Луиджи Малерба - Сальто-мортале
Он пристально смотрит на меня, когда я говорю ему: а вы хорошо орудуете ножом, ведь вы им режете с утра до вечера. Фирма «Золинген». Это моя работа. Я же мясник, отвечает он. У вас неплохая работа, синьор мясник. Если она вам не нравится, можете проваливать. Я серьезно сказал, что это хорошая работа, должно быть, приятно целый день не выпускать ножа из рук.
На улице я увидел вывеску:
МЯСНАЯ ЛАВКА.
Продаю с гарантией говядину, баранину и конину. Значит, вы и конину продаете? Я продаю все, что захочу, раньше продавал и конину. Но мороженое мясо я не продаю. Он смотрел на меня исподлобья и говорил: можно узнать, что вам от меня нужно? Если вы покупатель, чем могу быть вам полезен? А так вы мне мешаете, ведь я работаю.
Я улыбался во весь рот. Вы мясник и продаете конину, сказал я. Совсем неплохо продавать конское мясо.
Я прохаживался по лавке, заложив руки за спину. Уходите, говорил мясник, идите подобру-поздорову домой. А я не уходил, стоял себе, вернее, ходил взад и вперед. В руке у мясника был нож, он сопел, нервничал, зло глядя на меня. У вас в руке нож, синьор мясник, будьте поосторожнее. И не вздумайте мне угрожать, учтите, можно и в суд подать за угрозу ударить ножом, а это вещь серьезная, так и в тюрьму нетрудно угодить. Мясник стоял с ножом в руке и смотрел на меня. Имя, фамилия, сказал я. Меня весь городок знает, можете спросить у любого.
А КАК У ВАС НАСЧЕТ СУДИМОСТЕЙ?
Ну, отвечайте же, сказал я. Он в ловушке, подумал я, ты попался в ловушку, мясник. А он взял меня за руку и сказал: уходите, возвращайтесь домой, если у вас нервы пошаливают.
Нервы у меня пошаливают, но уйти я не уйду. Вы из Продовольственного управления, спрашивает мясник, или из Налогового? Почему вы прямо не скажете. Мы с вами договоримся.
Вы случайно не ездите ночью на велосипеде? — спросил я. Иной раз езжу и на велосипеде. Лучше признайтесь честно, ваш велосипед — черный? Объясните толком, сказал мясник, в чем я должен признаться? У вас до сих пор руки в крови, покажите руки. Мясник посмотрел на свои руки. Значит, вы из Продовольственного? — спросил он. Мы можем договориться в две минуты. Сколько вы хотите?
Входит женщина и говорит: полкило говядины, синьор Джузеппе.
Так вас зовут Джузеппе?
Вы сделали великое открытие, отвечает мясник, меня уже добрых пятьдесят лет зовут Джузеппе, для точности — пятьдесят два года. Этот факт мне не больно-то понравился, вернее, совсем не понравился. Значит, его, как и меня, зовут Джузеппе. Вас это не касается, говорит мясник, меня так звали со дня рождения, так будут называть и впредь.
Вам лучше признаться, сказал я. Говорите яснее, в чем я должен признаться. Сами отлично знаете, а притворяетесь, будто не понимаете. Значит, вы из Продовольственного управления? Берите деньги и проваливайте. Он был очень наглый, этот мясник. Признайтесь во всем, синьор мясник, вам потом станет легче. Я себя чувствую прекрасно. А я отвечаю: не верю, ведь и у вас в грудной клетке есть нечто вроде сердца. А, теперь я понял, воскликнул мясник, вы
СВЯЩЕННИК, ПЕРЕОДЕВШИЙСЯ В ГРАЖДАНСКОЕ ПЛАТЬЕ,
или же монах, который наставляет на путь истинный грешников; если хотите, я пожертвую пару тысяч, но потом уходите и больше не показывайтесь.
К вашему сведению, синьор мясник, я не священник и не монах. Я называл его: «синьор мясник», а иногда просто «Джузеппе». А он яростно взмахивал ножом, резал на куски мясо. Вижу, вы очень ловко режете мясо, Джузеппе. Он закурил сигарету и глубоко затянулся. Он сильно нервничал. Похоже, вы немного нервничаете? Занимайтесь своими делами, а если вы из Продовольственного управления, то мы, повторяю, сумеем договориться. А может, вы из Налогового? Но в обоих случаях можно договориться.
Я подошел к нему вплотную и сказал: — Почему бы вам не признаться? Знаете такое местечко — называется Средневековая башня? Как же мне не знать, я родился в Павоне, там живут американцы. Ну хорошо, американцы, а дальше? — сказал я. Ей-богу, не понимаю, сказал Джузеппе, что вам взбрело на ум и что вам от меня надо. А может, вы лишь притворяетесь, что не понимаете? Вот теперь я понял: вы из Продовольственного, сказал мясник. А я ответил: — Думаете, вы самый хитрый, надеетесь меня перехитрить?
Клянусь, я ничего не понял и не понимаю, сказал мясник, если бы вы попроще выражались, мне было бы куда приятнее. Для таких типов, как вы, быть приятным не собираюсь. Убийца, сказал я, но, понятно, лишь про себя, мысленно. Ведь я разозлился не на шутку.
