Алексей Мальцев - Призрачно всё...
— Да, конечно, — кивнул он, отводя глаза. — По-свински вышло, прости, Жанк… Я все эти годы…
— Не просто по-свински, Ракеша. — Она перебила его, выпустив струю дыма в потолок. Словно выжидая паузу, чтоб в его сонной голове отчетливо проступил кадр двадцатилетней давности. — Я потом мужиков возненавидела. На подкорковом уровне, это от меня не зависело. Впечатлительная была слишком. Ты поступил как жлоб… самого низкого пошиба. И, кто знает, может, ты и сделал меня такой. Но сейчас уже ничего не исправить. Как сложилось, так сложилось. Меня устраивает моя жизнь. Возможно, она не идеальна, но ничего менять в ней я не собираюсь.
— Но нам было… сегодня, я имею в виду, замечательно, — отбросил он простыню, забыв, что плавки вчера, будучи «в дрезину» пьян, закинул куда-то за трельяж. — К чему все усложнять? Двадцать лет назад я был другим, столько воды утекло…
— Да, замечательно. В эту ночь — да. Я не собираюсь отрицать очевидное. Давно так не летала, как с тобой, и очень тебе благодарна. — Она поднялась, подошла к столику с пепельницей и резко раздавила сигарету: — Но признайся самому себе, Ракеш, ты любишь до сих пор выпускницу — ту наивную десятиклассницу из восемьдесят пятого года. Ты ее любишь, ведь так? К чему скрывать?
Он не смог выдержать ее прямого взгляда, как бы извиняясь, развел руками:
— Ну, так…
— Вот! — Жанна сжала кулачки, подошла к нему, наклонилась так, что он задохнулся от открывшегося готического вида за капотом ее пеньюара, и потрясла ими перед его опухшей физиономией. — Что и требовалось. А я… совершенно другой человек. Стала такой, тут уж ничего не попишешь. И больше такого, как сегодня… не будет. Никогда, уж извини. Это было в последний раз. И — хватит об этом!
— Почему? — Изместьеву показалось, что захлопываются двери камеры-одиночки. Остались считанные секунды, — и они закроются окончательно. Он залопотал, почти закудахтал: — Мне тоже понравилось, спасибо тебе, ты… чудо, здорово, фантастика…
— Ой, ой… К чему этот треп, Изместьев? — Она резко плюхнулась на кровать рядом с ним. И застыла, не поворачивая головы. Он залюбовался ее профилем. — К чему эта банальщина? Прибереги красноречие для своих многочисленных девах. Я не сомневаюсь, их не один десяток, и они готовы лизать тебе… ну, ты понимаешь. Как я сказала, так и будет. Раньше надо было думать! Двадцать лет назад, кажется? Сегодня у меня все замечательно. Год назад выдала дочь, Женьку, замуж за москвича, квартиру им сделала в Марьине… Он тоже, кстати, доктор, хирург-косметолог, уже кандидат медицинских наук, заведует отделением.
Она потянулась к журнальному столику, на котором стояла цветная фотография в декоративной рамке. На Изместьева взглянула улыбающаяся Жанка из его школьной юности, в белом свадебном платье, рядом с «упакованным» в кремовый костюм серьезным женихом. Доктор невольно залюбовался девушкой. Одного взгляда на фото было достаточно, чтобы констатировать: эту пару ждет блестящее будущее. Фантастическое.
— Женьку, значитца… Ты Жанна, она Женька. Не слишком много ли женского в именах? А как зовут твоего зятя? — вполголоса поинтересовался он у своей бывшей одноклассницы. — Кажется, где-то мы уже пересекались.
— Костя… Константин Фаревский. Насчет того, что пересекались, — вряд ли. Он в Перми пока не бывал, только еще планирует. Через месяц какая-то конференция здесь намечается. Как раз по его теме. Кажется, у него доклад. Приедет, могу познакомить.
— Если не секрет, — набрался доктор смелости, — кто отец девушки?
— Вообще-то это тебя не касается, но я отвечу. Не ты, сам понимаешь, хотя мог бы! — банкирша укоризненно сверкнула на него глазами. Я не любила его, он погиб в Афгане… Перед самым выводом войск. Я поначалу, до его гибели, планировала сделать аборт, но потом… Решила оставить. И хватит об этом!
— Сочувствую, но… на твоем месте я бы не спешил с ответом, — вкрадчиво пробормотал Изместьев, возвращая фотографию. Жанна поставила фото обратно на столик, затем медленно повернула голову и произнесла то, что он никак не ожидал услышать:
— Кстати, у меня есть подруга, у нее офис прямо над моим. Зовут Люси… Так вот, она не против тебя приютить на своей груди. Дело в том, что у нее несчастье случилось. Бой-френда подстрелили. Такое случается в нашей жизни, ты в курсах. Грудь у нее, кстати, не чета моей. Только свистни, я познакомлю…
— К черту подругу! — Он сжал кулаки, вскочил, обмотавшись простыней. — Зачем мне подруга? Ты что, издеваешься?
