Луиджи Малерба - Сальто-мортале

Если ты не спрячешься, тебя ждет судьба Гранеро. На землю, падай на землю, посмотри, нет ли там водосточного люка, который укрыл бы тебя от пуль. Вот он пикирует на тебя. Не шевелись, может, он тебя не заметит. Слышишь свист? Это свистят моторы. Не двигайся, лежи неподвижно, может, он не различит тебя в луговой траве. Но тут нет ни травинки — сплошь сухая земля. Неважно, если ты будешь лежать неподвижно, он примет тебя за сухую землю, главное, чтобы он принял тебя за что-нибудь другое.

Помнишь, как было во время войны? Однажды тебя на неттунской дороге обстреляли из пулемета сначала американцы, потом немцы. Ты чудом уцелел. Вокруг валялись десятки убитых: мужчины, женщины, лошади; пуля угодила и в собаку, и она тоже валялась вместе с остальными мертвецами, вперив глаза в небо и высунув язык, и была самой мертвой из всех. Ты рискуешь кончить свои дни, как та собака, если сразу же не спрячешься.

Все ближе и ближе. Но ведь это вода. Дождь пошел. Тогда не теряй времени даром, раскрывай зонтик. Тебе стыдно раскрыть зонт? Тебя никто не видит, и потом — нет никаких причин стыдиться, должен же ты как-нибудь укрыться от дождя. А может, ты предпочитаешь схватить простуду? Но учти, простуда может легко обернуться воспалением легких. Согласен, сейчас воспаление легких лечат пенициллином, это больше не болезнь, которая вызывает ужас, но легкие всегда остаются легкими, не так ли? Спокойно раскрывай зонтик.

Снова все ближе и ближе, но теперь это приближается он. Смеется. Видно, я ему смешон. Я тоже начинаю смеяться, но в моем смехе слышится страх. Ощущаю на щеке его холодное дыхание, не хочу его ощущать. Закрываю глаза, снова их открываю и снова закрываю. Я ничего не вижу, но что за странный шум в ушах, Джузеппе, дружище, это стучит твое сердце. Вот и хорошо, раз стучит, значит, оно работает. Я открываю глаза, осматриваюсь вокруг — никого и ничего, тем лучше.

Снова пускаюсь в путь к Казале Аббручато. Не слышно щебета птиц в ветвях, не слышно даже стрекота цикад. Нет, слышно, это я ничего не слышу. Но как ты можешь не слышать цикад?! Так вот и не слышу. А ты постарайся услышать, они стрекочут очень громко. Убейте, ничего не слышу. Я слышу лишь звуки радио, передают

КОНЦЕРТИНО

по второй программе. Концертино мне не по душе. Тебе ничто не по душе. Ты прав, мне ничто не по душе, стоп, но тогда позволь узнать, чего ты добиваешься?

Россанда смотрит на меня. Не понимаю, на что ты так пристально смотришь, говорю я. Смотрю на платок, которым ты обвязал шею. Я его надел только так, для красоты. Для красоты есть платки цветастые, шелковые или из цветной шерсти, говорит она, а это носовой платок, на нем пятна крови, покажи-ка. Ну и что ж, что пятна крови, — небольшой порез, совсем неглубокий.

Как это тебя угораздило порезаться? Я ничего не заметил — вернее, проснулся утром, а шея уже кровоточила. Всю ночь я куда-то бежал, то есть я бежал во сне, сам не знаю куда, — возможно, я убегал от кого-то. Розальма развязала платок — на шее была тоненькая корочка, которая отслаивалась по кусочкам. От кого ты убегал? Ничего не знаю, не помню ни одного слова, ничего из того, что случилось со мной во сне. Кажется, там был луг, какая-то дорога, башня, густые заросли, яма, каменистая тропинка, залитая солнцем.

Этот порез, сказала она, который ты скрыл под платком. Ты о нем не хочешь говорить, но все же давай поговорим. Она посмотрела повнимательнее: похоже, ты не знаешь, что шея очень уязвима.

Ну хорошо, сказал я, шея очень уязвима, но тогда и палец ноги тоже уязвим — словом, все тело. Прости, сказала она, но шея держит голову. Через шею проходят вены и спинной мозг, через горло мы дышим.

Корка отвалилась, оставив на месте пореза маленький рубец, который Розелла стала растирать пальцами. Как раз на шее, сказала она, я начинаю думать... Пожалуйста, думай, ты вольна думать все что угодно, — так о чем же ты думаешь? Я думаю о том человеке, у него на шее тоже был порез, и я тогда сказала: его прямо-таки искромсали, беднягу. Речь шла о старике, которого нашли на лугу возле Средневековой башни. Не станешь же ты сравнивать меня с мертвецом, сказал я, только потому, что у него тоже был порез. Но она сказала: — У вас одинаковые порезы, и оба на шее.

