Сергей Алексеев - Покаяние пророков
— Казав, у лис пойду!
— Чего ему в лесу, ночью-то?
— Тай казав, воздухом подышать! Каже, весна, у лисе любо!.. Ой, божежки, Кондрат! Пойди поищи!
— В чем пошел? Сапоги какие?
— Резиновы сапоги! Дюже холодни!..
Он надел куртку, повесил на пояс топорик в чехле и вышел из дома. Старуха вприпрыжку бежала сбоку и голосила чуть не в ухо. Комендант отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, и прибавил шагу.
След Почтаря нашелся скоро, старик свернул с дороги в лес на краю поля, долго шел опушкой, после чего взял вправо, будто решил обойти деревню. Полкилометра он двигался от дерева к дереву, видно, останавливался, таился и слушал, потом резко пошел влево, к газотрассе. Снег подмерзал, образовывался наст, и следы становились слабее. В какой-то момент Комендант и вовсе их потерял, однако сделал круг и снова подсек отпечатки стареньких резиновых сапог. Дед Лука вплотную приблизился к газопроводу, но на просеку не вышел, долго стоял и топтался на одном месте, будто караулил кого. От этого места он снова повернул налево, в сторону лесовозной дороги, и тут к его следу присоединился еще один, рубчатый, от солдатских ботинок. Через полсотни метров они оба сорвались в бег, причем Почтарь скоро упал, но встал и пробежал еще немного, пока сбоку не появился третий след. Похоже, боролись недолго, снег примяли в двух местах, хорошо заметны были следы коленей. Дальше старика повели.
Солнце поднялось, и снег стремительно раскисал вместе с отпечатками обуви. Комендант шел рядом со следами, проваливаясь чуть ли не по колено, смог определить, что все трое вышли на лесовозную обледеневшую дорогу. Дальше искать было бесполезно, не понять даже, в какую сторону ушли…
Бывшего «лесного брата» захватили ночные гости, больше ночью тут никто не ходил.
Возвращаться в Холомницы напрямую он не рискнул, и так в сапогах хлюпало, двинулся по волоку к трассе, через временный лесосклад, где работал погрузчик, оттуда вышел к мочевой точке и явился в деревню по проселку, когда уже звенели ручьи.
Агриппина Давыдовна дежурила у своих ворот и побежала ему навстречу.
— Если к обеду сам не придет, шуруй в милицию, — приказал Комендант. — И подавай заявление.
Старуха прикрыла рот, чтоб задавить крик.
— А нечего приваживать всяких телевизионщиков! — вместо нее закричал он. — И по лесу ночью нечего шастать!
— Ой… — простонала она. — Та шо же ж творится…
— Он с автоматом ушел? — Ему стало жалко старуху: если она не голосила, значит, настоящее горе было настоящее…
— С яким автоматом?..
— Который в городе купил! Ну что ты мне, и сейчас темнишь?
— Та взяв вин автомат, — не сразу призналась она. — Казав, глухарей постреляты…
— Понятно, каких глухарей… Где обрез у деда лежит, знаешь?
— Я кий обрез?..
— Ну хватит, бабка, хватит! — взревел он. — С автоматом уже доигрался! Давай сюда обрез!
— Пошукаю. — Затрусила к калитке. — Мабуть, и е…
Через минуту она вынесла обрез и сумочку с-патронами.
— Чи обрез, чи ни… А шо ж с чоловиком моим буде?
— Подожди, может, еще придет. — Комендант не стал объяснять детали. — Никого в хату не пускай, поняла?
У него было ружье, но патроны остались в избе и сгорели, да и что толку от двадцатого калибра и дроби? Винтовочный обрез оружием был солидным, за сто метров можно быков валить. Кондрат Иванович вынул затвор, проверил исправность, нарезы посмотрел, после чего зарядил пять патронов в магазин, шестой в ствол, нашел подходящее место — за косяком у сеночной двери, вбил гвоздик и повесил за предохранительную скобу.
— Война так война…
И только вернулся в избу, как услышал на улице гул машины. Схватил обрез, приоткрыл дверь — знакомый черный джип!
Артем Андреевич вышел из кабины, невзирая на лужи, зашлепал лаковыми туфлями напрямую.
Комендант распахнул перед ним дверь.
— Ну, наконец-то! Я уж думал, не приедешь…
— Дело оказалось не простым, — замямлил тот. — Пришлось послать людей в Москву. Поэтому задержался…
— Да ладно, говори, что с Космачом?
— Разрешите пройти?
— Давай…
Гость сел на диван, снял очки и помассировал глаза, похоже, и он не спал прошлую ночь.
— Я попытался выяснить, где он… По своим каналам. У меня остались хорошие связи… И должен сообщить, Юрий Николаевич попал в весьма неприятную историю.
