Алексей Слаповский - У нас убивают по вторникам

Он идет к трибуне.

— Товарищи! Рад приветствовать вас на нашем съезде людей, не согласных с политикой власти, хотя и поддержи­вающих ее! Извините, рекламная пауза.

На большом экране демонстрируется реклама пива — спонсоры съезда.

А Мигунов тем временем засовывает в рот жвачку и, как только кончается реклама, произносит:

— Жевательная резинка «Вред ли», наш сладкий спон­сор!

И, продолжая жевать, с горячностью говорит:

— А-ма-мэ-му-мо-ми-ма! Аплодисменты.

— Ны-на-ну-но-ни-нэ-но! — обличает недостатки Мигу-нов.

Аплодисменты.

— Ба-фа-фу-фо-фы-фа-фу-фы! — хвастается он достиже­ниями.

Аплодисменты.

— Ничего не понимаю, — шепчет Вадим Владимиру.

— Неважно! Главное — мы вместе! — отвечает тот с го­рящими глазами.

— А-рара-барара-тудыть-сюдыть! — Мигунов указывает на Вадима.

— Тебя зовет! — подталкивает брат брата. Быстров-старший, стесняясь, идет к трибуне. После паузы говорит:

— Мы все понимаем, что так, как есть, продолжаться не может. Но проблема в том, что никто толком не знает, как надо. Я тоже не знал. И вдруг понял. Я понял, что все очень просто. Мы живем, как на вулкане. Живем так, будто он завтра взорвется и надо успеть — наворовать, нахапать, нажраться, напиться, настроить себе домов. Когда выльется лава, поверьте, ей будет все равно, дворец у вас или избуш­ка. Я задал вопрос себе: что я могу сделать? Не так уж мно­го. Меня собирались убить, как, может, некоторые знают. Так вот, я совершу самоубийство. В знак протеста! Если хо­тите, под флагом вашей партии, мне все равно.

Аплодисменты.

Внимание зала и его реакция все больше разогревают Быстрова, он вдохновляется.

— Я не думаю, что все сразу переменится. Но если хотя бы кто-то задумается, что человек покончил с собой в ре­зультате глубокого отвращения к происходящему, — это бу­дет уже результат!

Все приготовили руки для аплодисментов, но тут — в паузе, когда Быстров набрал воздуха для нового выкрика, слышится резкий звук отодвигаемого кресла.

Капотин встает и, проходя мимо Мигунова, говорит:

— Урежу финансирование партии в три раза.

— Я не знал, Павел Савлович! — торопится за ним Мигу-нов. — Я понятия не имел, о чем он будет говорить! Думал, обычное дело: все плохо, надо что-то делать, вас покрити­кует.

И, обернувшись, рявкает на Быстрова:

— Прочь с трибуны!

— Товарищи! — напоследок взывает Быстров. — Только через самоубийство обретем новую жизнь! Следуйте моему примеру! Ответим массовыми самоубийствами на беззако­ние и произвол!

Зал отвечает овацией.

И тут же мы видим другой зал — заседаний. Капотин гневается.

— Дотянули резину, товарищ генерал Пробышев? Давно пора было его прибить!

— Мы в ближайший вторник собирались. Сами знаете.

— Знаю! В виде исключения могли бы и в выходные по­работать!

— Можем хоть завтра.

— Поздно! Об этом во всех газетах написано и на всех каналах сказано: доведенный до отчаяния Быстров собира­ется покончить с собой! И даже если мы его сейчас замочим, это будет расцениваться как самоубийство. Типа того: под­ставил добровольно человек себя под пулю.

— Может, я чего не понимаю, — говорит Рубак. — Но что в этом такого? Самоубийство и самоубийство. В судеб­ной системе это было бы очень удобно. Не держать человека в тюрьме, не тратить на него государственные средства. Вы­дал ему пистолет или яд — и нет проблем.

— Кто согласится? — сомневается Манин.

— Мы эксперименты проводили. Сажаешь человека в оди­ночку, кладешь заряженный пистолет. Три-четыре дня — и человек созревает. Психологи объяснили: когда пистолет рядом, а ты в одиночке, крайне трудно не застрелиться. Со­блазн велик.

— Умные люди, а какие глупости говорите! — укоряет Капотин. — Вот ты, Манин, позволишь какому-нибудь бан­ку добровольно обанкротиться?

— Еще чего? Им дай волю, все банкротами себя объя­вят!

— А ты, товарищ генерал Пробышев, если, к примеру, ка­кая-нибудь нехорошая демонстрация, ты позволишь ей са­мой собраться и самой разойтись?

— Собираются пусть, а разойтись — только с нашей по­мощью.

— Вот! И ты, господин товарищ прокурор, не подумавши сказал. Если бы виновные сами себе приговоры выносили и сами их исполняли, зачем тогда прокуратура, суд, след­ствие? Тысячи людей без работы останутся! А главное, кол­леги: самоубийство — уход от ответственности, уход из-под нашего контроля. Мы этого позволить не можем.

— А что делать? — спрашивает Пробышев.

