Аннелиз Вербеке - Неспящие
Я грустно усмехнулась и пожала плечами. Он посмотрел на свои руки и пробормотал:
— Почему ты здесь со мной? Ты станешь чокнутой вроде меня.
Какой-то нездешний свет блеснул в его стакане. Ко мне вернулось мое обычное ледяное спокойствие.
— Я и так на тебя похожа. К тому же болезнь мало чем отличается от здоровых импульсов мозга. Разве что скоростью реакции.
В его глазах мелькнуло понимание.
— Ты имеешь в виду, что, говоря: «Иди!» — ты идешь. Говоришь: «Убей!» — и убиваешь.
— Да.
Он еще на миллиметр подвинул свой стакан, закашлялся в кулак и, погрузившись в свои мысли, направился в туалет. Появившись вскоре, он встал возле моего табурета и посмотрел на меня уже веселее.
— Но есть один приказ, который не работает.
Словно актеры, выучившие наизусть свои роли в непонятной для публики экспериментальной пьесе, мы хором проскандировали:
— УСНИ!
— Какая скучная, черт возьми, у нас страна!
Катя, самая нахальная из моих подруг и самая любимая, сидела у меня дома за кухонным столом и грызла сухари. Мы не виделись с ней три года. Она объездила полмира в поисках темпераментного принца и теперь вернулась домой поделиться, что не может сделать выбор между Рашидом, Вон-Цюном и Дейвом, рекордсменами международной сборной. К ее «кастрюльке» подходила не одна крышка — этого она никогда не скрывала.
Мне даже ничего не пришлось говорить ей о своем состоянии. Наши общие друзья, судя по всему, уже давно жаловались на меня в своих электронных письмах. Весть о моей болезни шагнула через границы. Неожиданное возвращение Кати в самую скучную в мире страну было, разумеется, спасательной миссией. Как ни странно, от нее я готова была это принять и даже немного на нее рассчитывала. Если в мире и есть человек, способный на невозможное, то им, безусловно, была Катя.
Кроме того, нас объединяло веселое общее прошлое. Мы были звездами в компании подростков. В нашей банде я пела, а Катя играла на бас-гитаре, да так, что парни балдели. Она пила и трахалась в два раза больше меня. Но спали мы всегда вдвоем в ее красной атласной постели. После бурно проведенной ночи она входила в комнату и объявляла, что сейчас на седьмом небе и намерена блевать. Я указывала ей на ведро рядом с кроватью, которое, вообще-то, ставила для себя. Она благодарно кивала и падала на меня. Мы изображали святое распятие. Я чувствовала, как ее желудок сокращается над моим животом. «Я люблю тебя», — вздыхала она, откидываясь на подушку. И это было взаимно.
Сейчас она грызла сухари и смотрела на меня строго.
— Я знаю, что подарит тебе обалденный ночной отдых, но ты ведь и сама это знаешь…
Я вопросительно на нее посмотрела. Она вздохнула.
— Секс! — решительно заявила она и, поскольку это было ее любимой темой, забормотала: — То fuck, baiser, un polvo, joder, namorar[15].
При этом она слегка раскачивалась в кресле.
— Прекрати! — шикнула я на нее со смехом, представив себе, как это, должно быть, здорово: быть Катей, всегда фонтанировать и никогда не делать этого в одиночку.
— Starat sie о reke, szeretkezik, fottere[16], — прогнусила она.
— Не забывай, что у меня был парень, когда началась моя бессонница.
— Ах, этот твой Ремко — славный мальчуган, но сексуальности в нем не больше, чем в рулоне туалетной бумаги. Нет, ты даже не думай, пойдешь со мной сегодня ночью на охоту. Free the cunt![17] — азартно воскликнула Катя, и мне не оставалось ничего иного, как со смехом послушаться.
Почему я полюбила тьму, когда рядом пульсировали горячие тела? В ту ночь моя изнуряющая бодрость понемногу отступила. Низкие частоты отдавались у меня в животе и выпрямляли спину. Я чувствовала, как от ритмов ударных шевелятся волоски у меня на руках, как под завывание саксофонов трепещет мой низ.
И вдруг все засеребрилось и замедлилось. Я увидела его, и мое сердце растаяло. Это было так неожиданно! Я посмотрела ему в глаза и ничего уже не могла скрывать. Это он! Моя душа как на ладони, в глазах огонь. Дальше — больше.
Он посмотрел на меня и все понял. Его волосы пахли ракушками. Он покачивал меня, словно баюкая, в своих самых нежных объятиях. Слушая биение его сердца, я чувствовала, как высыхают мои слезы. Он ни о чем меня не спрашивал, просто крепко обнимал.