— Ты мне скажи прямо, что с ним?
— Сейчас он находится в руках людей… Принадлежащих к одной транснациональной компании. Все очень серьезно… Эти люди практически неприступны, находятся под покровительством международных организаций…
— Ничего себе неприятная история! Он хоть в России?
— Пока да, но в любой момент его могут вывезти. — Артем Андреевич то ли слова подбирал, чтоб не пугать, то ли засыпал на ходу. — Действовать следует активно и быстро. Я вышел на них через своего человека, мне сразу выдвинули условия…
— Как действовать, знаешь? — перебил Комендант. — Что нужно сделать? Конкретно?
— Есть единственный вариант, но потребуются деньги, значительная сумма наличными и очень срочно. К сожалению, я неплатежеспособный, кроме старых связей почти ничего. Все заложено, даже ссуду в банке не взять… А речь идет о выкупе в сто тысяч долларов…
Кондрат Иванович выматерился и обхватил голову руками…
9. Фаворит
Космач не знал, что такое светошумовая граната, в первый миг подумал: торцом бревна ударили по затылку. Из сознания не вышибли, на какое-то время потерялось зрение, и, ослепленный, он еще дрался, совал кулаками наугад, не давая взять себя за руки, пока снова не повалили. В звенящей пустой голове трепетала в тот момент единственная досадная и обидная мысль — ну что не взял автомат у охранника?!..
Он еще не прозрел и упирался так же наугад, когда вели в машину, заломив руки назад, однако не били. В ушах стоял шуршащий, жестяной грохот, и все голоса казались далекими, будто эхо. Вроде кто-то отчаянно матерился, кто-то командовал, повторяя слово — быстрей! Он уже не чаял вырваться, но продолжал сопротивляться, его долго не могли затащить по откосу на дорогу и один раз даже выпустили из рук, когда все сорвались и скатились в кювет. Наконец оторвали от земли, вынесли, затолкали в автомобиль и пристегнули руку наручником к стальной дуге над спинкой сиденья.
Белое пятно перед глазами постепенно таяло, будто кусок масла на сковороде, очертания предметов сначала были расплывчатыми, смазанными, и только минут через двадцать он разглядел, что везут его в каком-то микроавтобусе, забитом аппаратурой. Людей в пятнистом камуфляже было пятеро, мест не хватало, и один, согнувшись, стоял у двери. На улице совсем рассвело, сквозь розовые шторки на окнах будто бы солнце просвечивало. Слух восстанавливался хуже, чем зрение, стоял сплошной шорох железа, и гул машины сквозь него напоминал трещотку, вставленную куда-то в затылок.
Космач прикрыл глаза, попытался собраться с мыслями, но в голове сквозь треск, будто в радио-эфире, назойливой морзянкой пробивалась досада. Как получилось, что он не увидел машины на дороге? Ведь долго бежал прямо на нее, и не включились бы фары, пожалуй, врезался в капот… Да! Не увидел, потому что все время смотрел дальше, где за перекрестком мелькали огоньки на трассе. Значит, тревогу подняли давно и перекрыли дорогу. Асфальт черный, машина черная, в предрассветное время различить трудно…
Сейчас привезут назад, посадят уже под замок и разговаривать будут по-иному. Но это и лучше, больше не придется искать компромиссов с самим собой, испытывать неопределенность при разговорах с Данилой, не надо выслушивать обиженную, но самовлюбленную Светлану Алексеевну, пить водку с Ровдой — неудачный побег все расставил по своим местам.
Интересно, что они теперь будут предлагать? Насильно работать не заставят, впрочем, это им и не нужно. ГУРА нацелилась на Вавилу, на Соляной Путь и неизвестные миру скиты…
Но если даже предположить невероятное и они сумеют найти боярышню, толку от этого никакого! Данила бы должен объяснить своим хозяевам, что такое странник, попавший в неволю. Ведь рассказывал же ему, сколько их уморило себя голодом, оказавшись в цепях и юзилишах, с каким достоинством и блеском они умирали, утаскивая за собой своих мучителей: ни один дольше трех дней не проживал…
Он вдруг почувствовал резкий запах нашатыря — боец совал ему ватку под нос.
— Сам нюхай. — Ударил его по руке. — Сгинь с глаз моих!
Космач не мог унять ненависти и собственной обиды.
Однако это помогло неожиданным образом: только сейчас он хватился, что едут они слишком долго, от места, где его схватили, до воинской части всего-то километра три…
Он подвинулся ближе к окну, насколько позволял браслет на запястье, отвернул занавеску: ехали по шоссе с трехрядным движением, мелькали типичные подмосковные домики со слуховыми окнами, матово искрился посеревший весенний снег.