Это естественная симметрия, сказал я, таких случаев миллионы во вселенной. Наверно, есть другая планета, на которой в этот момент двое беседуют о естественной симметрии, и он говорит: таких случаев миллионы во вселенной. Хм, естественная... Не очень-то естественная эта симметрия, сказала она, что ты понимаешь под естественным, для кого это естественно? Естественно по законам природы. Тогда, сказала она, хотела бы я знать, какова природа самой природы? Слишком ты много хочешь знать. Может, это просто совпадение, сказал я, чистая случайность. Джузеппе, дружище, ничто не бывает случайным, даже цикады поют не случайно.

Теперь, когда корка отслоилась, я постираю платок, кровь нужно отмывать в холодной воде без мыла, сказала Розанна. Ну хорошо, в холодной воде без мыла, но не мешает подумать и о других вещах, о многом можно подумать, о самых немыслимых вещах на свете. Это же чудесно, что мысль обладает неограниченной свободой и может уноситься в самые дальние дали. Ее можно направлять или отпустить на волю, преследовать или, словно собаку, вести на поводке, — достаточно лишь легонько толкнуть ее, и она, поверьте, полетит быстрее света. Тогда скажи мне, о чем я должна думать? Думай о чем тебе вздумается.

К примеру, я хотела бы знать, твой это порез или чужой, не знаю, понятно ли я выражаюсь. Ты выразилась очень точно. Мой, чей же еще? Шея моя, значит, мой и порез, вернее, этот маленький рубец. Странно, что ты не ощутил никакой боли. Ну ладно, будем считать, что теперь ты выздоровел и чувствуешь себя совершенно нормальным человеком, как и прежде. Ну хорошо, я чувствую себя нормальным человеком, как и прежде, но не совсем. Что-то странное происходит с головой, сказал я, то есть у меня такое чувство, будто мне отсекли голову, как во времена гильотины, когда людям отсекали головы. Их отсекали еще и до того, как изобрели гильотину, — обыкновенным топором. Китайские императоры отсекали головы заключенным, когда уже не хватало места в тюрьмах.

В прежние времена предпочитали лишиться головы под ударом топора, чем быть повешенным. В некоторых случаях осужденных сначала вешали, а потом отсекали им голову — так было в Англии при Анне Болейн. В конце концов она сама лишилась головы. Некий лорд не пожелал снять шляпу, когда ему отрубали голову, ему разрешили ее оставить, и правильно сделали. Один очень опытный английский палач умудрялся ударом топора отрубить головы сразу двум осужденным, а другой, прежде чем отрубить голову некоему Де Ту, нанес бедняге одиннадцать ударов топором.

Словом, сказал я, я чувствую, что голова еле держится у меня на плечах, — вернее, я совсем ее не чувствую. Поэтому мне очень трудно собраться с мыслями, они то и дело улетучиваются. Положение ухудшается с каждой секундой,

КОГДА ДУЕТ ВЕТЕР.

Как быстро улетают мысли, когда по Павонской равнине дует ветер. Я обхватываю голову обеими руками — ведь шея еле-еле ее держит. Если воздух — пристанище блуждающих мыслей, то там, в воздухе, они, наверное, и разлетаются, подхваченные потоком. Выя в воротнике, человек, выдержавший введение зонда, вливание глазных капель, Альбано, пораженное ветрянкой, луг, засеянный люцерной. Вот и попробуйте определить связь между ними, если, конечно, у вас есть такое желание.

Джузеппе, дружище, пусть тебя не волнуют всякие мысли, радуйся, что кровь по-прежнему циркулирует по венам. Ну ладно, я доволен, но чувствую вокруг движение воздушных потоков, не понимаю, что же происходит? Знаешь, в некоторых случаях

МИР ВДРУГ СРЫВАЕТСЯ С ЦЕПИ.

Достаточно любого пустяка, чтобы он сорвался. Хорошенький пустяк, сказала Розанна, заколотый человек? Ну, много ли он значит в сравнении с тайной мирозданья?

Слышишь стук, похожий на удары молота? Это удары, которые мир испытывает в своем естественном движении вперед. Я ничего не слышу, никаких ударов молота. Не слышишь, потому что не хочешь слышать. Они словно стук мотора, как пульсирование крови в венах и сердце. Но она сказала: — Оставь в покое сердце, а мир, он идет вперед и без твоего вмешательства, вот и дай ему идти вперед. Ну хорошо, я не стану вмешиваться, ведь он все равно будет идти вперед.

Черная собака? Да, черная собака. Пойми, он сказал — черный велосипед, нет, он сказал — черная собака, я в этом уверен. Может, он их спутал в темноте. Даже в темноте невозможно спутать черную собаку с черным велосипедом.

Собака — это собака, почти всегда. У собаки есть лапы, голова, хвост и тело, у велосипеда тоже есть тело, и киоскерша из Павоны вполне могла спутать собаку с велосипедом и наоборот. Да, но главное — не собака, надо отыскать человека, сидевшего на собаке, то есть на велосипеде. Почему вы не ищете человека на черном велосипеде, его до сих пор не нашли.