Тауфик аль-Хаким - Избранное
Он посмотрел на защитника, тот встал и начал свою речь:
— Господин председатель! Нам не попадалась керосинка, мы не видели керосинку и не проходили по дороге мимо керосинки. И вообще все это дело вымышлено от алифа до ба[82].
Видно было, что защитник сейчас разойдется, будет рвать и метать, но судья остановил его:
— Терпение, устаз[83]. Обвиняемый признался, что видел керосинку у порога лавки.
Защитник стукнул кулаком по столу и воскликнул:
— Мой подзащитный плохо себя защищает.
Судья спокойно ответил:
— Вы хотите, чтобы я поверил вашей хорошей защите и не поверил показаниям виновного перед лицом суда!
Защитник запротестовал и повысил голос. Но я знал, что ему важно только одно: чтобы голос его гремел, чтобы пот катился с него градом, а он вытирал его платком, поглядывая на своего подзащитного. Ему надо продемонстрировать свою преданность, свое усердие. От усталости, скуки и неподвижного сидения за столом я не в силах был следить за процессом и не понимал, что происходит вокруг. Оставалось только уткнуться в какие-то лежавшие предо мной бумаги и забыться в дремоте.
13 октября…
К вечеру заседание наконец закончилось. Когда я вышел из зала суда, нервы у меня совсем расходились. Прощаясь с судьей, я увидел солдата, нагруженного кипой исполнительных листов, предназначенных для подписи. Я стал машинально подписывать бумаги, которым не предвиделось конца. Моя подпись не давала никакого представления о моем имени. Мне приходилось подписывать такое огромное количество бумаг, и я делал это так быстро, что буквы сливались в какие-то закорючки. Когда огромная пачка бумаг была подписана, пот лил с меня ручьем. За моей спиной послышались звонкие шаги по асфальту[84]. Я оглянулся и увидел гафира, который, отдав честь, громко доложил:
— Наверху в следственной комиссии ожидают дело о выстреле.
Есть же предел человеческим силам! Ведь с позавчерашнего дня у меня во рту и крошки не было, я так и не ложился. Не выдержав, я сказал:
— Чтоб тебе в глаза выстрелило! Будь мы сейчас в окопах или на Дарданеллах[85], нам бы сочувствовали, заботились бы о нашем здоровье…
Впрочем, в чем виноват гафир, к которому были обращены мои слова? Оставив его в покое, я пошел своей дорогой. Поднявшись на второй этаж, где находился мой кабинет, я увидел девушку Рим под охраной стражников. Они ждали меня. Рядом с ней, опираясь на свою зеленую палку, стоял шейх Усфур. Я никак не мог понять, зачем он-то меня ждет. Присутствие девушки слегка оживило меня, как капли росы оживляют увядшую траву.
У себя в кабинете я нашел мамура, помощника и секретаря. Вид у всех был бодрый. По-видимому, они уже побывали дома, хорошо выспались и сейчас готовы заняться этим делом, чтобы скоротать время. Ведь это все-таки куда интереснее, чем играть в нарды[86] или жевать сахарный тростник около аптеки.
Но я сейчас ни на что не годился. Чтобы стать работоспособным, мне нужно было проспать не менее семи часов. Я заявил, что хотел бы отложить следствие на завтра. Все с этим согласились. Но тут перед нами возникла сложная проблема, о которой сначала никто не подумал: где переночует сегодня эта девушка? Ведь ее деревня далеко. Нечего было и думать отпускать ее на ночь домой, чтобы утром возвращаться обратно. Там, чего доброго, кто-нибудь из родственников, причастных к делу, научит ее, как надо вести себя, что отвечать на допросе. А здесь она никого не знает, у нее нет родственников…
Как быть? И вдруг раздался голос мамура — он нашел удачный выход:
— Очень просто. Девушка переночует в моем доме.
Все в ужасе взглянули на него, но быстро овладели собой, стараясь скрыть замешательство. Каждый из нас подумал и почувствовал одно и то же. Даже в глазах шейха Усфура, пробравшегося в кабинет следом за мной, мелькнула тревога. Однако всякое возражение с нашей стороны означало бы сомнение в намерениях господина мамура.
Все молчали, о чем-то думая. Желая успокоить нас, мамур сказал:
— Я заинтересован в том, чтобы Рим находилась в надежном месте, с моей женой и детьми.
Пришлось с этим согласиться.
Наконец я отправился домой. Наскоро поев, я лег в постель и мгновенно заснул.
