Фелисьен Марсо - Капри - остров маленький
— Она очаровательна. А главное, в ней есть какое-то изящество. Очень тонкая натура. Такие вещи я сразу вижу. Похоже, в Нью-Йорке она вращается в самом высоком светском обществе, принадлежит к элите. Мне нужна такая поддержка. До сих пор я туда не ездил, как раз из-за того, что никого не знаю в Нью-Йорке.
Для Форстетнера город, где он никого не знает, — это настоящая Сахара.
— Жаль, что она увлеклась Восом. На него нельзя положиться. С американками в Европе всегда происходит одно и то же: они теряются. Ей нужен советник. О! А вот и граф Хейвен, я уверен…
Он почти с нежностью посмотрел на проходящего старика.
— Здесь можно встретить таких людей… Ведь я же не могу время терять. Она уезжает через месяц. А Сатриано не хотят приглашать ее. Они считают ее вульгарной… Вульгарной! У них такие предрассудки! Я постоянно твержу им: сейчас набирает силу новое общество, с которым нужно считаться, особенно в наше время, когда в ходу социалистические идеи…
Когда они пришли, миссис Уотсон встретила их довольно прохладно, но зато Вос — с энтузиазмом. Он размахивал перед ними длинной рукой с огромной ладонью, приглашая войти в дом.
— Побеспокоили? Да нет же! Что вы? Нисколько! Давайте, входите… Мейджори!
Он пытался приободрить миссис Уотсон, но лицо американки оставалось мрачным.
— Понимаете, я не хотел бы… — в шутливом тоне начал Форстетнер.
А в это время Восу удалось тихонько объяснить ситуацию Андрасси:
— Вы пришли как раз кстати. А то бы она меня изнасиловала. Я уже исчерпал все отговорки.
Затем уже громче он спросил:
— Виски? Два? Три? Мы еще даже первую бутылку не прикончили.
— Станни, — сказала миссис Уотсон.
— Мейджори, — в тон ей ответил Вос.
— Ах! И я тоже не могу удержаться, я тоже хочу называть вас Мейджори, — проговорил Форстетнер фальшивым голосом, делая ласкательные жесты, словно кукольник, поглаживающий безделушки. — Мейджори! А еще лучше звучит на восточный манер: Мей Пери, моя красавица.
Но «моя красавица» села на диван, обитый зеленым репсом, и сделала вид, что ничего не слышит.
— Мейджори — моя Пери, — повторил Форстетнер.
Она в конце концов одарила его вымученной улыбкой. У миссис Уотсон всегда был такой вид, будто она только что проглотила ужасно горькое лекарство.
— Красавица, — сказала она. — Ты слышал, Станни?
— Причем бесподобная! — с энтузиазмом подхватил Станни.
— Послушайте! — воскликнул Форстетнер после нескольких порций виски. — У меня возникла одна идея.
— Одной ей, наверное, скучно, — заметил Вос.
— Идея, как нам провести этот вечер. Вместо того чтобы скучать у себя дома, поодиночке, лучше пойти сейчас в пиццерию. Я приглашаю.
Пиццерия — это в Италии почти то же самое, что во Франции бистро.
— Сю-кю-кю! — одобрительно закричал Вос.
Но Мейджори стала возражать. Было уже около восьми вечера. Ее кухарка скоро приготовит ужин. Так что лучше остаться у нее. Это было бы замечательно. Две миленькие парочки! Андрасси нашел это выражение немного… Но Форстетнер посчитал это уловкой.
— Да, да, я же все понимаю…
Он явно жеманничал.
— Вы просто не хотите, чтобы вас видели со мной.
Позвали кухарку. Она тут же поддержала Форстетнера. Нет, нет, конечно же, мадам может выйти в город, ужин еще не готов, она опаздывает, да и продукты, в основном, такие, что их вполне можно оставить на следующий день.
— Вот видите!
И они все отправились в путь, а кухарка принялась названивать нескольким близким родственникам, которых она регулярно подкармливала за спиной у миссис Уотсон, да еще двоим-троим дальним родственникам, которым она была кое-чем обязана.
Площадь еще бурлила, в кафе было полно народу. Они встретили там леди Амберсфорд и леди Ноукс. Миссис Уотсон представила им Форстетнера, который демонстрировал столь явную радость, что всем стало неловко. Он тут же пригласил леди, боясь, как бы они не оказались заняты где-то в другом месте. Разумеется, они были свободны. Когда они слонялись по площади часов в восемь-девять, у них всегда теплилась надежда, что кто-нибудь их пригласит поужинать.
— Ну неужели мы не найдем какого-нибудь дурака? — говорила леди Ноукс.
