Джонатан Коу - Случайная женщина
— И оно стоит того?
— Да.
— «Мгновенья есть, что стоят жизни целой». Ты в это веришь?
— Да, думаю, верю. А ты, Мария, не веришь, совсем, ни капли. Неужели тебе не хочется поверить в то, во что верю я? — Мария не ответила. — Вот почему я беспокоюсь. Вот почему сомневаюсь, что ты когда-нибудь станешь счастливой. И когда-нибудь выйдешь замуж.
— Не вижу логики, — сказала Мария. — Какая связь между любовью, счастьем и замужеством?
— Цинизм тебе не идет, Мария. Не надо.
— Цинична ты, не я. Когда столько браков заканчиваются полным безобразием и горем, разве не цинично предполагать, что они были основаны на любви. Тогда следует признать, что любовь бессильна удержать людей от развода. Уж лучше согласиться, что никакой любви никогда и не было, а брак — все равно что деловой контракт: не выгорел, вот его и расторгли.
— Погоди, — сказала Сара, — ты еще откажешься от своих слов. Выйдешь замуж, вспомнишь, о чем мы говорили сегодня, и поймешь, какой же дурочкой ты была. — Мария промолчала. — Ведь у тебя любящее сердце, Мария, вот что меня поражает. Ты любишь любить людей, правда?
— Да, но я знаю слишком мало людей, которых можно любить.
— У тебя завышенные требования.
— Дело не в требованиях. Я не понимаю людей и потому ничего не могу с собой поделать.
— Влюбись.
Мария засмеялась или заплакала, точно не припомню. Сара обняла ее, и несколько секунд они сидели молча, почти не дыша.
— Нет, не влюбляйся. Не хочу, чтобы ты любила кого-нибудь, кроме меня. Я хочу, чтобы ты принадлежала только мне.
К несчастью для Сары, вернее, для обеих девушек и к их общему удивлению, Мария не вняла совету, наиболее сердечному из всех, что она когда-либо получала. Нельзя сказать, что она тут же взяла и влюбилась, но попыталась это сделать. Парня звали Найджел. Он был другом Ронни.
Приблизительно об эту пору Ронни завел привычку делать Марии предложение, и, следовательно, приблизительно тогда же она завела привычку ему отказывать. Предложения Ронни никогда не обставлялись особым образом — и на том спасибо, они просто возникали по ходу беседы. То есть Ронни не падал на колени, ибо обладал обостренным чувством собственного достоинства, а руку и сердце всегда предлагал в общественных местах, поскольку в гости Мария к нему не заглядывала и всегда находила отговорку, чтобы не пригласить к себе. Однако намерения у него, похоже, были серьезными, а уж Мария точно была серьезна, когда отказывала ему. Но я люблю тебя, настаивал он. Но я не люблю тебя, отвечала она. Ну и пусть, говорил он, любовь не самое главное, уважение, вот что важно. Но я не уважаю тебя, отвечала она. На уважении свет клином не сошелся, говорил он, главное, что нам хорошо вместе. Но мне не хорошо с тобой, отвечала она. Надо отдать ей должное, Мария крепко стояла на своем. Впрочем, она всего лишь говорила правду, ей на самом деле не было хорошо с Ронни, отнюдь, особенно когда он наклонялся к ней и она отчетливо видела прыщи и угри или когда он клал руку на спинку скамьи, на которой они оба сидели, — и она вдыхала запах его потной подмышки. А ведь Ронни был не из худших, далеко нет.
В некоторых отношениях, в целом достаточно очевидных, Найджел, по мнению Марии, превосходил Ронни. Во-первых, Найджел не был ей предан, что позволяло хотя бы изредка нормально поговорить. Мария считала, что беседу как времяпрепровождение ценят неоправданно высоко, но порою ей очень хотелось побеседовать, просто чтобы отвлечься от других, также весьма переоцененных, занятий. Найджел привлек ее именно разговором. Дело было так: однажды Ронни случайно столкнулся с Марией на улице и уговорил ее зайти в кафе выпить чаю. Они сели у окна, где их заметил Найджел, возвращавшийся с заседания Общества Арбетнота, клуба для социалистов — любителей шахмат. Разумеется, никакого внезапного влечения Мария к нему не почувствовала, но обрадовалась, когда Найджел подсел к ним, потому что последние двадцать минут Ронни только и делал, что уныло пялился на нее, и скука становилась невыносимой. Ронни был явно не в настроении разговаривать, и Мария с Найджелом принялись болтать друг с другом. По ходу беседы выяснилось, что оба мучаются недозревшим желанием посмотреть новый французский фильм, который будут показывать только один вечер в кинотеатре на Уолтон-стрит. Они договорились пойти в кино вместе. Ронни был вне себя. Он не мог составить им компанию, потому что по стечению пакостных обстоятельств должен был присутствовать в качестве казначея на собрании Общества Кромптона, клуба для экзистенциалистов — любителей бриджа. Ему оставалось лишь сидеть и беспомощно наблюдать, как его лучший друг прямо у него на глазах кадрит девушку, которую сам он любит с тех пор, как познакомился с ней.
