Ирина Потанина - Русская красавица. Антология смерти
— Делайте, что хотите, — лепечу, не слыша собственный голос.
Робко скрипнув дверью уборной, так, как входят к тяжело больным в палату, покладистой улыбчивой тенью, к нам вплывает уже приведшая себя в порядок Лиличка. Она сияет.
— Всю жизнь мечтала подраться, — она усаживается на край дивана, всё ещё мелко трясясь от пережитого возбуждения, — Никогда раньше не доводилось. Какая ты, Мариночка… темпераментная… Впрочем, я помню… — она замолкает, наткнувшись на предостерегающий взгляд Рыбки. — Может, мне пойти на дзюдо? — рассуждает отвлечённо, — В минуты боя чувствуешь себя настоящей. Как в сексе…
«Не быть тебе настоящей!» — плююсь мысленно, — «Для этого ты слишком бесцельна…»
А я? Я сама? Куда иду я? Где ты, «моё неземное»?! Отчего покинуло меня, уступив место банальной животной агрессии.
— Я же говорила, проще убить, чем прокормить, — хихикает Лиличка, кивая на меня. Я вспоминаю летящую мне в лицо подошву и её ночной приход и … в общем, понимаю, что эта дама способна на всё. Страшная сила — женское любопытство…
Только теперь Рыбка нажимает на кнопку, и охранники уводят меня в коридорную пустоту.
* * *«Глупости бывают мои и чужие. Одни забавны, другие обидны. Ошибки последних дней нашпиговали меня обидой на всю жизнь вперёд. До подросткового шмыганья носом, до надутых губ и глаз с повышенной влажностью, до полной неспособности соображать. А ведь идея казалась такой классной… Сбросил маску — и вот бразды правления в твоих руках. Борьба за власть никогда не приносила ничего хорошего… Но ведь я боролась за справедливость… Черубина заслуживала жизни, она блестела и блистала бы ещё очень долго… Если бы начать всё сначала, я бы и не заковывала её в эту маску никогда. Впрочем, тогда б меня не взяли в Черубины…»
Обрывки мыслей мечутся по комнате вместе с лучом фонарика. Я собираюсь бежать, поэтому выкрала фонарик из ящика Рыбки. Кроме фонарика, который, кстати, тоже вряд ли на что-то сгодится, ничего необходимого для побега у меня нет. Даже плана действий. Высокие окна, охрана, забор… Всё бесполезно. В полной безнадёжности толкаю дверь… Не заперта. Неужели забыли? В холле охрана играет в бильярд. Хвала придумавшим эту игру! Спускаюсь к выходу, жму кнопку открывания дверей и ворот. Бегу. Овчарка Деська радостно вертит хвостом, думая, что я играюсь. Глажу её, жму протянутую на прощанье лапу, целую в нос, выскальзываю за ворота. До оживлённой трассы сорок минут. За это время заметят открытые ворота и кинутся в погоню. Как быть? Как разумнее? Что делать? Из-за поворота доносится чьё-то усталое фырчание. Перепугано ныряю в кусты, потом понимаю, что из-за поворота — это не от Рыбкиной дачи, выскакиваю обратно на дорогу. Вспоминаю, что у меня нет денег, и что я наверняка вызову подозрение… Слепящие фары не слишком спешно приближаются. Снова скатываюсь в посадку… Стоп! Надо прийти в себя. Рывком выскакиваю на дорогу и голосую. Стареющий грузовик сдаёт задом.
— Хорошо, что вы заметили меня, — улыбаюсь морщинистому лицу водителя, — Мне в город надо. Буду страшно признательна…
Мужик молча кивает на сидение. Мне терять уже нечего. Цепляюсь за пыльный поручень, подтягиваюсь, сажусь.
— А можно я у вас ещё и сигаретку стрельну?
Вкус табака на губах напоминает о вреде курения, а особенно о вреде курения сигарет без фильтра. Я лихорадочно стараюсь нащупать свой здравый смысл и напряжённо слежу за бросающимися под колеса тенями деревьев.
— А ты кто вообще будешь-то? — старик выждал должную паузу, не дождался моей инициативы, и решил порасспрашивать сам. Он опасливо косится на мой страшный порез и наверняка подозревает меня в преступных связях. Чудо просто, что остановился-то…
Что говорить? Что врать?
— Ой, не спрашивайте, дядька, — склоняюсь в пользу честности, — И сама сейчас не знаю. Денег нет, но есть серьги. Золотые. Красивые…
Быстро вытаскиваю их ушей Черубиновские серёжки, и тут же захлопываю ладонь… А ведь это доказательство!
