Галина Лифшиц - До свадьбы доживет
Если же оценивать саму себя объективно, – не может вызывать интереса у мужчин та, которую она, словно впервые, видела сегодня в зеркале. И та, которая из экономии отказывается от домработницы и тянет все хозяйство на себе, тоже никогда не будет объектом любви и вожделения. Любят томных, наглых, романтичных, циничных, кажущихся опасными, капризных – то есть, женщин с игрой. А она что? Подай – принеси, найди – не забудь. «Трое из ларца, с толстой жопой без лица».
Неужели все-все через такое проходят? Нет, ее родители смотрели всю жизнь только друг на друга. И их уход это доказал окончательно. Но это – другое поколение. Тогда слово держали и друг друга обмануть считалось позором, катастрофой. А сейчас это доблесть – пуститься в новое плавание по житейским волнам, набрав новую команду. Неужели так? И если теперь – так, то как тогда жить? И зачем? Ради чего такая адская жизнь, в которой никому нельзя довериться? За какие грехи? Или превентивно? Сначала наказание, а потом, в другой жизни, получишь воздаяние за муки? Как это все сейчас устроено? Она все думала, думала, радуясь, что можно лежать, не идти куда-то, а просто вытянуть ноги и ничего не делать.
Уснуть ей больше не удалось. Слишком много мыслей появилось в голове. Они толпились, наскакивали друг на друга, пищали, вопили, скрипели, кололи и жгли. Мысли сообщали ей все про настоящую жизнь. Про такую, когда дружба дружбой, а табачок врозь. И еще – когда на Бога надейся, а сам не плошай. И что любовь зла, полюбишь и козла. И что Юра, может, совершенно не козел, а просто полюбил по-настоящему. А коза – она, что позволила себе так к нему привязаться. И самая главная мысль:
– Как же так?
Мысль эта повторялась и повторялась, просто вконец ее измучила. От нее невозможно было отмахнуться, не на что было перевести стрелки.
– Как же так? – пищала мысль слезным писком.
Наконец Тине все это ужасно надоело. Голова ее раскалывалась, в ушах звенело, а сердце ухало, предупреждая, что долго в таком режиме работать отказывается.
– Как же так? – затянула мысль нескончаемую жалобу.
– А вот так, – ответила ей Тина, – Кверху каком.
Мысль на какое-то время обиженно заткнулась.
Тина встала с кровати. Семь утра.
Ей хотелось убраться из этого дома как можно раньше, во всяком случае – до прихода дочери. Пусть сами разбираются. Не ее это дело. Ее дело сейчас – думать о себе. Иначе правда – настанет хана, самая что ни на есть настоящая.
Она напялила туфли, взяла сумку, сунула в нее свой лептоп с подзарядкой, телефон, айпед. И все. Гори оно синем пламенем. Ни о чем думать ей не хотелось. Надо было дотащиться до Кудринской. Вряд ли кто-то из бомбил возьмется везти ее на такое ничтожное расстояние. Или начнет отчитывать, или клянчить больше денег. В любом случае – придется вступать в какой-то лишний контакт. Нет, сейчас она на это не способна совсем. Надо идти пешком. Как раз хорошо поутру: никого особо нет на улицах. А кто есть, тот еще едва глаза продрал и плевать хотел на все вокруг.
Она отпирала входную дверь, когда ее окликнул муж.
– Тиша! А вещи? Ты когда придешь за вещами?
Первым побуждением ее было привычно отчитаться о неважном самочувствии и назначить дату переезда (денька через три-четыре, как в себя приду). Она, по сложившейся десятилетиями привычке, боялась его беспокоить домашними делами и проблемами. Но тут проснулась навязчивая мысль со своим неотступным вопросом и пропищала:
– Как же так? Как так можно?
На этот раз Тина не стала ее прогонять. Она развернулась, посмотрела мужу в глаза, которые он тут же отвел, и сказала:
– Я сюда не вернусь. А вещи мои ты сам упакуешь, закажешь перевозку, и мне их доставят.
– Но я могу на машине. В несколько ходок. Зачем на перевозку тратиться? – предложил Юра.
– Сам затеял, сам и потратишься, – четко произнесла Тина, – Никаких ходок. Пусть профессионалы доставят и разложат все, куда я велю.
– Хорошо, Тиша, – сокрушенно вздохнул Юра, – Жаль, не поняла ты меня. А ведь столько вместе прожили. И хорошо прожили!
Ей почему-то стало его очень жалко. Нет, не терять. Этой ночью она все поняла: он давным давно был потерян. Ей жалко было, что он так мало понял про жизнь. И что надеется прожить все отпущенные ему годы по своему велению, по своему хотению. А так не бывает. Это она минувшей ночью четко поняла. Дошло до нее, что так не бывает ни у кого из посетивших сей мир. Каждому причитается своя доля счастья и своя мера горя. Свою беду надо расхлебать во что бы то ни стало. А вот добавлять несчастья другому человеку – просто ради себя любимого – это дело опасное. Не простится такое. И вернется с удесятеренной силой. Вопрос времени.
