Стелла Даффи - Сказки для парочек
Они сидели через шесть столиков от нее. Ладонь женщины лежала на его бедре, женщина отбивала ритм пальцами, покачивая в такт головой, игривые пальчики почти касались того органа, который Салли стыдливо именовала «интимной принадлежностью». Салли вдруг отчетливо осознала, что принадлежность эта — весьма заурядное хозяйство Джонатана. Разговаривая, Джонатан то и дело касался своей спутницы, не в силах удержать руки в покое. В сумрачном свете бара Салли сразу разглядела, что женщина отличается необычайной красотой, стройностью и обаянием, в то время как Джонатан не обладает ни тем, ни другим, ни третьим.
Отблеск свечи и удачно расположенная женская рука мигом исправили зрение Салли. Ее Джонатана — парня с искристыми глазами, большими сильными руками, заботливо поддерживающими Салли на жизненном пути, который они себе запланировали, — этого Джонатана рядом с красивой женщиной не было. Этот Джонатан куда-то пропал, растворился в пригородной дымке. Рядом с красавицей сидел парень с крестьянскими лапами, слишком шершавыми, чтобы гладить нежную кожу этой женщины; ногти его были слишком грубы, чтобы скользить по ее плоти, не оставляя царапин вокруг выпирающих косточек. Новый Джонатан был обычным похотливым козлом. Новый Джонатан лебезил, пускал слюни, захлебывался смехом и потом, украдкой вытирая капли грязным жирным пальцем. Салли оторопела.
Джонатан смотрел на свою прекрасную спутницу, как тот греческий крестьянин на статую Венеры, которую он выкорчевал грязным плугом из сухой земли (в прошлом году, в отпуске Салли с Джонатаном видели это поле, столь удачно распаханное жарким полуднем сто лет назад). Джонатан смотрел на свою спутницу с глубоким трепетом, и страхом, и слегка глуповатым изумлением. С расстояния в шесть низеньких столиков Салли догадалась, что это взгляд любви. Она и прежде часто ловила этот взгляд — в зеркале. И теперь Салли чувствовала себя совсем как Алиса, провалившаяся в зазеркалье, где любовь — сплошная глупость, а ее сердце — кусок толстой кровавой плоти, бьющийся под слишком маленькими грудями. Артерии и вены, аорта и клапаны. Штуковина из плазмы и мышечных тканей, вся сентиментальность отжата. Салли встала и направилась — к ее удивлению, ноги исправно двигались — в туалет. Ей требовалось стряхнуть со спины осколки разбитого зеркала.
Из полутемного уголка она попадает в дамскую комнату, розовую, кокетливую, наполненную девичьим щебетом и мягким светом, льстящим коже. В туалете Салли тошнит. Она выблевывает Джонатана, все с отменным аппетитом поглощенные куски — рассказы о его детстве; любящую мамочку, замкнутого отца; школьную дружбу с Джимом; университетские семестры с пивом и телками; пустые, серые дни в ожидании встречи с Салли. Она вываливает все это в начищенный до блеска белый фарфоровый унитаз, корчится пока от Джонатана не остается ни капли, только худенькая пустая Салли. И когда она выходит из кабинки — покрасневшее лицо, опухшие глаза, бурлящий желудок — красавица тут как тут. Та самая. Ухоженная, стильная, элегантная. Салли колеблется секунду и — невероятная смелость! — делает шаг вперед. Ноги ведут себя абсолютно независимо. Торс, члены, шея и голова Салли разъединились и разболтались. Вроде бы части тела стыкуются там, где положено, но она их больше не чувствует. Салли стоит у зеркала, умывает забрызганное желчью лицо, покуда красотка подкрашивает губы помадой — густого бордового цвета с легчайшим жемчужным оттенком. Салли разваливается на части, ей чудится, будто голова ее вот-вот слетит с хрупкой шеи, тогда как женщина рядом с ней совершенна.
Красавица на целую голову выше прелестной малютки Салли, она участливо оборачивается, смотрит сверху вниз на бледное дрожащее существо и ласково спрашивает:
— Вам плохо? Могу я чем-нибудь помочь?
Салли молча качает головой, она боится, как бы голова не брякнулась в раковину и ее не засосало в сливное отверстие; она страшится тех слов, что готовы сорваться с губ.
Но от женщины не так просто отделаться.
— Принести вам воды? — не унимается она. — Или, может быть, заказать чашку чая? У вас такой вид, словно вы пережили потрясение.
Рот Салли сам собой открывается и тоненькое «нет» прорывается сквозь склеившиеся зубы, стиснутые губы.
Отлично понимая, что делает, — она умееет повернуть нож в ране с той же ловкостью, с какой вскрывает устриц, — красавица высказывает еще одну участливую идею:
— Давайте я попрошу моего парня отвезти вас домой. Он видеть не может расстроенных женщин, такой он жалостливый… Я позову его, ладно?