Когда он передал мне свой шлем, я превратилась в шестнадцатилетнюю инопланетянку. Он завел мотоцикл и усмехнулся. У него был отколот краешек переднего зуба. Мои руки никогда его не отпустят. Мы мчались вдоль тенистых бульваров, которых я никогда прежде не видела. Оказалось, что я совсем не знаю свой город. Но я принадлежала ему, как гордая трава между булыжниками мостовой и расплющенные жестянки на тротуаре, только, в отличие от них, я была хрупкой.
Я привела его к себе домой, мы поднялись по лестнице в мою спальню. Бодрствовать до самого утра — ничего иного я не желала. Он тоже. Это была ночь из золота и роз. Из кожи и волос, перекрещенных ног. Отныне и навсегда. Простота. Самозабвенье.
Я очнулась от сладкого забытья, продолжавшегося полсуток. Было десять минут третьего, мое обнаженное тело было полно негой и солнцем, чего я не ощущала очень давно. Все хорошо! Кончиками пальцев я нащупала записку на соседней подушке. Записка была от него, он объяснялся мне в любви. Его звали Пауль. Он смотрел на меня, пока я спала, и хотел, чтобы так повторялось каждую ночь. В постели я нашла его волос. Я намотала его на палец и убедилась, что это не сон.
Это так восхитительно — стать новой. Новой и всеобъемлющей одновременно! Я спешила к месту нашего свидания и чувствовала, что мое сердце прокачивает кровь в ритме легких. Через три минуты я его увижу! Скоро я получу то, что заслужила, и отдам то, что смогу.
Прошло почти два часа. Пауль не пришел. Прохожие мелькали, как тени. Только сейчас мне бросилась в глаза табличка с названием улицы. Как же я обломалась! Оказалось, что все это время я стояла не на той улице, не у того памятника!
И все из-за своей невнимательности! Потому что у меня вечно какая-то невезуха. И ошиблась-то всего на одну букву! Я поспешила к тому месту, где мы должны были встретиться. Какая дура, какая дура! Ну кто будет ждать два часа? Пустотой в пустоте было отмечено место, где должен был стоять он.
И ни номера телефона тебе, ни адреса, ни любимого кафе! В случайную встречу я не верила. Нервное перенапряжение меня подкосило. Словно яд.
А яд притягивает яд. Бенуа придвинул мне двенадцатый бокал вина. Я была уже чересчур пьяная, чтобы точно найти центр на своей картонной подставке. И тогда он сделал это за меня. Между его бровей пролегла морщинка тревоги.
— Майя!
Похоже, он уже не в первый раз обращался ко мне по имени. Я попыталась вникнуть в его слова. Он подбирал их очень осторожно.
— А тебе не кажется, ну, что это… ну что, как бы это сказать… наивно, что ли, что ты вдруг стала молиться на этого паренька? После всего одной-то ночи?
Я посмотрела на него сурово.
— Я не наивная. Я верю в любовь. Na zdorovje, — пробормотала я и допила оставшееся вино залпом, словно водку.
— А до этого ты влюблялась?
Я кивнула.
— И что ты теперь к нему чувствуешь?
И в самом деле, ничего. Он прав. Любовь оказалась иллюзией, влюбленность длилась недолго. Но с Паулем все было так внезапно, так всерьез! Но упустила, идиотка. Два часа! Икнув, я посмотрела на вращающуюся стойку. Я бы сейчас с удовольствием положила на нее свою буйную голову, но побоялась, что ее вместе с ней куда-нибудь унесет.
— Всегда почему-то не получается. Так и идет: полоска белая, полоска черная, а за ней — еще чернее, — промолвил Бенуа и замолчал, словно растворился в своем прошлом. — От бессонницы к бессоннице.
Я услышала, как за соседним столиком вскрикнула женщина, и увидела бар где-то в полутора метрах над собой. Убедившись в своем падении, я извергла все, что было у меня в желудке, на паркет. Белое вино и вегетарианский бургер. Что ж, могло быть и хуже!
Бармен за шкирку выволок меня на улицу. Я пищала, как котенок, и одновременно представляла себе, до чего ж мы дурацкая парочка! Я улыбнулась булыжникам мостовой и крепко их поцеловала. Бенуа закинул мою руку себе на плечо и попытался удержать в равновесии мое тело. Но его ноги заплетались не меньше моих.
Меня прошиб холодный пот. Да-а, перебрала лишнего. Подумать только: не та улица! Любовь оказалась иллюзией, влюбленность длилась недолго. Ночь из золота и роз. Перекрещенные ноги. Так всерьез. Всерьез… Не та улица. Не то состояние.
Лежа на старой софе Бенуа, в его гостиной, заставленной разной рухлядью, я чувствовала, словно под легким наркозом, как алкоголь постепенно улетучивается через мои поры. Он снял с меня туфли и укрыл сверху одеялом. Он не произносил ни слова и избегал моего взгляда. Уже несколько часов подряд я рассматривала его затылок (он лежал на кровати в углу) и не понимала, почему он молчит.