Мясник посмотрел на меня, потом сказал: слышал я, будто переодетые священники ходят по домам, беседуют с людьми, чтобы обратить их в истинную веру. Иногда, чтобы войти в доверие, они даже начинают ругаться. Вы из таких? Но я все же думаю — вы из Продовольственного! А если вы все-таки священник, то послушайте, падре, поговорим начистоту, откровенно: что вам от меня надо? Он называл меня «падре», как настоящего священника.
Не будем рассусоливать, сказал Джузеппе, скажите, кто вы, чиновник из Продовольственного управления, священник? Он и в самом деле так думал. А я отвечал: сначала признайтесь, были ли вы вчера вечером у Средневековой башни, что вы там делали и что забыли на лугу. У вас случайно не пропал один из ножей? Почему бы их не пересчитать. Не понимаю, сказал он, — никак он не хотел понять! Какой нож? Ничего у меня не пропадало, а я наседал на него: спросите у своей совести, мясник.
Я, падре, тружусь с утра до вечера, вы же знаете, я убиваю много животных, своими руками убиваю. Странная вещь, говорил он, иногда мне это кажется пустяком, иногда преступлением. Наконец-то, сказал я, начинаете признаваться. Ну, значит, иной раз, продолжал Джузеппе, я задаюсь вопросом: если сложить всех убитых мною животных, не равносильно ли это убийству человека? Я знаю, это дурацкий вопрос, но, подсчитав всех убитых животных, я все же задумываюсь над ним. Глядите-ка, какие его проблемы мучают, этого мясника, сказал я себе. Но если вы все-таки из Продовольственного управления, то простите и считайте, что я ничего не говорил.
Могу вам честно сказать, продолжал я, по мне, так быков, лошадей, овец можете убивать сколько угодно, и если их всех сложить, они никогда не будут равны одному убитому человеку. Тут, с вашего позволения, есть большая разница.
ВЫ УЧИЛИ КАТЕХИЗИС?
Вас крестили? На конфирмации были? Как же иначе, сказал мясник, но у меня еще один вопрос есть... Что ж, спрашивайте. Душа, вы уверены, что у нас есть душа? — сказал Джузеппе. Я говорю о нас, христианах. Что за странные вопросы вы мне задаете, синьор мясник? А он снова: лично я
ДУШУ НЕ ЧУВСТВУЮ.
Словом, мне кажется, что внутри у меня ничего такого нет.
Поймите, сказал я, в этом мы все одинаковы, между вами и самим папой нет никакой разницы, разница здесь между людьми и животными. У нас, христиан, душа есть. А если все же ее нет, сказал он, тогда после смерти мы как болваны в земле останемся.
Ну, а вы сами, сказал он, что об этом думаете? Я хочу сказать: вы душу чувствуете или же нет? Я вот слышу, сказал я, как что-то гудит внутри, это наверняка душа. Расскажите, как вы ее чувствуете, сказал мясник, она по всему телу разливается или же в виде облачка, а может, как дым от сигареты? Однако что за вопросы вы задаете, что за дикие вопросы, синьор мясник? Я бы сказал, в виде облачка, но могу и ошибиться.
Позвольте мне уйти, я и так задержался. Побудьте еще минут десять, попросил Джузеппе, доставьте мне такую радость, я только опущу штору, и мы поговорим всласть, Я еще вернусь, непременно загляну к вам. И сразу вышел на центральную улицу Павоны, по которой мчались велосипедисты.
Я ехал на велосипеде в Альбано, дорога шла в гору. Не мучайся ты на этом велосипеде, сказала Розальма. Ладно, я куплю мопед, тот, который фирмы «Москуито». Крутя педали, я думал о преступлении у Средневековой башни. Этот мясник, думал я, хуже угря, как ловко он изворачивается, Но уж если я кого решил поймать в сети, то своего добьюсь, я упрямее полиции, которая упряма как осел. А я упрямее обоих — и осла и полиции. Ослы, Джузеппе, живут в горах, они вьючные животные, а в этих краях я ни осла, ни мула не видел. Если не видел, тем хуже для тебя, ослов надо видеть.
Радио по третьей программе передавало «Час с Сибелиусом». Этот композитор мне не нравится. Почему час? С него и получаса вполне хватит.
7Многие старики отправляются лечиться в Швейцарию, в Женеву и Базель, где есть специальные геронтологические клиники, в которых применяют гормоны обезьян. Тайна вечной молодости. Молодость — это хорошо, но будьте осторожны с гормонами!
Вы сами превратитесь в обезьян, как тот человек, что проснулся и не узнал себя в зеркале. Он сказал: — Что эта обезьяна делает в моем доме? Убирайся, обезьяна! Он уехал в Африку, в Кению, ни с кем не попрощавшись, и больше никто о нем не слышал.
Мой же способ лечения древен, как размоченный хлеб и как туман, стелющийся над землей. К несчастью, он, этот естественный способ, немыслимо суров. Привыкнуть к нему совсем не легко. Я прихожу в дом Розы с букетиком розмарина и говорю ей: — Пожуй его, тогда молоко станет другого вкуса. Кстати, розмарин ей приятен, и она охотно жует его.
