Макс Фрай - Книга русских инородных сказок
— Ты чего смеешься? — спросил Волк.
— Мне щекотно, — сказал Ослик.
— Ну, потерпи немножко, — сказал Волк. — Как твоя нога?
— Как деревянная!
— Сколько тебе лет?! — спросил Волк, продолжая работать лапами.
— 365 250 дней.
Волк задумался.
— Это много или мало? — наконец спросил он.
— Это около миллиона, — сказал Ослик.
— И все ослы такие старые?
— В нашем перелеске — да!
Волк обошел Ослика и посмотрел ему в глаза.
— А в других перелесках?
— В других, думаю, помоложе, — сказал Ослик.
— На сколько?
— На 18 262 с половиной дня!
— Хм! — сказал Волк. И ушел по белой равнине, заметая, как дворник, звезды хвостом.
Ложась спать, Ослик мурлыкал:
И когда я умру,
И когда я погибну,
Мои уши, как папоротники,
Прорастут из земли!
Черный Омут
Жил-был Заяц в лесу и всего боялся. Боялся Волка, боялся Лису, боялся Филина. И даже куста осеннего, когда с него осыпались листья, — боялся.
Пришел Заяц к Черному Омуту.
— Черный Омут, — говорит, — я в тебя брошусь и утону: надоело мне всех бояться!
— Не делай этого, Заяц! Утонуть всегда успеешь. А ты лучше иди и не бойся!
— Как это? — удивился Заяц.
— А так. Чего тебе бояться, если ты уже ко мне приходил, утонуть решился? Иди — и не бойся!
Пошел Заяц по дороге, встретил Волка.
— Вот кого я сейчас съем! — обрадовался Волк.
А Заяц идет себе, посвистывает.
— Ты почему меня не боишься? Почему не бежишь?! — крикнул Волк.
— А что мне тебя бояться? — говорит Заяц. — Я у Черного Омута был. Чего мне тебя, серого, бояться?
Удивился Волк, поджал хвост, задумался.
Встретил Заяц Лису.
— А-а-а!… — разулыбалась Лиса. — Парная зайчатинка топает! Иди-ка сюда, ушастенький, я тебя съем.
Но Заяц прошел, даже головы не повернул.
— Я у Черного Омута, — говорит, — был, серого Волка не испугался, — уж не тебя ли мне, рыжая, бояться?..
Свечерело.
Сидит Заяц на пеньке посреди поляны; пришел к нему пешком важный Филин в меховых сапожках.
— Сидишь? — спросил Филин.
— Сижу! — сказал Заяц.
— Не боишься сидеть?
— Боялся бы — не сидел.
— А что такой важный стал? Или охрабрел к ночи-то?
— Я у Черного Омута был, серого Волка не побоялся, мимо Лисы прошел — не заметил, а про тебя, старая птица, и думать не хочу.
— Ты уходи из нашего леса, Заяц, — подумав, сказал филин. — Глядя на тебя, все зайцы такими станут.
— Не станут, — сказал Заяц, — все-то…
Пришла осень. Листья сыплются…
Сидит Заяц под кустом, дрожит, сам думает: «Волка серого не боюсь. Лисы красной — ни капельки. Филина мохноногого — и подавно, а вот когда листья шуршат и осыпаются — страшно мне…»
Пришел к Черному Омуту, спросил:
— Почему, когда листья сыплются, страшно мне?
— Это не листья сыплются — это время шуршит, — сказал Черный Омут, — а мы слушаем. Всем страшно.
Тут снег выпал. Заяц по снегу бегает, никого не боится.
Как Ослик с Медвежонком победили Волка
Когда Ослик с Медвежонком пришли на войну, они стали думать, кто из них будет главным?
— Ты, — сказал Ослик.
— Нет, — сказал Медвежонок. — Ты!
— Почему я? — удивился Ослик. — У тебя клыки, ты будешь грызть врага.
— А у тебя уши: ты услышишь, когда он придет.
— Кто?
— Волк.
— Но ведь тогда надо будет бежать, — сказал Ослик.
— Что ты! Как раз тогда начнется война, и мы пойдем в атаку.
— Куда?
— В атаку. «Ура!» «Вперед!» В атаку.
— А-а-а… — сказал Ослик и присел на пенек. У него очень болели уши, связанные под подбородком.
— А почему вперед? — подумав, спросил он. — Разве нельзя сбоку?
— Сбоку — лучше, но вперед — вернее!
— И когда ты на него налетишь, ты его укусишь, а я его ударю ногой.
— Правильно, — сказал Медвежонок, удобнее устраиваясь на травке.
— А он укусит тебя, — продолжал Ослик, — а я его снова ударю ногой…
— Нет. Укусит он тебя. А я его убью.
— Но если он меня укусит, он тоже меня убьет.
— Пустяки! Я его убью раньше, чем ты умрешь.
— Но я не хочу умирать! — сказал Ослик.
— Волк тоже не хочет, — сказал Медвежонок и сел.
— Ты думаешь?
— Ну конечно! Давай спать.
Они уснули на лесной опушке, а в это время Волк думал так: «Если они налетят на меня спереди — я укушу Медвежонка, а Ослика лягну ногой; если же сбоку, то наоборот: Ослика я укушу, а Медвежонка лягну. А лучше бы укусить их обоих сразу!»
Он уснул под елкой в десяти шагах от лесной опушки.
Когда взошла луна, Ослик проснулся и разбудил Медвежонка.