— Не допустить. Сделать так, чтобы, во-первых, Быстров не сумел этого сделать, а во-вторых, чтобы захотел жить.

— Он и так хочет, — говорит сухопарый, болезненного вида представитель медицинского ведомства, Мощеев. — Утверждаю как психолог и доктор медицинских наук.

— Ты диссертацию купил! — хихикает Переметнов.

— Ну и купил, — спокойно отвечает Мощеев. — Неког­да мне диссертации защищать, а знаний мне и так хватает. Так вот, доказано, если человек хочет покончить с собой, он хочет жить. Потому что тот, кто не хочет жить, он вообще ничего не хочет, в том числе покончить с собой.

— Спиши слова! — иронично говорит Капотин. — Ко­роче, составим план мероприятий по охране Быстрова и не­допущению его самоубийства. Сколько хлопот из-за одного дурака! — сокрушенно качает он головой.

В прихожей квартиры Быстровых — человек в штатском. И в каждой комнате по такому человеку. Следят, чтобы, упа­си боже, Быстров не покончил с собой.

Один из штатских сидит со Светланой и смотрит по теле­визору шоу-угадайку.

— Вариант «б», синхрофазотрон! — выкрикивает штат­ский, отвечая на вопрос ведущего.

— Какой вы умный! — удивляется Светлана.

— Я Бауманское закончил. Быстров идет в туалет.

Тут же рядом оказывается штатский.

— Дверь не закрывать!

— Вы что, смотреть будете?

— Служба.

— Но я так не могу! Мне противно!

— А мне не противно?

— Слушайте, это нарушение прав человека!

— Ты сам хочешь покончить с собой. Это тоже наруше­ние прав человека. То есть твоих собственных.

Быстров пожимает плечами, входит в туалет.

Он идет в кухню. Открывает холодильник. Видит банку консервов. Ищет, чем ее открыть. Ни ножей, ни вилок, ни­чего колющего, режущего.

— Свет, чего бы съесть? — кричит он.

— Сама сижу голодная, всю посуду отобрали! — отвеча­ет Светлана.

Быстров садится за стол у окна. Достает сигареты. Штат­ский подскакивает. Ощупывает и мнет сигареты.

— Там-то что? — спрашивает Быстров.

— Мало ли. Ампула с цианистым калием.

— Где я его возьму? И сигареты без того яд.

Быстров смотрит в окно. Там две мамы сидят на лавочке с книгами, а девочка и мальчик бегают вокруг них. Девочка догоняет мальчика, хватает его, они хохочут. Теперь маль­чик догоняет девочку. Хватает. Хохочут. Теперь девочка до­гоняет мальчика. И так без конца. Счастливы.

Быстров берется за ручку, дергает. Окно закрыто наглу­хо. Быстров хватает стул, ударяет в стекло. Стул ломается, стекло цело.

— Только мебель портите, — говорит штатский.

Звонок в дверь.

В квартиру входит эффектная молодая женщина. Обра­щается к Светлане, кивая на штатского:

— Это он?

— Кто?

— Муж?

— Нет. Он в кухне. А вы кто?

— Пока никто, буду любовницей. Меня София зовут. Женщина проходит в кухню. Светлана вопросительно

смотрит на штатского. Он пожимает ей руку и говорит:

— Для вашей же пользы.

София в кухне.

— Ты, что ли, Быстров?

— Да.

Она оглядывает его с ног до головы. Чрезмерно пухлые силиконовые губы брезгливо вздрагивают.

— Бывает и хуже. Пойдем.

— Куда?

— В спальню.

— Вы думаете, это заставит меня изменить решение? — усмехается Быстров, не показывая, что он шокирован.

— Уверена.

— Хм. Я пойду — но только для того, чтобы вы поняли, что ошибаетесь.

— Там видно будет.

Они проходят в спальню.

Через минуту Светлана с озабоченным лицом подходит к двери, вежливо стучит:

— София, там в шкафу, на верхней полке, чистое белье. Вадик, покажи даме!

А София тем временем сует в уши Быстрову наушники от плеера.

— Послушай пока. Настройся.

В наушниках обволакивающаяся музыка с эротически­ми вздохами и стенаниями.

София раздевается, ложится. Показывает себя и так, и так. Быстров смотрит исподлобья и ничего, кроме стеснения, не чувствует.

— Ну что, захотел жить?

— А я и хотел. Просто теперь мой долг — прекратить свою жизнь. Я пообещал. Я дал слово.

— Ну и что? Я своему мужу каждый день обещаю, что больше никогда и ни с кем.

— У вас есть муж?

— Я не поняла, ты что, больной? Я не встречала мужика, который меня бы не хотел! — сердито говорит София.

— Я хочу. Но я сдерживаюсь, — лукавит Быстров.

— Зачем?

— Ну.   Я люблю свою жену. София недовольна:

— Вот, блин, дали заданьице. Жену он любит. Я тоже мужа люблю — ну и что? Неужели перед смертью не хочет­ся чего-нибудь такого, чего не было?