Ричард Бротиган - Аборт. Исторический роман 1966 года

Почти всю жизнь мы скрываемся под своей одеждой — все, кроме Вайды, чье тело живет вне ее, как потерянный континент вместе со всеми своими динозаврами, которыми она его населила.

— Я выключу свет, — сказала она, садясь рядом со мной на кровать.

Меня поразила паника в ее голосе. Несколько секунд назад она казалась почти спокойной. Ну и ну — как же быстро она в уме двигает мебель. На это я ответил твердо:

— Нет, не надо, пожалуйста.

Ее глаза застыли на несколько секунд. Разбились и неподвижно замерли, словно два голубых аэроплана.

— Да, — сказала она. — Это хорошая мысль. Очень трудно, но другого выхода у меня нет. Я не могу больше так.

И она показала на себя так, будто ее тело очутилось в какой-то далекой одинокой долине, а она рассматривала его с вершины горы. Ее глаза неожиданно затопило слезами. Голубые крылья аэропланов теперь вымокли от дождя.

Потом она перестала плакать, и в глазах не осталось ни слезинки. Я посмотрел еще раз — все слезы исчезли.

— Придется оставить свет, — сказала она. — Я плакать не буду, честное слово.

Я протянул руку и впервые за два миллиарда лет коснулся ее. Коснулся ее руки. Мои пальцы бережно скользнули по ее пальцам. Рука была почти ледяной.

— Ты замерзла, — сказал я.

— Нет, — ответила она. — У меня просто рука такая.

Она пошевелилась, неуклюже придвинулась ближе и положила голову мне на плечо. Когда ее волосы коснулись меня, я ощутил, как вся моя кровь рванулась вперед, нервы и мускулы призраками вытянулись к будущему.

Плечо пропиталось гладкой белой кожей и длинными волосами — вспышкой летучих мышей. Я отпустил ее руку и дотронулся до лица. Там были тропики.

— Видишь, — улыбнулась она. — У меня такая только рука.

Непостижимо — обходить ее тело, стараясь не спугнуть эту лань, не дать ей убежать от меня в лес.

Я повел плечом, точно последними строками шекспировского сонета («Любовь — дитя. Я был пред ней неправ, / Ребенка взрослой женщиной назвав»[10]), и одновременно опустил ее спиной на постель.

Она лежала и смотрела на меня, а я нагнулся, медленно приблизился и поцеловал в губы нежно, как только смог. Мне не хотелось, чтобы этот первый поцелуй взял хоть малейший жест или даже цветок взаймы у мясного рынка.

Решение

Непростое решение — начинать с вершины или подножия девушки. С Вайдой я просто не знал, откуда мне начинать. Всем задачам задача.

После того, как она неловко потянулась ко мне и, поместив мое лицо в ту небольшую полость, которой были ее руки, стала снова и снова тихонько меня целовать, я просто должен был начать с чего-то.

Она не сводила с меня глаз, взгляд ее ни на миг не отрывался от меня, точно я был летным полем.

Я сменил полость на другую, и ее лицо стало цветком в моих ладонях. Я медленно пустил руки по ее лицу, когда целовал ее, а затем еще дальше вниз, по шее и плечам.

Я видел, как у нее в уме шевелится будущее, когда подступил к границам ее груди. Под свитером груди были такими большими, такой идеальной формы, что желудок мой взобрался на стремянку и привстал на цыпочки, когда я коснулся их в первый раз.

Ее глаза не покидали меня — мое прикосновение к ее груди тоже в них отразилось. Как вспышка голубой молнии.

Я чуть было не засомневался, как это водится у нас, библиотекарей.

— Честное слово, — сказала она, вытянувшись ко мне и неловко прижимая мои руки к своей груди. Разумеется, она понятия не имела, как на меня это действует. Стремянку завертело вихрем.

Она снова поцеловала меня — на этот раз, языком. Ее язык скользнул мимо моего языка струйкой раскаленного стекла.

Решение продолжается

В общем, я принял решение начать с вершины, и это решение нужно было выполнять, как только нам пришло время снимать с нее одежду.

Я знал заранее — ей вообще никак не хотелось с этим связываться. Она не собиралась мне помогать. Это дело мое.

Черт побери.

Я вовсе не этим собирался заниматься, когда начинал работать в библиотеке. Я хотел всего лишь присматривать за книгами, поскольку другой библиотекарь с этим уже не справлялся. Он боялся детей, но сейчас, конечно, бесполезно вспоминать о его страхах. У меня тут свои проблемы.

Я зашел гораздо дальше того, чтобы просто принять книгу у этой странной, неловкой, прекрасной девушки. Теперь мне предстояло принять ее тело — оно лежало передо мной, с него следовало снять одежду, чтобы мы смогли соединить наши тела, словно две половинки моста над пропастью.