— Волк спит под елкой, — сказал он.
— Откуда ты знаешь?
— Я слышу.
— А о чем он думает?
— Ни о чем, он спит.
— А-а-а… — сказал Медвежонок. — Тогда нападем на него сзади.
В это время Волк проснулся и подумал: «Вот я сплю, а на меня могут напасть сзади».
И повернулся к елке хвостом.
— Спит? — спросил Медвежонок.
Ослик кивнул, и они стали крадучись подходить к Волку.
«Медвежонок укусит его, а я стукну по голове, — твердил Ослик. — Медвежонок укусит, а я стукну».
— Я укушу, — шепнул Медвежонок, — а ты стукнешь!
— Угу!
И они бок о бок подошли к Волку.
— Давай! — шепнул Ослик.
— Ты первый, ты должен его оглушить.
— Зачем? Он и так спит.
— Но он проснется, когда я его укушу.
— Вот тогда я его и стукну.
— Нет, — сказал Медвежонок. — Ты главный — ты должен первый.
Ослик осторожно стукнул Волка по голове. Волк заворочался и повернулся на другой бок.
— Ну вот и убили, — сказал Ослик.
— Действительно…
— А зачем?..
— Если б не мы его, так он бы нас!
— Ты думаешь?
— Ну конечно, — сказал Медвежонок, — он бы непременно нас съел.
— А если б не съел?
— А что бы он с тобой делал?
— Не знаю, — сказал Ослик.
Они возвращались с войны в предрассветных сумерках, когда большая лесная роса лизала им ноги.
«А Волк лежит под елкой, — думал Ослик, — совсем убитый».
— Зачем? — сказал он. — Лучше бы сидеть дома.
— Ты же на войне, — сказал Медвежонок…
Владимир Коробов
В НАШЕМ ЛЕСОЧКЕ
1В нашем лесочке под деревом Z. всегда можно обнаружить сто одинаковых предметов. Никто — ни зайчики, ни ежики, ни белочки — не знает, откуда они берутся. Каждый в отдельности из этих ста одинаковых предметов напоминает шприц, а все вместе они скорее похожи на потрепанный томик Гарбариуса в переплете из зеленой туалетной бумаги с запахом Мертвого моря. Те животные, кто после тяжелого рабочего дня еще способны читать буквы и запахи, останавливаются, поводят носами и клешнями, производят в мохнатых головах сложные математические вычисления и проходят мимо. Другие же животные, кто читать уже не в состоянии уметь, уныло бредут к своим телевизорам и пищеварению, чтобы отдохнуть и расслабиться, глядя на изображения голых людей.
Приятно считать на ночь голых людей, когда ты с уверенностью знаешь, что ты не один из них, а один из других.
2Широко протянулись по нашему лесочку узкие партизанские тропы. Протянулись, да и закрепились по углам намертво. Все те зверушки, что поддерживают партизан, открыли ларьки и киоски вдоль троп, сидят в них и торгуют. Днем торгуют простынями и водкой, а как ночь наступает, так начинают продавать пиво и зеленое от маскировки мороженое. Мороженое — партизанским детям, которые по ночам не спят, стерегут партизанские избушки от внешних и внутренних врагов.
По утрам партизаны просыпаются медленно. Их движений не уловить ни взглядом, ни каким другим когнитивным актом не постичь: вот он еще лежал, а в следующий момент он уже под сосной большую партизанскую нужду справляет. Между двумя этими моментами только пустой отрезок партизанской тропки да незаметное, замаскированное под ларек, дупло, в котором белка продает кулеврины и случайные знакомства с интересными, но голыми людьми.
3А зима в нашем лесочке наступает тогда, когда на зеленого цвета машине марки «Ibiza Perigrinatio» из Махешварска (а может, из самого даже Папарамазанска) приезжает махараджа Закапорский в белых пластмассовых одеждах, гирляндах из черепов и маленьких копытцах, надетых на босу ногу. Махараджа привозит патроны, оружейную смазку, орешки, новые порнографические фильмы, перловую крупу в вакуумных упаковках и самадхи полное кефали.
На стертой границе между выдохом и вдохом раджа разбивает стеклянный шатер. Легкие, как ранения конечностей, осколки разлетаются по всей длине и ширине нашего лесочка, садятся на горячие носы белок, на золотую колючую проволоку, которой обнесен партизанский лагерь, на поверхность водки в красных граненых стаканах, на вечно озабоченные стволы огнеметов, базук и старых дубов.
Махараджа Закапорский тоже садится, но только в позу креста и розы, достает из кармана серебряный противотанковый свисток и начинает усиленно и размеренно дуть в него. На звук, который человеческое ухо уловить есть не в состоянии, сползаются танки, танкетки, бронетранспортеры и другие армордриллы. Они доверчиво тянутся своими нарезными пушками и станковыми пулеметами к добрым рукам махараджи, и тот кормит их кусочками засахаренных фугасов и ананасов. Пьяные партизаны и нерпы разводят сигнальные костры из можжевельника, на запах которых слетаются геликоптеры. Десант не заставляет себя долго ждать. Крепкие ребята, замаскированные под сладкие снежные хлопья, сыпятся с неба, героически покрывая собою поля и танки, партизан и махараджу, зайцев и их тени. Захваченный десантом пейзаж сглаживается, оплывает в стилевое однообразие белизны, и только торчащая местами золотая колючая проволока продолжает напоминать о непостоянстве зубов и валют.