнал человека на фотографии. Грейс. Патрик Грейс. Лауреат Нобелевской премии мира. Хороший человек. Самый лучший человек из всех, кого я когда-нибудь знал. Очень вероятно, самый лучший человек в мире.
Я встретился с Патриком Грейсом только один раз. Это было в сиротском приюте в Атланте. С нами там обращались по-скотски. Весь год мы жили в грязи, нас едва-едва кормили, а если кто открывал рот, его пороли ремнем. Ремень часто пускали в ход, даже если рот был закрыт. Когда приехал Грейс, они помыли нас, нас и тот нужник, который они называли сиротским приютом. Перед приходом Грейса начальник сказал нам: кто пожалуется, потом получит. Мы уже достаточно успели получить, чтобы понять, что он не блефует. Когда Грейс вошел в наши комнаты, мы были немы, как рыбы. Грейс попытался поговорить с нами, но мы отвечали неохотно. Каждый, кто получал от него подарок, говорил: "Большое спасибо" и возвращался к своей кровати. Я получил в подарок набор для стрельбы в цель. Когда я говорил: "Большое спасибо", Грейс протянул руку к моему лицу. Я съежился. Я подумал, что он хочет ударить меня. Грейс ласково взъерошил мои волосы и, ничего не говоря, поднял мою рубашку. В то время я часто раззевал рот. Грейс смог увидеть это по моей спине. Сперва он молчал, а потом сказал несколько раз "О, Иисус!" Потом он опустил мою рубашку и обнял меня. И когда он обнял меня, то пообещал, что никогда никто больше не будет меня бить. Я, конечно, не поверил. Люди не полюбят тебя вдруг, просто так. Все казалось мне тогда обманом. Я боялся, что еще секунда — и он возьмет ремень, чтобы выпороть меня. Все то время, пока он обнимал меня, я хотел одного — чтобы Грейс ушел. Он ушел, и в тот же вечер у нас сменили и начальника, и всех воспитателей. С тех пор никто меня больше не бил, кроме того негритоса в Джексонвилле, которого я избил в ответ до потери сознания. С тех пор никто не поднимал на меня руку.
Я больше не встречал Патрика Грейса, но много читал о нем в газетах. Обо всех людях, которым он помог, обо всех хороших делах, которые он совершил. Он был хороший человек. Вероятно, самый лучший в мире. Единственный человек на этом дерьмовом континенте, которому я был обязан за то добро, которое он мне сделал. И вот, через два часа я должен буду убить его. Через два часа я должен буду всадить ему пулю в голову.
Мне тридцать один год. За все время, что я работаю, я получил двадцать девять заказов. Выполнил их все. Двадцать шесть — с первого раза. Я никогда не пытался влезть в шкуру людей, которых убивал. Никогда я не пытаюсь понять, за что их убиваю. Бизнес есть бизнес и, как я уже сказал, я — профессионал. У меня хорошая репутация, а в таком бизнесе, как мой, хорошая репутация — самое важное. Я не рекламирую себя в газетах и не даю скидок владельцам кредитных карточек. Главное, из-за чего приходит клиент — уверенность, что работа будет сделана. Из-за этого я никогда не отказывался от заказа. Кто захочет проверить мой послужной список, увидит в нем только довольных клиентов. Довольных клиентов и трупы.
Я снял комнату, выходящую на улицу как раз против кафе. Хозяйке я сказал, что мои вещи привезут в понедельник, и заплатил за два месяца вперед. У меня было полтора часа до его предполагаемого прибытия. Я собрал ружье и настроил инфракрасный прицел. У меня осталось еще двадцать шесть минут. Закурил сигарету. Попытался ни о чем не думать. Сигарета кончилась, я отшвырнул окурок в угол. Кто захотел убить такого человека. Только дьявол или чудовище. Я знаю Грейса, он обнимал меня, когда я был ребенком, но бизнес есть бизнес. Если однажды ты поддашься чувствам — с тобой покончено. Ковер в углу начал тлеть. Я встал с кровати и раздавил окурок. Еще восемнадцать минут, еще восемнадцать минут и все. Я попытался думать про футбол, про Дана Маренго, про проститутку на сорок второй улице, которая села на переднее сидение моего автомобиля. Я попытался не думать ни о чем.
