Полина Дашкова - Качели (сборник)
1981
Война
Поручики жили не больше пятнадцати дней.Война продолжалась. Воняла фосгеном и тленом.Строчил пулемет. Санитарка рыдала о пленном.Топили Гомером и Пушкиным. Ели коней.Все было не так. Разумеется, было не так.Век начался бойней, огромной, невиданной ране.Крутилась рулетка. Калека плясал за пятак.Ковбой благородный красотку спасал на экране.Как в обморок, падает в танго небритый тапер,И клавишей дребезг, и взрыв механической страсти.– На Невском стреляли, вы слышали? Вот вам и здрассте...– Пардон, да пардон, а потом подстаканники спер...– А стол, представляете, вертится, дух говорит...Распутин, Верден, фиолетовый воздух столицы,А на Бармалеева хлебная лавка горит,А что будет дальше? Когда это все прекратится?Безглазые лица. Дорожная пыль. Имена.Поручик, молящийся Богу губами моими.Все было не так. Началась мировая война.Убили в Сараево герцога и герцогиню.Какая-то Гретхен под вязом в саду Сан-Суси,Конверт надрывая, сдувала упавшую прядку,Какая-то Клер на Монмартре снимала перчаткуПо пальчику, медленно, кремовый шелк закусив...
1984
«Побирушка, дитя, Мнемозина...»
Побирушка, дитя, МнемозинаНе встревожит поверхность воды,По тяжелым разводам бензинаДобежит до рассветной звезды.Леденея в свободном полете,Приглашая тебя на вальсок,Осыпаются перышки плотиНа распаренный пляжный песок.Разворошена туча ночная,Как тяжелый сиреневый куст,А душа засыпает, не зная,Каково это небо на вкус.Мнемозины прозрачные пяткиПромелькнут в тишине камыша,На усталой своей плащ-палаткеНе грусти и не мудрствуй, душа.
1984
«Зачем рыбачка не грустит...»
Зачем рыбачка не груститО добром рыбаке,Покуда лодочка летит,Тает вдалеке?Зачем трепещет над волнойСоленая лунаИ бородатый водянойВстает с морского дна?Он отряхнется, аки пес,У бедного крыльца,Рыбачка сдует прядь волосСо смуглого лица,Ночные бабочки, шурша,Забьются о стекло,И две жемчужины в ушахКачнутся тяжело.Швыряет лодочку волна,Но будет невредимРыбак, пока его женаДружится с водяным.Улов достанется ему —Аж донесет с трудом.А пахнет тиною в дому —Так то ж рыбацкий дом.
1995
«Она живет, как птичка в кулаке...»
Она живет, как птичка в кулаке,В мозолистой горсти родного века,В панельных стенах, в царстве грубых линий,Прямых углов, бетонных тупиков,Где в ноябре светает, как сквозь сито.Ее несет окраинный экспресс,На поворотах душу вытрясая,Как из карманов мусор и бумажки.И вот, слепым закрученная ветром,Прорвав слои бензинных испарений,Сквозь жирные коричневые тучиЕе душа легко летит по небу.А между тем она сидит в контореИ шлепает на пишущей машинкеКакие-то приказы, отношенья,Инструкции, запросы и отчеты.Бессмысленные аббревиатуры,Словесные уродцы-оборотыПохожи на детей неполноценных,Как будто перед нею не бумага,А белая приютская палата,Какой-нибудь районный Дом малютки.Она в горшке разводит незабудкиИ держит мышку в ящике стола.Ей к чаю достается пастилаИз спецзаказов шефа-балагура.Машинки стук. Сто десять плюс халтура.Она живет, как птичка в кулаке.На ледяном панельном сквознякеСпокойно дремлет под программу «Время».Во сне густеет, каменеет время.Свой каменный кулак сжимает век.Родимый век, родимая столица,Там, где-то в небе каменном твоемЛетит душа. Пускай же ей летится,Легко летится над житьем-бытьем.
1986
«Печальный египетский ослик...»
Печальный египетский осликВдоль сизой пустыни идет.Печальный египетский осликПустую телегу везет.
Лимонной луны половинаИ облако наискосок,Холодная песнь муэдзинаСтекает в горячий песок.
И страшно душе заблудитьсяВ рябой мусульманской глуши,Где приторный воздух слоитсяИ мертвый кустарник шуршит.
И до нашей эры, и послеСквозь сонную эту жаруШагает египетский ослик,И уши дрожат на ветру.
1991
«Гудком пошарив, как клюкой...»
Гудком пошарив, как клюкой,Локомотив летит из мрака.На старой станции ДжанкойСмеясь и плача, спит собака.