Впрочем, ничего плохого она Юре не желала. Злости не было. Она даже удивилась себе: надо бы разозлиться, а нечем. Сил на это не хватило. А на жалость сил оказалось в избытке.
– Мне тебя ужасно жалко, – сказала она.
– Почему? – не понял он.
Он почувствовал, что нет в ее словах сожаления ни капли фальши, но был настолько счастлив, что искренне не понимал, как можно его, осуществившего свою мечту, жалеть.
– Я не знаю, почему. Просто жалко. Не могу объяснить.
Они пару секунд помолчали.
– Да, Тиша, ты не беспокойся, я верну тебе за квартиру половину первоначальной стоимости, – сочувственно-ласково пообещал Юра.
– Первоначальной? – эхом отозвалась Тина.
– Больше не смогу дать, – вздохнул муж, – Но если хочешь по суду – тогда придется все крушить, весь этот дом, обжитой годами. Хотя – твое право. Любой адвокат при разводе скажет насчет пятьдесят на пятьдесят, я понимаю.
– При разводе! – дошло вдруг до Тины, – При разводе!
Ей, оказывается, предстоит развод. Вот гадость-то какая! Я люблю тебя, жизнь, но за что мне такая взаимность?
– Мне от тебя ничего не нужно, – сказала она мужу брезгливо, – Первоначальную стоимость – давай. Мне надо будет на что-то жить. И вряд ли в ближайшее время я что-то сумею сама себе добыть. Так что – валяй первоначальную.
Юра понимающе и радостно кивнул.
Тина повернулась было уходить, но вдруг вспомнила одну из назойливых мыслей, вертевшихся всю ночь в ее голове:
– На чужом несчастье счастья не построишь, запомни. Это – закон. А я несчастна. И очень.
Юра кивнул. Она видела: он не верил этим ее словам. Ему было все равно. Он своего добился: поговорил с постылой женой и устроил все так, как и предполагал. По справедливости.
– До свиданья, Тиша. Надеюсь, мы останемся друзьями. Все перемелется, и мы сможем проводить вместе время. Катя не возражает.
– Перемелется, – повторила Тина, – Перемелется.
И еще одна ценная мысль напомнила о себе:
– Божьи мельницы мелют медленно, но неуклонно, – проговорила Тина задумчиво, словно удивляясь каждому произнесенному слову.
Это не было пожелание зла. Потому что никакого зла в душе ее не было. Это так – в порядке размышления у нее вырвалось.
Юра и не думал тревожиться. Он явно ждал, когда она наконец уйдет.
– Да, – вспомнила Тина, – Вот: ключи. Мне они больше ни к чему.
Она положила связку ключей от своего бывшего дома на столик, открыла дверь и вышла.
Юра закрыл за ней и заперся на два замка.
– Тиша умерла, – сказала она себе, спускаясь на лифте.
– Но как же так? Как же так можно? – горестно запищала из самой глубины ее души главная мысль.
– Оказывается, можно все! – уверенно прокомментировала Тина вопросы своего внутреннего «я».
Вот, например, можно взять и выгнать человека из дома. Так нежно, мягко, незаметно и сострадательно. Нежными пинками.
Они ее вымели из дома, как мертвую сухую пчелу.
Пустой дом
На Кудринской было очень чисто, очень красиво, и вкусно пахло краской, не сильно, а в самый раз, чтобы почувствовать, что все вокруг новое и свежее. Надо было думать о том, на чем ей сегодня спать. Не на полу же в самом деле. У Тины имелась договоренность с мебельным интернет-магазином: достаточно было позвонить, и ей привезли бы со склада дубовую двуспальную кровать с ортопедическим матрасом, дубовый же рабочий стол с массивной столешницей и кое-что еще по мелочи. Эта покупка состоялась бы в том случае, если новые ее жильцы захотели бы поселиться в обставленной уже квартире. Ну что ж! Можно считать – жильцы появились. Вернее, один жилец. Тина зашла в бывшую родительскую комнату. Почти всю жизнь папа и мама прожили в одной комнате вдвоем. И им не было тесно. Ни разу не слышала Тина от отца рассуждения о свободе и требования обеспечить ему приватное пространство. И мама на тесноту не жаловалась. Кровать их стояла в нише, слегка из нее выступая. Родителям приходилось забираться на нее чуть ли не ползком. Зато вся комната была свободна для других вещей. И сколько же всего тут раньше стояло! Большой папин стол, которым и мама порой пользовалась, когда шила: ставила на него машинку, раскладывала выкройки. Еще было кресло, маленький круглый столик, книжные полки и стенной шкаф, в котором помещалось все-все: и одежда, и постельные принадлежности, и много чего другого. Тина решила, что сделает все примерно так, как было устроено у родителей. Кровать поставит в нишу, дубовый стол пригодится ей в будущем, когда у нее появятся силы что-то делать. Встроенный шкаф с матовыми стеклянными раздвижными дверями был уже полностью готов.