Он пришел вовремя, я узнал его сзади по этой его порхающей походке, по волосам до плеч. Он сел за один из столиков снаружи, в самом освещенном месте, так, что он был повернут ко мне лицом. Самый лучший угол. Самый лучший прицел. Такой выстрел можно сделать с закрытыми глазами. Красная точка появилась на его плече, слишком сдвинутая влево. Я сместил прицел на сколько надо вправо и затаил дыхание.
Как раз в это время там прошел старик, несший весь свой дом в своей сумке, какой-то бездомный бедняк, в городе таких полно. На тротуаре рядом с кафе у его сумки оторвалась ручка. Сумка упала на асфальт, и из нее посыпался весь его хлам. Я увидел, как напряглось тело Грейса, как появилась маленькая складочка в углу рта, и тут же он встал помогать. Выпавшая на тротуар куриная ножка, куча газет и пустых жестянок были возвращены в сумку. В течение всего этого времени я держал его на прицеле. Я сейчас хорошо видел его лицо. Красная точка находилась в центре лба, похожая на те, что клеют себе на лоб индийцы. Я видел это лицо, и когда он улыбнулся старику, оно будто бы осветилось, как на картинах святых, которые я видел в церквях. Я перестал глядеть в прицел. Я уставился на свой указательный палец. Он дрожал, рядом с предохранителем, будто привязанный. Он не сделает то, что нужно сделать, нет смысла принуждать себя, мой палец просто не сделает этого. Я поставил ружье на предохранитель и передернул затвор. Патрон выпал из патронника.
Я спустился к кафе со своим ружьем, уложенным в чемоданчик. Собственно, оно не было сейчас ружьем, оно снова превратилось в пять безвредных деталек. Я уселся за столик напротив Грейса и попросил у официантки кофе. Он сразу же узнал меня. Мне было одиннадцать лет, когда он в последний раз видел меня, но он узнал меня без труда. Он даже вспомнил мое имя. Я положил на стол конверт и сказал ему, что кто-то заказал мне убить его. Я пытался держаться хладнокровно, сделал такое лицо, чтобы показать, что я ни минуты не думал об исполнении заказа. Грейс улыбнулся и сказал, что он знает. Что это он — тот, кто послал деньги в конверте, что он хочет умереть. Этот его ответ безмерно удивил меня. Я даже стал немного заикаться. Я спросил — почему? Я спросил — может быть, он неизлечимо болен? Он засмеялся: "Болезнь. Что-то вроде этого." Вновь появилась в уголке его рта маленькая складочка, такая же, что я видел раньше, из окна, и он начал говорить: "У меня болезнь с самого рождения. Только никто не пытался ее лечить, несмотря на очевидные симпотомы. Я отдавал другим детям игрушки. Я ни разу не соврал, ни разу не украл чего-нибудь. Даже в драках на школьном дворе я ни разу не дал сдачи, я всегда ухитрялся подставлять левую щеку. С годами моя всеобъемлющая доброта только разросталась, но мне никто не хотел помочь. Если бы, например, я был столь же всеобъемлюще плох, меня бы тут же отправили к какому-нибудь психологу, попытались бы остановить это. Но если ты хороший? Этому обществу очень удобно поручать кому-нибудь решать свои проблемы в обмен на громкие восторги и несколько комплиментов. А я продолжал катиться в пропасть. Сегодня я уже не в состоянии есть без того, чтобы не искать вокруг кого-нибудь более голодного, чем я, для того, чтобы отдать ему свою пищу. А ночью я не могу заснуть. Можно ли вообще думать про сон, когда ты живешь в Нью-Йорке и всего в нескольких десятках метров от твоего дома люди замерзают на уличных скамейках?"