Плевки мерцают под луной,Окурки пляшут по перрону,Вокзальчик сонный расписнойНапялил крышу, как корону.
А там, в вокзальчике, внутри,Себя звездой воображая,Надменно, будто бы чужая,Над кассой лампочка горит.
Ночь, выпустив из рукаваВсе фокусы свои и вздохи,Уже понятная до крохи,Сутулясь, тащится едва.
Среди изрезанных скамейСлепой сквозняк завел шарманкуИ выворотил наизнанкуВсю душу музыкой своей.
1983
«Ко мне приходит ночью тень отца...»
Ко мне приходит ночью тень отца.А в королевстве сладко пахнет гнилью.Остатки чая в раковину вылью,Газетку долистаю до конца.А в королевстве, как в семье любой,Свои вялотекущие интриги,Свои кастрюли и в карманах фиги,Свой сор, свое вранье, своя любовь.Мне гамлетовский плащ не по плечу.Я путаюсь, о полы спотыкаюсь,И в Лондон никогда я не отправлюсь,И никаких дуэлей не хочу.Ко мне приходит папа мой живой,Такой живой, как был еще недавно.Мы слушаем, как капает из крана,Как пыльный свет шуршит над головой.Уж дворник начинает снег скрести,И ходики со стенки смотрят косо.Я не могу ни слова, ни вопроса.А папа повторяет: «Всех прости!»
1987
В чужом городе
Густая хмарь с утра виситНад башнями, над черепицей,И надобно решить, решиться,Опомниться, набраться сил.
Переливается, как ртуть,В окне напротив телевизор.Надменно выгибая грудь,Гуляет голубь по карнизу.
В порту погрузчики трещат,На стеклах пасмурная копоть.Да разве кто-то обещалТебя всегда любить и помнить?
Теперь ты старше и умней,И хватит на десяток жизнейЖелезной логики твоейИ правоты твоей булыжной.
1984
Летнее кино
Городской упругий подорожникНа вишневом битом кирпиче.Лист сорвешь – и белые, тугиеЖилочки потянутся от стебля.Пыль слизнешь, и к ссадине прилепишь,И, хромая, дальше побежишь.А в фанерном летнем кинотеатреДнем так гулко хлопают сиденья,И танцуют ловкие пылинкиВ трубчатых лучах. А на экранеКони, свист, Гражданская война.Листик отлипает от колена.Кони мчатся. Ссадина болит.Побеждают красные. И белыйЛетний свет на улице так ярок,И слегка знобит, хотя жара.
1984
Картинки с выставки
Что хотел сказать художник?Какова его идея?В чем тенденция картины, сверхзадача и т.. д.?Точки, черточки и пятна,Непонятно, неопрятно,Крошки хлеба в бороде.То хотел сказать художник,Такова его идея,В том тенденция картины,Сверхзадача и т. д.,Что коротеньким пунктиром,Исчезая под ногами,Мимо глаз, помимо воли,Вот она, проходит жизнь.Циферблат и стрелок лепет,Колонковой кисти трепет,Акварельный тенорок.Масла бас, сопрано туши,Черные дела и души,Белые тела и туши,Разноцветные глаза.Моет кисточку художник,Лепит на нос подорожникИ глядит во все глаза.На веранде чай, варенье,Вот и все стихотворенье.Какова его идея,Сверхзадача и т. д.?
1995
«Что ж в голове такая толкотня...»
Что ж в голове такая толкотня,Такая дрянь, автобусная склока?Вон мокрая звезда стоит высокоИ, очевидно, смотрит на меня.
С душой своей дурацкую враждуНе одолеть. Гуляет дождь по миру.Как школьница эстрадному кумиру,Осина аплодирует дождю.
Сам по себе, где хочет, дышит дух.Плоть кутается в плед и чай глотает.И надо выбирать одно из двух,Ан третьего чего-то не хватает.
Я так давно и счастливо живу,Что вот уже себя не замечаю,И, если неожиданно встречаю,Не узнаю и в гости не зову.
1983
«Оторваться от себя, как от земли...»
Оторваться от себя, как от земли.Засыпая на полу пустой теплушки,Нюхать мокрые серебряные стружки,Исчезая вместе с поездом вдали.Отдышаться от себя, как от беды.Засыпая под защитой плащ-палатки,Уезжая, уменьшаться без оглядкиДо звереныша, до точки, до звезды.Только тени, только щели в потолке,Только темные неструганые доски,Да на станциях щекотно по щекеПутешествуют фонарные полоски.
1982
