Дмитрий Тростников - Знаменитость
– Ну, какая же это антисоветчина, Алеша?! – возражал Василич. – Просто классическая лагерная песня: «По тундре, по железной дороге, где мчал товарный «Воркута-Ленинград»… Ее столько поколений пело. Ну и потом, у нас же с репертуаром – швах! Одно и то же перепеваем. В одной аранжировке, в другой, в третьей… Вот я и подобрал старые народные песни. Уверен, людям они понравятся, и новый альбом разойдется на ура. Артисту нельзя надоедать публике, иначе потом никому не будешь нужен…
Алеша перестал возражать и как-то сник. Только смотрел в окно на строящийся микрорайон с высоты девятого этажа, и словно ребенок, скреб ногтем по стеклу. Его белый костюм даже как-то осунулся на сутулых плечах.
– А мне, думаешь, не надоело? Столько лет петь «взял я фрайера на гоп»?.. Я уже ненавижу этот блат! Я ведь что угодно могу спеть: романсы, народные песни, эстраду, что хочешь!… Я ведь артист. А никто не верит. Вот даже ты не веришь в меня…
Мне показалось, что последние слова Алеши умудрились кольнуть непрошибаемого Василича. В маленьких глазах мясистого крепыша дрогнуло мгновенное сомнение.
– Алешка! Если все можешь – спой «Яростный стройотряд»?! «И Ленин такой молодой и юный октябрь впереди»!.. – съязвил Ёсиф и еще пропилил смычком по скрипке, издав настолько гнусный звук, что все в комнате сморщились.
– Все тебе хохмить, Ёська! – повернулся Алеша.
– Ну, и кто же у нас тут король блатной песни?.. – заискивая, подбодрил Василич.
Певец снял белый пиджак, и повесил его на спинку стула. Оставшись в жилетке, сильно ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Подошел к центральному микрофону и громко пошкрябал его ногтем. Убедившись, что техника работает, певец обернулся к Василичу и спросил.
– С чего начинаем? – он уже опять улыбался до ушей. – Чтобы я ушел из шоу-бизнеса? Не дождетесь!.. – Эти Алешины мгновенные перепады настроения были поразительны.
Дальше в комнате началась оглушительная какофония настройки инструментов. А я обратил внимание, что нигде нет Евы. Она оказалось на кухне, где в одиночестве тоже смотрела в окно на микрорайон с высоты и водила пальцем по стеклу. Неожиданно я обнаружил, что и ее глаза полны слез.
– И что, вот на этом люди деньги зарабатывают? – поинтересовался я, как будто невзначай. – На таких вот куплетах? «Раз пошли на дело, выпить захотелось»?.. И много за это платят?
– Много, – кивнула Ева. – Алеше за удачный концерт могут несколько тысяч сразу заплатить. Хоть «Жигули» покупай, только он пропивает все моментально. Василич себе наваривает в несколько раз больше. А сколько зарабатывают те, кто пленки тиражирует и по стране рассылает – я вообще не знаю, – отрывисто пробормотала она.
Это не укладывалось в голове. Неужели за два часа песен в прокуренной комнате с завешанными одеялами стенами, кто-то может заплатить несколько тысяч только певцу?.. Такого способа заработать кучу быстрых и легких денег, я не мог себе даже представить.
Впрочем, на кухне я оказался не только для решения вопросов коммерции. Я положил руки Еве на плечи. Они слегка вздрагивали. А потом не удержался и провел руками ниже – по бедрам. В ответ, Томашевская зло дернулась, отстранилась, сунула мне в руки все ту же охапку роз и холодно велела:
– Налей воды в ванну и брось туда, чтобы не завяли!..
А сама ринулась в комнату. И я поразился, как грубо искажается ее лицо, когда Ева в ярости. Кое-как свалив дурацкие цветы в ванну, и включив холодную воду, я устремился за ней.
Ева стояла, уперев руки в бока, загораживая Василичу музыкантов, и пыталась перекричать музыку. Потом она с силой дернула за шнуры, которые торчали из драгоценного магнитофона. С пронзительным звуковым глюком микрофоны обесточились. Запись прервалась. Только бас-гитара по инерции ритмично пульсировала на всю комнату. Василич подскочил со своего режиссерского места, в отчаянии всплеснув руками.
– Ты меня обещал начать записывать! – без обиняков заявила Томашевская. – А стоило Алешке появиться – меня словно и нету?..
– Евочка, звезда моя! Ну, тебя же мало просто слушать, тебя же видеть обязательно надо, – урезонивал растерянный Василич. – Ты же красавица…
– Я тоже могу спеть, и «Мурку», и «Постой, паровоз», я весь репертуар знаю! – истерично выкрикивала она.
