Алексей Котов - У ангела болели зубы : лирическая проза

Пол-пятого разбудила Сашку перепуганная Анастасия Филипповна. Светало уже…

— Что?

Спросонья Сашка и не понял ничего, а потом голоса за окном услышал: пьяные, крикливые, резкие.

— Опять через ограду перелезли… — дрожал старушечий подбородок, рука суетливо тощую грудь крестила. — Спаси и сохрани, Господи!..

— Щ-щас я…

Пока Сашка ботинки нашел, пока куртку надел — время!..

А за окном:

— Пара-пара-парадуемся на своем веку!..

— Дед, ты где?!.. Выходи, выпьем!

Свист, мат… Кирпич об ограду со звоном раскололся.

Гуляют, ребята, короче говоря.

Леночка за локоть тронула:

— Саша, не выходи!

Хмыкнул Сашка. Ничего, сейчас разберемся…

Только одно и сказал в ответ:

— Дверь за мной заприте.

Трое гуляк оказалось. Двое — жидковатые ребята, молодые еще, а третий побольше, повыше и, сразу видно, бойчее и злее. Но Сашкину фигуру увидели — все трое поневоле замерли. Молча ждали, пока Сашка подойдет.

— Что, пацаны, места другого себе не нашли? — глухо голос у Сашки звучал, словно издалека.

— А тебе чего надо, мужик?..

Пауза получилась длинная, нехорошая, до звона в ушах… Вроде бы незваные гости еще и тянули лица свои улыбочками, еще бодрились, но двое, что поменьше, быстро сникли, назад шагнули…

Не спеша закурил Сашка. Заметить успел, как тот, что повыше, руку в карман сунул… Дурак! На нож, значит, рассчитывает…

— В общем так, пацаны, все трое — на колени и ползком к ограде.

— Ага… Сейчас!

Тут и столкнулся взглядом длинный парень с Сашкиными глазами. Не побледнел он даже, а посинел от ужаса. Понял вдруг: звериная, свинцовая сила не знающая пощады перед ним стоит. Ударь сейчас Сашка — как гнилой арбуз брызнет осколками пьяная голова. Попятился длинный…

— Ты что, мужик?!..

— На колени — и к ограде. Быстро!..

От такого голоса не то что мороз по коже — изморозь на сердце сухой коркой осядет. Одному только и удивлялся Сашка, как земля под его тяжестью не прогибалась. Каждый мускул, каждая клеточка тела такой неимоверной мощью дышали, не троих подавай — толпу — всех бы смел, как шары с бильярда… Без сожаления и жалости.

Двое ребят уже на корячках стояли, а третий оседал медленно, не отрывая глаз от Сашкиного лица, словно все еще поверить не мог, что существует на свете такая нечеловеческая сила. К ограде поползли не оглядываясь… И перемахнули через нее, как легковесные крысы.

Назад, в храм, тяжело Сашка шел, словно огромный груз — свою силу — на могучих плечах нес. А в храм вошел — исчезла тяжкая сила, ушла без следа… Опустился Сашка перед алтарем на колени. Легко стало на сердце, а душа — словно в чистый лист бумаги превратилась. Ребенок пред Богом стоял, просто мальчик…

Заскрипела Сашкина шея, потому что еще ни перед кем не гнулась:

— Да будет воля Твоя, Господи!..

Ты даешь светлую воду жизни, но во что мы превращаем ее безумием своим?.. И что мне сказать, Господи, в оправдание свое? Ты — давал, я — тратил; Ты покрывал долги мои, я — тратил втрое; Ты — направлял путь мой, я же в гордыне своей говорил: «Я иду!»

Скрипит Сашкина шея, клонится ниже и ниже:

— Да будет воля Твоя!..

Что, что же сказать мне, Господи, в оправдание свое?.. Что защитит меня от гнева Твоего: потраченное ли втрое или мудрость человеческая которая говорит так, словно нет ничего невозможного и нет ничего преступного?

Клонится Сашкина шея, шепчут губы:

— Да будет воля Твоя!..

Ты — милость и жизнь, и Ты — жертва. Потому что за спиной пожирающего грех человека распинают Спасителя его и на месте несотворенной молитвы торжествует грех. Что же сказать мне в оправдание свое, Господи?..

Заплакал Сашка. Впервые в жизни, после детства, теплыми и тихими слезами заплакал…

Время прошло — встал Сашка, оглянулся… Сзади Леночка стоит: руки к груди прижала и на икону Божьей Матери смотрит. Ничего больше не видит кроме нее и в глазах ничего кроме тихой и светлой мольбы…

Утром, к семи часам, на утреннюю службу батюшка Михаил приехал.

Сашка и Леночка — в сторонке, возле входа стоят. Усталые оба, со стороны посмотришь, вроде как едва ли не к друг дружке жмутся. Но смешно — и стесняются словно чего-то.

Анастасия Филипповна — прямиком к батюшке: шепчет что-то ему на ухо, шепчет… А тот только улыбается и головой кивает.

Подошел… Поздоровался.

