Джин Сэссон - Майада. Дочь Ирака
Третья женщина, сидевшая на металлических нарах и причесывавшая длинные рыжие волосы, добавила:
— Ахмед здесь уже полгода. Каждый вечер он читает Коран. Каждый вечер они выводят его из камеры и избивают. Он кричит так, что стены нашей камеры трясутся, но когда они приводят его обратно в камеру, он опять начинает читать. Он ужасно упрямый. — И она печально кивнула головой.
— Да, Вафаэ, — заметила Самара, — он продолжает цитировать Коран, даже когда они измываются над ним.
Майада так устала, что у нее подкосились ноги. Она стала медленно опускаться на цементный пол, словно одна из сумасшедших нищенок, которые сидят на улицах Багдада.
Женщины сгрудились рядом с Майадой; трое или четверо подняли ее с пола и отвели к железной кровати, как беспомощного ребенка. Они осторожно усадили ее, и она почувствовала, что кто-то заботливо укрыл хлопковым одеялом ее дрожащее тело.
Иракцы легко определяют социальный статус новых знакомых. Этот навык не пропадает и в тюремных камерах. Несмотря на усталость, Майада услышала, как одна из женщин, которую называли Азией, прошептала:
— Может, нам сегодня повезло! Раз в нашу камеру посадили женщину из хорошей семьи, то, возможно, нам станут приносить больше еды!
Майада была в таком отчаянии, что продолжала молчать, но сокамерницы стали мягко ее расспрашивать. Она не хотела показаться неблагодарной, но не могла найти в себе силы, чтобы сказать в ответ хотя бы слово.
Самара села на пол рядом с железной кроватью и поведала Майаде свою историю.
— Я шиитка. Несмотря на то что шиитам трудно жить в официальном Ираке, я горжусь своей верой.
Родственники говорили, что когда я родилась, все восхищались моей красотой. Отец матери сразу полюбил меня и попросил отца дать мне его фамилию. Отец согласился, потому что у них с матерью было больше детей, чем они могли прокормить. — Самара улыбнулась. — Кроме того, я всего лишь девочка, и меня ценили меньше, чем братьев. Поэтому документы были выписаны на фамилию дедушки, а не отца. — Она гордо добавила: — Обо мне в нашем районе ходили легенды: люди говорили, что я очень хорошенькая.
Майада понимающе кивнула. Мало что в иракском обществе ценится больше, чем красота. А эта женщина была поразительно красива.
— Когда я подросла, многие мужчины просили у дедушки разрешения жениться на мне. В юности я вышла замуж за лучшего из женихов. Мы познакомились еще в детстве. Он хороший человек. И хотя мы были очень бедны, мы жили без бед, пока не началась война с Ираном. Как ты знаешь, шииты не получают от правительства никаких привилегий, но от наших мужчин ожидают, что они будут сносить тяготы службы в армии с таким энтузиазмом, словно им вручили мешок с золотом.
Она уставилась на Майаду зелеными глазами.
— Мой муж вместе с остальными мужчинами деревни пошел на войну, как повелевал ему долг. Я была рада, что ему разрешили несколько раз в год приезжать на побывку домой, но каждый раз, когда он уезжал, я узнавала, что беременна. — Вдруг ее глаза сузились. — Через несколько дней после рождения третьего ребенка мне сказали, что мужа убили. Не знаю, серьезная то была битва или нет, главное, что он погиб. Я — молодая женщина, и у меня остались два сына и дочь, которых нужно кормить. От беспокойства я потеряла сон.
Через несколько недель после гибели мужа нам привезли гроб, в котором якобы лежало тело. Чиновник запретил нам его открывать. Мы подумали, что он беспокоится о наших чувствах, потому что тело мужа изуродовано… Я не хотела этого видеть. Я боялась, что иранские бомбы обезобразили мужа и страшный образ будет вечно стоять у меня перед глазами. Но один из братьев настоял на том, чтобы открыли гроб. — Самара повернулась и посмотрела на Майаду. — Как ты думаешь, что мы увидели, когда нарушили приказ?
Майада покачала головой и спросила:
— Что же?
— Землю! — объявила Самара.
— Землю?
Самара поджала губы.
— Да. Землю. Ты можешь в это поверить?
— И что вы сделали?
Самара взмахнула рукой.
— А что тут поделаешь? Если бы мы пожаловались, нас бы арестовали за то, что мы нарушили приказ.
Самара продолжила:
— Мы устроили похороны. Все плакали. Мы горевали без конца, потому что не знали, правда ли, что мой муж погиб, или его взяли в плен иранцы и он гниет в тюрьме. До сих пор его судьба остается тайной.
Самара рассвирепела при этом воспоминании.
— Вот так поступают в Ираке.