— Помоги мне, — сказал я.

Она ничего не ответила. Только продолжала смотреть на меня. В ее глазах снова вспыхнула эта голубая молния, но излом ее был спокоен.

— Что мне сделать? — спросила она.

— Привстань, пожалуйста.

— Хорошо.

Она неловко поднялась и села.

— Подними, пожалуйста, руки, — сказал я.

— Все вот так просто, да? — сказала она.

Как бы оно ни называлось, я определенно начал это делать. Гораздо проще было бы любезно принять книгу, а ее саму отправить своей дорогой, но теперь это уже история — или грамматика забытого языка.

— Так нормально? — спросила она и улыбнулась. — Я чувствую себя кассиршей в сан-францисском банке.

— Так хорошо, — ответил я. — Только делай то, что написано на банкноте. — Я начал нежно скатывать с нее свитер. Он проскользил по ее животу, перевалил через груди, чуть-чуть зацепившись за одну, поэтому пришлось вытянуть руку и помочь ему, затем в свитере исчезли шея и лицо, а потом появились снова — свитер уже спадал с кончиков ее пальцев.

Выглядела она неимоверно. Я мог бы зависнуть очень надолго, но двинулся дальше — выхода не было. Теперь целью всей моей жизни было снять с нее лифчик.

— Я чувствую себя ребенком, — сказала она. Она отвернулась от меня чуть в сторону, чтобы я достал у нее на спине застежку бюстгальтера. Несколько мгновений с нею пришлось повозиться. С бюстгальтерами мне никогда не везло.

— Тебе помочь? — спросила она.

— Не надо, я справлюсь, — сказал я. — Может пройти несколько дней, но я справлюсь. Не падай духом. Сейчас-сейчас… АГА!

Вайда расхохоталась.

Ей совершенно не нужен был лифчик. Ее груди остались там же, где и были, когда он покинул их, словно лишняя крыша дома, и попал в компанию к свитеру. Та кучка одежды далась мне тяжело. Каждый предмет в ней был выигран в странной войне.

Соски оказались маленькими и очень нежного оттенка по сравнению с полнотой и размахом грудей. Еще одно несоответствие, дверью навешенное на Вайду.

Тут мы одновременно бросили взгляд на ее сапоги — длинные, черные и кожаные, точно у ее ног сгрудилась туча зверья.

— Я сниму с тебя сапоги, — сказал я.

С вершиной было покончено — пришло время заняться подножьем. У девушек слишком много разных частей.

Я стащил с нее сапоги, а потом и носки. Мне нравилось, как мои руки текут по ее ногам, словно вода по ручью. Милее гальки, чем пальчики у нее на ногах, я никогда не видел.

— Встань, пожалуйста, — сказал я. Мы набрали приличную скорость. Она неловко поднялась на ноги, и я расстегнул на ней юбку. Потом по бедрам спустил ее на пол, и она переступила через нее, а я положил юбку на кучу остальных побед.

Перед тем, как снять с нее трусики, я посмотрел ей в лицо. Оно было спокойно, и хотя в глазах по-прежнему мелькали голубые молнии, взгляд по краям оставался мягким и нежным, и края эти становились все шире.

Я снял с нее трусики. Дело сделано. Вайда — без одежды, обнаженная, прямо передо мной.

— Видишь? — сказала она. — Это не я. Я не здесь. — Она вся вытянулась ко мне и обвила руками мою шею. — Но я постараюсь быть здесь для тебя, господин библиотекарь.

Два (37-19-36) монолога

— Я просто не понимаю, зачем женщины желают такие тела. Какой абсурд — а они так стараются их себе заполучить, идут сквозь огонь, и воду, и медные трубы: диеты, операции, инъекции, непристойное белье — что угодно, лишь бы оторвать себе эту мерзость, а когда перепробуют все, и ничего все равно не получится, эти тупые мокрощелки обзаводятся муляжами. А тут — вот оно, берите бесплатно. Приходите и забирайте, сучки.

Они просто не понимают, во что влипают, или же им это нравится. Может, они все — такие же свиньи, как те, кто своими телами всасывает деньги: кинозвезды, модели, шлюхи.

Ох ты ж, Господи!

Я просто не понимаю, чем эти тела так фатально притягивают к себе мужчин и женщин. У моей сестры — мое тело, длинное и костлявое. Зачем все эти слои сверху, не понимаю. Это не мои груди. Это не мои бедра. Это не моя задница. Ты видишь за ними меня? Присмотрись внимательнее. Я там, внутри этого хлама, господин библиотекарь.

Она вся вытянулась ко мне, обвила руками мою шею, а я положил руки ей на бедра. Мы стояли так и смотрели друг на друга.