И тут Салли удивляет себя, ошарашивает. Силком выдернув себя из шаткого зазеркалья, она выпрямляется во весь свой крошечный рост, поворачивает хорошенькое, искаженное болью личико и плюет в красавицу. В лицо плевок, правда, не попадает; жалкий сгусток окрашенной желчью слюны падает на роскошные рыжие волосы. Но тем не менее это настоящий плевок. Салли отрывается от сверкающих раковины и зеркала и уходит прочь. Хлопает дверь, тишину и розовую плоть дамской комнаты более ничто не потревожит. Кушла смотрит на свое отражение; одной рукой она стирает тоненькую струйку слюны, а другой посылает себе поздравительный поцелуй. Сегодня она отлично поработала.
Разобравшись с Кушлой, Салли на удивление твердым шагом направляется в бар, и пока новое зрение умножает ее силы, три чистых виски, добавленных к счету Джонатана, укрепляют ее решимость. Скромность бельгийской шоколадки с мягкой начинкой трансформировалась в пьяную одержимость, и Салли рванула домой менять замки.
10
Черная ярость и жестокая месть — в этом искусстве у Салли маловато опыта. В жизни миниатюрных блондинок, как правило, не возникает повода к сокрушительному возмездию. Во всяком случае, в жизни этой хорошенькой девушки. Верно, однажды Салли дернула за волосы младшую сестру. Достаточно сильно, чтобы вырвать с корнем три длинных волоска. Так она наказала Джейни за то, что та отправилась гулять с Барби под дождем, сдуру одев куклу лишь в пляжный костюм и оставив дома кукольный зонтик. Салли никогда не забывала прихватить зонтичек, выводя Барби на прогулку. Салли очень рано уяснила, что осторожность никогда не вредит. Джейни явилась домой расхристанная; мокрые локоны Барби и загубленный пляжный костюмчик вывели маленькую Салли из себя — в восемь лет она уже понимала, что Барби надевает бикини не только для того, чтобы вымокнуть. И в расстройстве Салли выдрала горсть кудряшек у шестилетней сестры. Что не укрылось от глаз мамочки (заваривавшей чай), которая пожаловалась папочке (когда тот вернулся с работы); а тот столь сурово (и столь доходчиво) побеседовал с Салли, что она немедленно выразила желание подарить еще непросохшую Барби сестренке — в качестве компенсации. Папочка удержал дочку от необязательной жертвы, здраво рассудив, что нежное сердечко Салли отныне и навсегда запомнит разницу между намеренной пакостью и чистосердечной оплошностью. И Салли запомнила. Мамочка с папочкой никогда не ошибаются.
Салли выросла великодушной и честной, всегда готовой прощать друзьям мелкие промахи. Пустяковые знаки невнимания, когда Салли забывали поздравить с днем рождения, или легкую бестактность вроде высказанных вслух опасений, как бы Джонатан не растолстел от сказочной стряпни своей невесты — полуфабрикатов из универсама. Пока грубость оставалась непреднамеренной, Салли с готовностью прощала все что угодно. Ее щедрость и доброта были столь велики, что граничили с глупостью, но не противоречили ее жизненному опыту. Ну кому, скажите, в уютном мирке хорошенькой блондиночки придет в голову намеренно причинить боль?
Помимо замены замков, Салли предстояла еще одна, более болезненная операция — отсечь двадцать шесть лет миниатюрной светловолосой добропорядочности. Двадцать шесть лет добродушного игнорирования нечаянных обид, которые другую привели бы в ярость. Двадцать лет покровительственного отношения друзей и невинных замечаний насчет ее девичьего интеллекта, и годы дополнительной нагрузки в виде снисходительности Джонатана. Другая бы давно взбесилась. Впрочем, Рим не в одни день строился, так и хорошенькой блондинке, чтобы перекраситься, нужно уронить немало медных брызг на банный коврик.
Салли начала с самого доступного — с замков. Затем настал черед одежды — классический жест, расхожий атрибут дневных телесериалов, Салли их видела-перевидела. Что может быть менее оригинальным, чем вышвыривание прикидов бойфренда? Однако удовольствие Салли получила: элегантные костюмы Джонатана попадали в черные пластиковые мешки, а черные пластиковые мешки — в вонючие мусорные баки; красивые пузырьки с одеколонами Джонатана были разбиты и тоже последовали в мусорный бак — надо же как-то перебить запах грязи. Салли не решилась зайти так же далеко, как та шикарная дама из «Ричарда и Джуди»[2], что в сердцах порезала костюмы мужа на мелкие кусочки. Правда, Салли знала, что Джонатан все равно не наденет брюки, весь день провалявшиеся на помойке, поэтому к чему натирать мозоль на пальце и тупить ножницы? После одежды логично было заняться машиной. Салли схватила суперклей, тесак, замахнулась над дверной ручкой и застыла. И передумала. Злость — поразительно хороший учитель, и новая поумневшая Салли сообразила, что не стоит уродовать машину, которую Джонатан благоразумно приобрел на ее имя, чтобы она могла претендовать на налоговые льготы, а он на еще большие налоговые льготы. Умница Джонатан!