— Все, разговор закончен, — отчеканила она. — Не нужно меня провожать!
Потом он слушал, как она нервно одевалась в другой комнате. Визжали молнии, трещала материя. Хотелось ворваться к ней, сграбастать в охапку и уже не отпускать. Это его женщина, его, и никому он ее не отдаст! Они подходят друг к другу, как ключ к замку. Такое сочетание — одно на тысячу. И дело тут даже не в ее профессии, вернее, не только в ней…
Он не посмел ее ослушаться. В голосе банкирши прозвучала такая сталь, что настаивать на чем-то было глупо. Он продолжал стоять посередине спальни. Чего ждал, спрашивается?
Подробности того «выпускного» вечера прорисовывались в памяти все четче. Мальчишка, юнец, молокосос. Все испортил, салага! Проследил бы за базаром — и, глядишь, все по-другому бы завертелось. Ах, трепач, ах, дешевка!
Июнь в том году выдался теплым, тополиный пух вовсю забивал глаза и ноздри. Не хотелось уже ни пить, ни танцевать. Выпускники пошли встречать рассвет, большинство парней и девчонок разбились по парам. Гусары, поручики, корнеты… Иерархия соблюдалась беспрекословно. Какое времечко струилось! Романтизм! Куда все подевалось?
Они с Жанкой сперва отстали, а когда все повернули в парк культуры, юркнули в один из проходных дворов, и — были таковы! Только их и видели. Школа позади, впереди — неизвестность.
Юность не взвешивает каждое слово, она предпочитает рубить с плеча. Лучше — чтобы наотмашь. Почему он просто не поцеловал ее в щеку и — не отчалил… от греха подальше?! До лучших времен. Все двигалось бы своим чередом, поэтапно: любовь-морковь, шуры-муры.
Нет, приспичило тогда! Ни до, ни после. Зачем поднялся вслед за ней по оплеванным ступенькам! Она не настаивала, но и не запрещала… Как бы говорила: если ты чувствуешь уверенность в себе, если ты повзрослел окончательно, что ж, флаг тебе в руки… Выбор за тобой, вожак! Она хотела быть ведомой. Жанка Аленевская, самая непонятная девчонка из класса. Она умела отбривать ухажеров, могла сказать обидное при всех, но только не в его адрес.
В темноте прихожей, как пишется в дамских романах, случайно коснулся ее маленькой груди. Задышали, засопели, как взрослые. Но если сейчас это — укрепившийся инстинкт матерого мужика, тогда, в далеком 85-м, — скорее, наносное желание казаться таковым. Что-то было до этого… Вот именно, что-то! А кто проверял? Так, ширли-мырли, не более.
Дышали, обнимались, целовались взасос. Она не сопротивлялась, когда Аркадий добрался до ее трусиков. Это сейчас он понимает, насколько она ему доверяла тогда. Чисто по-женски. Насколько она была выше, взрослей, мудрее… А он копошился со знанием дела, как часовщик в будильнике. Старьевщик, блин!
Когда пришло время действовать, когда все карты раскрылись, когда нагота, как лепнина, задышала под рукой — вот я, дотронься, не обожгись только. Делай что хочешь, но не тяни время, не отстраняйся, не дистанциируйся, не переводи в игру, ты — не посторонний. Возьми ноту, не сфальшивь! Шевелись!
А он спекся. Понял, что ничего не выйдет, загодя. Что «прухи» не хватит. Будучи совершенно не готовым к такому исходу, облажался, как сейчас говорят. Дал стрекача. Оделся, вышел на балкон, закурил.
Она лежала, ждала, ждала… Потом оделась, вышла к нему, прижалась. Боже, как он ее ненавидел в те минуты! Свидетельницу его позора. Ни в чем не виноватую. Что делать? Как быть?
— Аркаш, не расстраивайся! — донеслось до него. — В следующий раз обязательно…
Он понял, что или сейчас, или никогда. Если даст ей закончить фразу, если смолчит, уважать себя перестанет. Идиот! Недоросль! Мальчишка!
— Что?!! — прошипел по-змеиному, помнится. — Ты что о себе возомнила? Дело не во мне, дура! На себя посмотри! Другие девки как девки, ничего из себя не корчат, работают, а эта… — Окинув Жанну презрительным взглядом, выстрелил окурком в алеющий восток, резко оттолкнул ее, развернулся.
Она поначалу ничего не поняла. Ее расширенные глаза смотрели, как он одевался, как нервно зашнуровывал ботинки в прихожей.
— Эх, Аркаша, Аркаша, — последнее, что услышал он с лестничной площадки, перед тем как хлопнуть дверью. Утренний ветер «прошил» его сверху донизу, сразу же зазнобило. Кажется, начал моросить противный мелкий дождик.
Подняв голову, разглядел Жанну на балконе, перематерил себя последними словами. Она держала руку у рта. Чтоб не разрыдаться. Он поспешно повернул за угол. Словно подвел черту под тем, что случилось в эту ночь, что вообще было в школе, в юности…