— Посмотреть дашь? Не боись, не обижу…
Успокаиваюсь, отдаю серьги. Такие массово продаются по всем магазинам. Никакое это не доказательство. И потом, что доказывать? Зачем? Шоу-бизнес — злая игра для азартных людей, которым нравится жать кнопки в черепушках потребителей. Чтобы пробиться без этих кнопочек, нужен огромный артистический дар. У меня этого нет. Не хочу больше лжи и грязи, не хочу войн…Хочу свободы. Сценический образ отбирает её. Не зря Мандельштам выводил актерскую профессию, как противоположную поэтической. Каждый должен заниматься своим делом… Хочу писать себе, и тем, кто захочет читать. Не хочу навязывать. Не хочу управлять… И ещё — никогда больше не хочу связываться с этими психами… Я умываю руки.
На прощанье выпрашиваю у водителя телефонную карточку. Свинтус слишком далеко, маму тревожить нельзя, поэтому звоню Сонечке. Судьба в очередной раз ставит меня раком, и я, осознавая критичность момента, покорно обращаюсь за помощью к обидевшему меня человечку… М-да, если отказываться, так от всех принципов сразу. От души хохочу, вспоминая, как минуту назад собиралась заниматься лишь своим делом.
В трубке застенчивый мужской голос… Вычёркивай, не вычёркивай, он всегда в наличии…
— Привет, Павлуша, мне бы Сонечку. Сонечка? Слушай, что ты там про Магадан говорила? Да хоть сейчас! Да. Хочу уехать на два месяца с этим твоим номером статистки и агитационным поездом. Это даже здорово, что по Украине… Выезд из Киева? Замечательно. Послезавтра? Отлично. А меня возьмут? Ты пока решай возьмут или не возьмут, а я к тебе поеду. Я, понимаешь ли, в бегах. Почти как государственный преступник. Мне ночевать дома опасно…
Господи, ну почему я не могла сказать, что прячусь от какого-нибудь назойливого любовника… Теперь ведь придётся всё рассказать.
— Сонечка! — кричу в догонку, поймав чуткую подругу на полпути к коротким гудкам, — Погоди! Только пообещай, что ни о чём не будешь расспрашивать, а то не прийду…
— Бежим, бежим скорее! — худенький молодой человек волоком тащит за собой грузную девушку. Она усердно пыхтит, но переставляет ноги очень медленно, — На метро опоздаем!
Мигом возвращаюсь в реальность. Я на свободе! Я не обезличена! Я в центре города и опаздываю на метро! Срываюсь с места, хватаю грузную девушку за вторую руку и бегу, что есть мочи. За турникетами останавливаемся отдышаться. Моложёжь нынче пошла доверчивая и ко всему привыкшая. Они говорят мне спасибо. Странно, я бы сопротивлялась и пугалась.
— Какой у вас шрамик модный, — улыбается девочка, демонстрируя очаровательные ямочки на щеках, — Настоящий? Говорят, их теперь на базаре накладные продают. Чтоб, как у Черубины…
* * *— Трагически скончалась! Прямо на концерте! Оттого, что, не восстановив силы после травмы, решила всё же принять предложение клуба и дать серию вечерних выступлений! Остановка сердца! Прямо во время выступления!
— Как Миронов! — мечтательно шепчет Сонечка, занося тарелку с хрустящими гренками над столом, и тут же набрасывается на меня, — Что ты к этим новостям приклеилась? Подумаешь, Черубиной больше, Черубиной меньше. Тут бы самим живыми бы остаться… Меня в театре чуть не убили за такие проделки. Но ничего, смирились…
Тут в новостях показывают лицо погибшей Черубины. Предусмотрительно подставляю ладони под вылетевшую из рук хозяйки тарелку.
— Так это ж та самая! Ох… Ты потому её найти просила, да? Ой, жалко девку. Ты извини. Я не думала, что она твоя знакомая…
В ушах настойчиво звенит Артуровское «всё пойдёт по плану».
За общей сумятицей никто не заметил ещё одной новости. Её передали фоном, сразу после шокирующего известия о смерти Черуьины. Новость эта пронзает меня насквозь и больше всего на свете я хочу сейчас вырваться из этого кошмара, именуемого „жизнь”… Обрывок долетевшей до меня новости был таков: „… Вчера, при посадке в аэропорту потерпел крушение частный самолёт этого предпринимателя. Все шесть человек, находившихся на борту, погибли. Среди них был наш коллега, постоянный ведущий многих интерактивных шоу…” После того, как произнесли имя моего Горбуна, я резко нажала кнопку на пульте, чтобы не услышать никакого нового бреда. Абсурд принимал всё более маразматичные формы. Аналогии снова сбываются, Марина доиграла отведенную мне роль, я еду играть отведенную Сонечке… Актёры смешиваются, сюжеты неизменны. Я не хочу больше об этом ничего слышать!
— Ой, а у неё ведь двое деток было… Знаешь, я их как увидела, так давай реветь… Вспомнила, что своих не будет уже, и в истерику… А Павлуша испугался… Слушай, а может, я их себе заберу? — Сонечка решительно хватает телефонную трубку, так, будто намеревается немедленно звонить в комитет по пристраиванию Черубиновских детей.
— Не выдумывай, — бурчу, — Об этих детях есть, кому позаботиться…