А в те дни, когда голод не слишком мучил их, они оставались дома и варили себе пару яиц. Форстетнер был на седьмом небе. Еще бы — две леди! И не просто леди, а свояченица герцога Амберсфорда. Того самого: конюшня с беговыми лошадьми, большие конные состязания в Эпсоме, знаменитые короткие мужские штаны в Монте — Карло и брак с не менее знаменитой Алис Бернес, при упоминании имени которой у всех, по довольно понятным причинам, возникали ассоциации с лошадьми, мужчинами и богами.
— Я уже имел удовольствие быть вам представленным, — щебетал Форстетнер, обращаясь к леди Амберсфорд. В Ницце. Может быть, вы помните?
— Нет, не помню, — громко ответила она.
У нее всегда был вид ребенка с моргающими и смеющимися глазами. И она носила брюки небесно-голубого цвета, в которых ее зад казался необъятным. Что же касается леди Ноукс, то она надела длинные перламутровые серьги, которые удлиняли ее и без того длинное лицо, усиливая ее сходство с не совсем здоровым сеттером.
В ресторане — новый восторг: князь и княгиня Адольфини в сопровождении утонченного блондина, имя которого никто не расслышал, но которого княгиня называла «золотцем», а князь — «моим Жако». На длинной террасе, где было уже немало людей, для них сдвинули два стола. Невдалеке виднелись дома, море цвета сиреневого винограда и огромная розовая глыба острова Искья. На князе Адольфини была блуза ярко-красного цвета и браслеты, которые, однако, не могли скрыть неизбывную грусть его вогнутого силуэта и дряблого носа. Жако носил на шее золотую цепочку, которую он время от времени брал в руки или в зубы.
— Медальон, я его получил в честь своего первого причастия…
— Ну не прелесть ли? — восхищался Адольфини, выглядывая из-за своего носа.
Люди, сидящие за другими столиками, смотрели на них и не без гордости комментировали:
— Да, это она, Уотсон. Ее муж — король чего-то там такого, то ли свиней, то ли стали, точно даже не знаю.
— Ну, тут все ясно: он же импотент.
— Француз, скорее всего.
— Есть люди, которые умеют устраиваться в жизни.
— И в других местах также.
Какой-то доходяга с гитарой и впалыми щеками пропел им «Соле Мио» и «Марекьяре», которые Бесси Амберсфорд слушала, закатив глаза, а Мейджори Уотсон — положив голову на плечо Boca, даже немного ниже — на ключицу. Чуть позже, когда она основательно захмелела, ей захотелось спеть самой. Она стала петь американские песни: «Хони Ривер» и другие, путаясь в них, пошатываясь на месте, и, в конце концов, рухнула на колени Восу, который подхватил ее обеими ладонями и усадил на стул.
— Сейчас я буду собирать деньги за выступление! — закричал блондин, нервно подергиваясь.
Он взял тарелку, положил на нее сложенную салфетку. Он был очень грациозен в расстегнутой до четвертой пуговицы рубашке, со своим свисавшим на грудь медальоном и крупным мальчишеским ртом. Люди смеялись, протягивали издали банкноты, потряхивая ими и косясь украдкой, чтобы убедиться, что их видит князь Адольфини, или миссис Уотсон, или леди Амберсфорд.
— Похоже, сталелитейный король. Огромное состояние. В прошлый раз она пригласила целый оркестр, чтобы он играл для нее одной.
— Мне сказали, венгр… со стариком, разумеется.
Жако остановился перед каким-то ворчуном, который ничего не хотел давать и возражал писклявым голоском с явным французским акцентом, глотая слоги.
— На музыку и музыкантов.
— Я не люблю музыку.
— Ну, тогда просто мне.
Сбор денег закончился, но среди общего веселья никому и дела не было, кому пойдут эти деньги. Кроме доходяги с гитарой, который в какой-то момент наивно подумал, что Жако вручит их ему.
— Бесси, — вдруг тихим голосом, но строго спросила леди Ноукс. — Бесси, где ваша вилка?
— Официант уже взял ее у меня, — жалобным голосом сказала Бесси.
— Это правда?
— Правда.
— Что ж, ладно, — согласилась леди Ноукс, беря третий банан.
У нее есть свои принципы: банан — фрукт питательный.
— Вы всегда живете здесь? — спросил у нее сладким голосом Форстетнер.
Официант принес счет и неопределенно держал его перед собой в вытянутой руке. Поскольку никто не торопился его брать, Форстетнеру пришлось заплатить за всех.
— Рассчитаемся потом, — заметил он на всякий случай.
— Вот моя доля, — сказал Вос.
Он протянул свои деньги так, чтобы все видели.
Впрочем, напрасно: Адольфини вдруг заинтересовался кошкой, которая весьма кстати пришла потереться о его стул. Что же касается Жако, то было совершенно очевидно, что тому и мысль об оплате счета не могла прийти в голову.
