Владимир Познер - Одноэтажная Америка
Мы сделали перерыв, и я спросил секретаря, где бы мы могли присмотреться к местным людям. Она предложила нам прогуляться по округе, заглянуть в бильярдную и поесть в ближайшем ресторане.
В двух кварталах от места нашей беседы я прошел мимо бетонного здания с парой боксерских перчаток, нарисованных на стене. Я вернулся и зашел вовнутрь: большое помещение, в углу возвышался ринг, три больших мешка с песком и две груши у стены напротив. В комнате находились десять молодых латиноамериканцев. В их лицах было то, что у далеких от бокса людей вызывает ощущение незащищенности. Тренер занимался в углу с молодым боксером, примерно десяти лет. Мальчик был высок и строен. Он стоял прямо, подбородок опущен, и исподлобья следил за руками тренера в перчатках. Затем он нанес удар. Левой, правой. Бум, бум, бум… Прямой справа очень сильный, бросок змеи. Тренер отклонился назад и зашел вправо. Мальчик ловко поднырнул, никакого страха. В нем не было ни тупости, ни простоты, он следил за перчатками тренера, еще не осознавая своего удара.
Пара почти взрослых боксеров была на ринге. Один из них был в зеленом, он двигался прямо, немного скованно и целеустремленно. Его противник в защитной маске отходил назад и в сторону. Он держал руки низко. Он прыгал и пританцовывал, работая на публику, стараясь скрыть свой страх. Я собрался уходить и увидел двух шестилетних девочек, сидящих на скамье и болтающих ногами, лижущих оранжевые леденцы.
В офисе Houmboys я брал интервью у трех бывших членов банд. Самый молодой из них, Альфонсо, был высок и медлителен. Черты ацтека ярко проступали на его лице. Джоуи был самый старший, ему было тридцать с лишним. Хорошо развитая мускулатура под обтягивающей майкой. В его ровном, овальном лице с усами чувствовалась жестокость. Третьим был Джо, он был так же высок, как Альфонсо, но не настолько строен. Квадратное лицо, высокий широкий лоб со странными шишками и вмятинами. Свои черные волосы он зачесывал назад. Непонятна была природа спокойствия, сквозившего в его поведении. Перед интервью один из троих сказал мне, что в детстве над ним сексуально и физически надругались, он просил не обсуждать это при камере. Другой сказал, что был солдатом мексиканской мафии.
В комнате было тесно, и мы сидели очень близко, лицом к лицу. Джо сказал, что от лица Houmboys обращался к школьникам. Почти все время говорил он. Используя политически корректные слова, такие, как «семейная дисфункция» и «чужеродность». Он был третьим поколением семьи бандитов. И это было для него нормальной жизнью. Он совершил много преступлений и провел в тюрьме шестнадцать лет. Со времен его юности бандитская этика деградировала, в те дни никто бы не убил человека в присутствии его матери. А сейчас делали даже это. Он процитировал Уголовный кодекс Калифорнии, по которому четырнадцатилетнего подростка можно было судить как взрослого за бандитские действия.
«Вам нельзя пить в четырнадцать лет, вам нельзя водить автомобиль, вам нельзя голосовать, вам нельзя вступать в армию, — говорил он. — Неужели справедливо судить четырнадцатилетнего как взрослого?»
Я вспомнил, что говорил лейтенант Сторикер по поводу закона об огнестрельном оружии: за незаконное ношение можно было получить большие сроки, поэтому банды вооружали подростков, даже девятилетних.
Джоуи сказал, что самый строгий приговор он получил за преступление, которое не совершал. Все остальные закивали.
Джо добавил, что тоже совершал преступления, но дали срок и посадили его ошибочно.
Я общался уже с заключенными и слышал это и раньше: «Меня подставили…»
«Вы оба говорите, что совершали преступления, но вас обоих посадили в тюрьму за то, что вы не совершали. Что вы скажете, если кто-нибудь вам скажет: ну и что, вас же не наказали за все ваши преступления? Вам повезло».
Они смотрели на меня и молчали. «Все равно это неправильно», — сказал Джоуи, но что-то поменялось в его голосе. Мы вышли за пределы сценария.
«Финансовые возможности общества не безграничны, есть много других проблем. Скажите, зачем тратить деньги на вас, рецидивистов?»
Они сказали, что обществу нужно быть менее жестким. Людям нужно больше, чем один шанс. «И даже если мы совершаем плохие поступки — мы не перестаем быть людьми». Это были доводы священника. И они говорили так, как будто сами хотели поверить в это. Но разговор сейчас шел об их собственной ответственности.