Майада сидела молча и неподвижно. Ее переполняла грусть.
— Вскоре после того, как мы похоронили землю, мне сделал предложение другой человек. Мне опять повезло. Мой второй муж — умный человек, и он заботился о бедных сиротах, оставшихся без отца.
Майада задумчиво посмотрела на Самару. Большинству овдовевших арабок, оставшихся с тремя детьми, было бы сложно найти мужа, который примет на себя ответственность за отпрысков другого мужчины. Но безупречная красота этой женщины поражала, и Майада охотно верила, что многие хотели жениться на ней.
— У нас была всего одна проблема. Моему второму мужу не нравилось, что я ношу фамилию деда, а не отца. По его мнению, отцу должно быть стыдно оттого, что дочь подчиняется кому-то другому, пусть даже дедушке. Поэтому, чтобы порадовать его, я поменяла документы, как советовали городские чиновники.
На мгновение на лице Самары появилась печаль, но она тут же улыбнулась и потрепала Майаду по руке.
— Из-за войны с Ираном, войны в Заливе и санкций ООН муж не мог найти работу. В 1997 году мы совсем обнищали и решили оставить детей у родственников первого мужа и ехать в Иорданию. Мы слышали, что так поступали другие семьи. Мы подешевле купили сигареты и сели торговать на улице Аль-Хашими в центре Аммана. Нам удалось неплохо заработать. Мы смогли не только жить на эти деньги, но и отсылать понемногу в Ирак, чтобы помочь родственникам. Но мы совершили ошибку. Мы так увлеклись торговлей, что и думать забыли о документах и превысили срок пребывания, указанный в визе. Нам пришлось задержаться в Иордании. Мы понятия не имели, что делать. Но в феврале 1999 года, после кончины Его Величества короля Хусейна, его сын Абдулла милостиво простил всех иракцев, у которых не было нужных документов. Мы хотели соблюсти законность и решили вернуться в Ирак, чтобы нам поставили штамп в паспорте. Мы собирались навестить семью и опять уехать в Амман. — В ее голосе послышалась горечь. — Мы любили Амман. Там я чувствовала себя свободной, как птица.
Самара глубоко вздохнула.
— И мы вернулись в Ирак. Я помню все так, как будто это было вчера, хотя с тех пор многое изменилось. Да, в тот день мы с мужем были счастливы! Мы радовались, что наши документы в порядке, надеялись, что скоро увидим родных. Ведь прошло почти два года! Мы хотели угостить родственников дорогой рыбой и рисом. Но мечтам не суждено было сбыться… Как только мы оказались в Ираке, у пропускного пункта нам приказали выйти. Мы удивились и испугались. Несмотря на уверения в том, что мы ничего плохого не сделали, нас арестовали и привели в тюрьму. Нас бросили в общую камеру в штаб-квартире тайной полиции в Аль-Рамади, рядом с иорданской границей. Моего бедного мужа били каждый день. Через две недели его стали пытать. Мучители привязывали его за руки к потолку. Иногда его без сознания швыряли в камеру. А у меня ничего не было. Даже воды. Я плевала ему в лицо, чтобы он пришел в себя.
Самара посмотрела на Майаду.
— Да, я правда это делала. Я плевала на лицо моего несчастного мужа, но не потому, что ненавидела, а потому, что любила. — Она запрокинула голову и посмотрела на потолок. — Мы были готовы на все, чтобы избавиться от пыток. Но что мы могли, если даже не знали, в чем нас обвиняют? Самое поразительное: тюремщики тоже этого не знали. Когда муж спросил, в чем нас обвиняют, они ответили, что им это неизвестно. Они получили приказ арестовать нас без указания причины.
Я была уверена, что муж умрет от постоянных побоев. Но как только я подумала, что ему пришел конец, нас перевели сюда, в Баладият. Здесь нас ждало новое потрясение. Нас разлучили. Последний раз я видела его в марте, — она пересчитала по пальцам, — четыре месяца назад. Я нахожусь здесь четыре месяца. Не знаю, жив он или умер. Насколько мне известно, никто из родственников не подозревает, что мы в тюрьме. Наверное, они думают, что мы погибли. Или, возможно, правительство прислало им два гроба с землей, утверждая, что в них находятся наши тела. — Самара наклонилась и прошептала: — Я выяснила, в чем нас обвиняют, только во время первого допроса в Баладият.
Самара замолчала, сделала глоток воды из стакана, предложенного Вафаэ, женщиной с длинными рыжими волосами, и поднесла его к губам Майады.
— Нет, нет, — отказалась она. — Правда. Сейчас я не могу ничего пить. Потом.
Самара нахмурилась, но отпила из стакана, прежде чем продолжить рассказ. Она оглядела облупившиеся стены.