— Как тут дела, ребятки? — спрашивает.

Сашка плечами пожал, чуть смутился:

— Да ничего, батюшка…

— Ничего, сын мой, это пустое место. А за работу, спасибо тебе.

Ожил немного Сашка:

— Да я что?.. Я это самое… Можно я еще к вам приду?

— Заходи, если время найдется, — улыбается батюшка, а в глазах хитринка светлая.

— Найдется!.. — это уже Леночка сказала.

— Ну, тогда — с Богом. Отдыхайте.

Перекрестил обоих.

Сашка в карман за деньгами полез… Протянул скомканные доллары.

Посерьезнел батюшка.

— У Бога был? — спрашивает.

— Был…

— Даром все получил?

— Ну, даром…

— А мне за что заплатить хочешь?

Краска такая в лицо Сашки ударила, огнем от стыда словно вспыхнуло. Спрятал Сашка деньги. А глаза куда спрячешь?!.. Правда, все-таки не понятно, а как деньги давать надо?

— Давать-то, сын мой, можно. Платить нельзя.

Прояснилось чуть-чуть… Значит, потом. «Сыне, сыне, дай мне сердце…» Сердце, а не кулак с зажатыми в нем долларами.

Пошли прочь…

Леночка шепчет:

— Ну, ты Саша и дурак, оказывается!

Споткнулся Сашка.

Леночка снова:

— Дурак!..

Сашка про себя думает: не дурак, а полный осел.

Оглянулась Леночка, шепчет радостно:

— Слышь, Саш, а батюшка головой покачал и нас опять перекрестил.

Сашка думает: такого как я, хоть каждую минуту крести — дури в голове меньше не станет.

У ворот остановился Сашка. Леночка замерла — в глаза смотрит, ждет…

— Леночка, ты со мной не ходи.

— Почему?!

Враз на ее лице румянец обиды вспыхнул. Мол, ах, ты так, да?!

— Опасно это… Дела у меня серьезные, понимаешь? — провел Сашка ласково ладошкой по горячей и упругой щеке, улыбнулся. — Адрес свой давай. Как закончу дела, приеду…

— А правда?!..

— Правда.

Записочку с адресом Сашка в карман положил. Уходил не оглядываясь.

Милая, добрая, глупая девчонка!.. Куда же я без тебя теперь?..

Дверь в офис — только прихлопнули. Один английский замок, который и пальцем открыть можно и ни охраны тебе, ни сигнализации… А вокруг такая тишина, словно только что визит налоговой полиции типа «маски-шоу» закончился.

Поднялся Сашка на второй этаж. Дверь в «свой» кабинет — настежь. На полу, бумаги, папки, канцелярия всякая…

В кабинете Сашка два сейфа держал. Один — для текущих бумаг и мелочь на пару десятков тысяч для таких же расходов, второй — солидный, для настоящих дел и денег.

С первым сейфом, видно, много не возились — распотрошили напрочь. А второй так и не смогли взять… Почему? Второй сейф, конечно, штучка не простая, в нем блокировка на время стоит, но и ту, в экстренном случае, до трех часов свести можно.

Огляделся Сашка, присел… Думает: им что, ночи не хватило, что ли?!.. Вдруг понял, сбежали! Просто сбежали и все. И опять вопрос: почему?.. Нервы не выдержали или код блокировки подобрать не смогли? Загадка прямо, елы-палы!.. Он-то думал, пусть берут. Браконьера со шкурой в руках ловить нужно, когда он окровавленный нож об нее вытирает…

Вдруг сзади:

— Сашенька…

Вздрогнул Сашка, оглянулся.

Леночка в дверях стоит.

— Ты как тут?!..

— За тобой шла… — всхлипнула. — Боялась, а вдруг случится что?

Улыбнулся Сашка едва ли не через силу:

— А если бы и случилось, ты-то чем помогла?

— Ну, мало ли… — осмотрела кабинет Леночка. — А жена твоя где?

Вот оно что!.. Вот она, оказывается, какая защита пожаловала.

— Далеко теперь жена, — снял у руки кольцо Сашка, в угол швырнул.

— Сбежала?!..

А радости-то в распахнутых глазищах — на двоих хватит.

— И не одна.

— Саш, а они вчера звонили…

— Знаю…

— Я не о том. Смотри!

Глядь, Сашкин телефон на Леночкиной ладошке лежит.

— Ты его на лавочке оставил, а я подобрала. Саш, мы, когда в церкви стояли, они еще дважды звонили.

Перепроверяли снова, значит…

— Саш, а я телефон включила… Только я молчала.

Замер Сашка на секунду… Потом если бы он в кресле не завозился, наверное, и глухой услышал, как у него мозги от напряжения заскрипели.

Подожди!.. Звонили, говоришь, а ты прием вызова включала?!.. Так-так… По их расчетам выходило, что машина на подъезде к загородной даче должна была рвануть. Вокруг — только сосенки да кусты… Звонили… Они звонят, а им в уши — «Богородица, Дева, радуйся!..».