Джо, у которого шишки на лбу, сказал, что Бог всегда был важен для него, но после того, как он оставил банду, вера приобрела для него еще большее значение. Когда он был молод, он пошел на территорию другой банды, чтобы кое-кого убить. Но пистолет заело. Тот, кого он хотел убить, сбил его с ног, вытащил свой пистолет и четыре раза выстрелил ему в голову.
«Я считаю, что Бог сохранил мне жизнь», — сказал он.
Я спросил их об основных принципах, сформулированных отцами-основателями. Процитировал преамбулу Конституции о справедливости для всех, процитировал начало Декларации независимости. «Мы считаем очевидным то, что люди созданы равными и наделены Создателем неотъемлемыми правами, среди которых — право на жизнь, свободу и желание счастья». Я спросил, что они об этом думают. Были ли эти идеи значимыми для них самих и их окружения. Несколько секунд они молчали. Затем Джо сказал: «Вам, наверное, будет трудно поверить, но мне этого никто никогда не говорил».
Я встал, мы пожали руки на прощание, глядя в глаза друг другу. «Удачи!» — сказал я. Когда я отворачивался, Джоуи, крутой парень, похлопал меня по плечу.
* * *Чуть позже я вошел в бильярдную, находившуюся ниже по улице. Пятнадцать столов в большом темном помещении. Дешевые картинки с пейзажами висели на стенах. Около двадцати пожилых латиноамериканцев в соломенных ковбойских шляпах сидели около маленькой барной стойки и вдоль стен. Почти все — с пивом. Некоторые играли в бильярд, остальные наблюдали. И только несколько из них тихо говорили между собой. Это было старое заведение.
Меня, единственного белого, осмотрели. Я заказал пиво. У них были изможденные солнцем, темные, морщинистые лица. Тяжелые, мозолистые руки пожилых крестьян. Эти лица напомнили мне о моем студенчестве, когда я летом работал в сливовых садах округа Сонома. Мы работали в сорокаградусную жару, собирая горячие пурпурные плоды с веток, слыша, как они падают на сухую почву. И день за днем я никак не мог поспеть за этими маленькими, тихими людьми. Я работал, чтобы потратить эти деньги, а они — чтобы выжить.
Теперь в округе Сонома больше нет этих садов, их сменили виноградники, но мексиканцы все также работали там.
Я поговорил с хозяином бильярдной, рассказал ему о нашем проекте, спросил, можем ли мы здесь поснимать.
«Я прошу прощения, — сказал я, — я не говорю по-испански и полагаю, что некоторые из этих людей не говорят по-английски». Он улыбнулся и кивнул.
Я вернулся в офис Houmboys и спросил секретаря, может ли он найти кого-нибудь, кто мог бы переводить нам. Лулу, примерно двадцати лет, без раздумья согласился. Мы вернулись в бильярдную и подошли к кучке людей.
«Добрый день, меня зовут Брайан Кан, из Монтаны. — Они непонимающе уставились на нас. — Я работаю с русской съемочной группой, и мы едем по США, повторяя путешествие двух русских писателей 35-го года». Я сделал паузу для перевода, затем спросил, не желает ли кто-нибудь из них дать интервью о своей жизни и работе. Никто из первой группы не захотел. Из второй группы один согласился, то же самое сделали двое, что играли в бильярд.
Когда интервью началось, остальные люди окружили нас. Все три человека работали на земле уже много лет. Они приехали из Мексики по самой первой программе гостевых рабочих. Работали на полях латука, спаржи и помидоров. Они собирали урожай и возвращались домой к семьям каждую зиму.
Их ответы на мои вопросы иногда казались мне длиннее, чем переводы Лулу, которые были прямы и однозначны. Работа была тяжелая, но хорошая. Некоторые умудрились перевезти свои семьи в Соединенные Штаты. Один из троих получил американское гражданство. «Америка — это хорошее место. Здесь можно найти работу».
Я спросил их мнение о Конституции и Билле о правах. «Конституция — это хорошо, — сказал один. — Она дает возможность работать». Я спросил, считают ли они незаконную иммиграцию проблемой.
«Нет. Они неплохие люди, они не торгуют наркотиками, они приезжают сюда работать».
Я спросил их о готовности иммигрантов работать за меньшие деньги. Не было ли это проблемой? «Если они будут работать за четыре доллара в час, а вы получаете восемь за ту же работу, будет это беспокоить вас?»
Было длительное молчание. «Все должны получать восемь долларов в час». Другие люди подошли поближе, чтобы слышать все. Интервью закончилось, и я поблагодарил Лулу за его помощь.