Мария и Найджел провели особенный вечер. Перед кино они встретились, чтобы выпить; по крайней мере, они зашли в то место, где подают алкогольные напитки, и выпили вместе. Мы говорим: «Пойдем выпьем!» — словно потребление алкоголя — главная цель встречи, а в чьем обществе пить, не суть важно, ибо мы стесняемся признать нашу потребность друг в друге. Иными словами, Мария и Найджел, встречаясь, чтобы выпить, на самом деле преследовали цель поговорить, а выпивка служила лишь непременным, но необязательным аккомпанементом. Из кафе они отправились в кино, а после кино — снова выпить или, точнее, снова поговорить, ибо, как ни странно, спустя три часа, проведенных вместе, они по-прежнему не желали расставаться. После вторичной посиделки в кафе они отправились к Найджелу выпить кофе. То есть в комнате Найджела они действительно пили кофе, но не это было главной причиной их уединения, потому что — согласен, это превосходит всякое правдоподобие, но факт остается фактом — после четырех часов общения они все еще не устали друг от друга. Приглашая человека в гости, мы говорим: «Зайдешь на чашечку кофе?» — словно признаться в зависимости от слабых стимуляторов менее страшно, чем в зависимости от человеческого общения. Ну не смешно ли. На кофейной стадии в отношениях Марии и Найджела произошли кое-какие перемены, и, когда поздно ночью Мария размышляла об этих переменах, объяснить их оказалось нелегко. Например, по дороге из кинотеатра в паб они двигались, взявшись за руки. А когда вышли из паба и направились к Найджелу, уже обнимали друг дружку за талию. Когда же, покинув комнату Найджела, прощались под безоблачным небом, их языки оказались во рту друг у друга. Кто-то назовет это прогрессом. Мария же не знала, как все это понимать.
Вот так у Марии и Найджела начался роман. Право, симптоматичное название для этого мутного процесса — продукт воображения, одним словом. Как долго их роман длился и много ли радостей принес, в такие подробности нам нет нужды вдаваться. Однако скажем несколько слов о времяпрепровождении, о способах заполнения любовного досуга, которым предавалась эта пара.
До знакомства с Найджелом Мария могла, положа руку на сердце, назвать удовольствием лишь две вещи — музыку и общество Сары. Найджел не любил музыку, и ему не нравилась Сара, потому обе радости вылетели в трубу.
С другой стороны, существовало немало занятий, которыми Найджел, не стесняясь, увлекался. Нас интересуют лишь три из них, ибо только в этих трех занятиях Марии дозволялось участвовать.
Во-первых, Найджел любил бывать в пабах, где он выпивал с друзьями, а теперь и с Марией. Вечерами он нередко брал ее с собой в «Королевский герб» или «Белую лошадь», где Мария, как правило, оказывалась единственной девушкой в кругу восьми-девяти парней — все друзья Найджела, все говорливые и жизнерадостные, туповатые и шумные, окутанные дымом и непонятные. Удовольствие, получаемое Марией от подобных развлечений, было скромным. Нельзя сказать, что друзья Найджела игнорировали ее, эта беда Марию миновала. И не то чтобы она на них обижалась, Марию было не просто обидеть, если вообще возможно. Нет, чувство, с которым она припоминала эти вечера, называлось недоумением. Дружба, связывавшая этих людей, принадлежала к той разновидности, какую Марии было нелегко постигнуть, хотя она и пыталась. Верно, она не очень понимала, что связывает ее и Сару, но по крайней мере тепло и взаимная поддержка открыто присутствовали в их отношениях. И эта открытость, которую они охотно выражали и с удовольствием наблюдали на лицах друг друга, придавала их дружбе несомненную ценность. Так думала Мария. Но откуда взяться теплу в мальчишеской агрессивности и с какой целью эти юнцы собирались, пили, перебрасывались шутками, обменивались тычками и смеялись? Вот что озадачивало Марию. Но не одна она недоумевала, глядя на друзей Найджела; куда сильнее, хотя ни за что бы не признались в этом, поражались они, глядя на Марию.
— Ну, ты в порядке? — спрашивали они. И шутили: — Не бери в голову, лучше выпей. Авось рассосется.
Мария всегда попадалась на эту шутку.