Василич, ласково воркуя, обнял Еву за вздрагивающие плечи и увел в уголок. Где явно врал ей какие-то новые обещания. Скрипач Ёсиф тайком кивнул Алеше головой в сторону кухни. И оба потихоньку выскользнули из комнаты. Клавишник, шепотом выматерившись, подошел к магнитофону и начал разбираться со шнурами, подключая их обратно.
– Все, перекур закончен! – объявил Василич, громко хлопая в ладоши. – Ева согласилась исполнить две свои лучшие песни. Она ими будет завершать наш концерт. Чую – это будет великолепная запись, настоящая сенсация!.. Руки чешутся поработать! Алеша, ты где?! Запись пошла!
Из кухни вернулся сияющий улыбкой Алеша.
– Итак!.. – с лихой интонацией выпалил он, едва успев оказаться перед микрофоном. – Выступает артист ленинградской филармонии – Алексей Козырный! С ансамблем из четырех братьев, – Алеша окинул многозначительным взором приготовившихся музыкантов. А Ёсиф, к его словам взял несколько нот на скрипке, нежно и зазывающе. – И одной пикантной сестренки! – продолжил представление Алеша, посылая Томашевской шутливый воздушный поцелуй. – Мне, как всегда неожиданно, принесли новый текст!.. И вот в таком боевом составе мы его сейчас для вас приделаем!.. И-и, начали!
Василич, не отрывая взгляд от индикаторов магнитофона, в восторге ткнул меня локтем в бок.
– Вот оно, начинается! Алешка поймал кураж! Сейчас он устроит представление! Тебе повезло, нигде больше такого не увидишь…
Запел Алеша, действительно классно. С напором, с интонацией, с каким-то скрытым весельем. Так, что даже мне, не любителю блатного жанра, вдруг захотелось, то ли подыграть ему на гитаре, то ли выбить каблуками чечетку. Но, сильнее меня интересовало другое.
– И что, такие записи хорошо покупают? – потихоньку спросил я Василича, наклонившись к самому его уху, чтобы тот меня услышал через грохот музыки.
Содержатель подпольной студии в ответ только неопределенно мотнул голосовой, подкручивая тумблеры магнитофона.
– Получается – вы продюсер? Как Фрэнк Фариан у «Бони М»? – польстил я и попал в точку.
– Типа того, – благосклонно отозвался Василич. – Только Фариан за свою работу имеет миллионы и виллу на Лазурном берегу. А мы в «совке» трудовую копейку зарабатываем вечно под страхом, что посадят за предпринимательство и все нажитое конфискуют…
– А много пленок удается продать? – не унимался я. – Получается в стране много любителей блатной песни?
– Все слушают! – словно укоряя меня за «темноту» разгорячился Василич. – Да и не могут такие песни не пользоваться спросом в стране, где каждый второй или сидел, или будет сидеть. Вообще – это самая подлинная народная песня. Которой спасались в неволе, чтобы душу сохранить… А возьми «Мурку»? Это же классическое аргентинское танго! Кровь, любовь, измена, и мелодия соответствующая… Или «Очи черные»? Это же старинная кабацкая песня!.. А по телевизору у нас только Брежнев Леонид Ильич, а из народного – хор имени Пятницкого – сотня откормленных бугаев и девах в сарафанах! А души в них ни на грош. Мы просто заняли свою нишу. Нас тайком слушать будут всегда! А сколько пленок продается – даже не знаю. Я делаю оригинал – первую запись, самую ценную. А потом с нее уже другие люди запишут «первую копию» – качество будет чуть-чуть похуже. С нее – запишут еще несколько копий. А дальше – на продажу. И там уже без счета. Мне говорили, что наш лучший концерт – чуть ли не миллион копий разошлось! – прихвастнул разгоряченный Василич. – Точно, как у «Бони М»… Нам бы «золотой диск» полагался.
Музыканты, завершая, смачно ударили по струнам. А барабанщик последний раз легонько взбрыкнул палочками по медной тарелочке.
– Ну, за первую песню надо выпить! – заявил довольный Алеша.
– Никакой водки! – запротестовал продюсер.
Но теперь уже музыканты не собирались его слушать. Компания сгрудилась над тазиком с винегретом. Смирившийся Василич тоже подставил стакан.
– Ну, чтобы когда-нибудь и наши записи слушали, как Козина или Утесова Леонида Осиповича… – произносил внушительный тост клавишник.
– Не станет никто нас слушать, – рука Алеши дрогнула, и певец перелил себе водки через край. – А и ладно! Лишь бы лавэ платили за нашу халтуру, – скептически сморщился он, поднося рюмку ко рту.
Я чокнулся вместе со всеми, проглотил свою порцию теплой водки и зачерпнул винегрет. В этой компании со странными подпольными музыкантами я уже считался своим.
– Потоп! – неожиданно взвизгнула Ева из коридора. – Заливает!