Проснулся я только в полночь, испытывая сильную жажду. Выпил воды из глиняного кувшина, стоявшего на окне, и вдруг сразу вспомнил о девушке. Как только я представил себе ее в доме нашего друга, сон покинул меня. Я мечтал о каком-нибудь происшествии, которое вытащило бы мамура из дома. Но происшествия как кошки: их зовешь — они не подходят, а стоит прогнать — они возвращаются и трутся у твоих ног. Я не знал, что делать, душу терзали сомнения. Ночь казалась бесконечной, я торопил рассвет. Решил отвлечь свои мрачные мысли дневником, но перо валилось из рук. Взгляд мой упал на гору дел о правонарушениях, преступлениях и проступках, накопившихся на моем столе за последние два дня. Их посылали, чтобы я, ознакомившись с ними, составлял обвинительные заключения и направлял на рассмотрение. Но сейчас у меня не было ни малейшего желания работать.
Я открыл окно и вдохнул влажный ночной воздух. Звезды, словно всевидящие очи, проникающие во все тайны жизни, смотрели на наш городок, погруженный в глубокий сон. А кругом — ночная тишина.
Вдруг мне пришла в голову безумная мысль выйти на дорогу и побродить вокруг дома мамура. Неужели я это сделаю? А если меня задержит полицейский? Конечно, он узнает меня и извинится, но потом расскажет об этом всем, молва распространится, и имя мое будет покрыто позором. Нет, надо ждать утра и всего, что оно принесет с собой…
Но Аллах все же сжалился надо мной: принесли телефонограмму. Я быстро прочел ее. В ней сообщалось об одном из тех пустяковых случаев, из-за которых мы ночью обычно не выезжаем:
«…Когда товарный поезд № 209 проходил вдоль дельты реки, на участке 17 км, на железнодорожном полотне был найден болт. Злоумышленник не установлен…» На телефонограмме стояла резолюция мамура: «Помощнику начальника канцелярии! Доложить заместителю следователя». Значит, мамур считает, что ни ему, ни мне незачем вставать ночью из-за такого пустяка. Но разве мог я упустить случай, посланный мне небом! Ведь я так страстно хотел нарушить покой господина мамура и свой собственный в эту ночь! Я мгновенно оделся, вызвал машину и отправился к дому нашего друга. Приехав, я послал человека сообщить о моем прибытии. Мамур появился в окне и закричал:
— Из-за какого-то паршивого болта мы все должны вставать ночью!
Высунув голову из окна машины, я ответил:
— Даже из-за иголки. Ведь подобные случаи считаются уголовным преступлением. Этот болт мог привести к крушению поезда, к самому страшному уголовному преступлению в мире! Ваше присутствие необходимо, господин мамур.
— Я… я послал помощника начальника канцелярии.
— Необходимо ваше личное присутствие.
— Ночью… Невозможно… Я устал…
— Все мы одинаково устали! Это наш долг!..
Не зная, что ответить, мамур умолк. Видя мою решимость и готовность к самопожертвованию, он побоялся возражать: дело шло о нашей работе. Извинившись, он попросил меня подождать, пока оденется. Вскоре он, задыхаясь от ярости, сел рядом со мной в машину. Я обратил внимание на отсутствие шейха Усфура. Несмотря на наши гудки, он не показывался. Мысли мамура были далеко, и на этот раз он не заметил отсутствия шейха. Наконец он нарушил продолжительное молчание:
— Да! Наш долг… Однако надо же!.. Болт?!
Я закрыл глаза, не желая отвечать. Он продолжал:
— Да пошлет Аллах твоему предшественнику всяких благ! Он, бывало, допросит по делу об убийстве не больше двух свидетелей и шепнет мне на ухо: «Что, разве убитый наш отец или брат? Пойдем, старина, промочим горло!»
Я ничего не ответил и за всю дорогу не произнес ни слова. Наконец мы приехали на 17-й километр и увидели рабочих ремонтной бригады, товарный поезд и машиниста. Помощник старосты подал нам болт и показал рукой на вагон, груженный мешками с хлопком, едва не сошедший с рельсов. Я взял болт и тщательно осмотрел его. Мамур, стоявший позади меня, спросил улыбаясь:
— А где был кочегар, когда паровоз разлетелся на части?
Я понял, что он в шутку повторил слова из песни, очень популярной лет тридцать назад, когда ее исполняла коптская певица Шафика. Услышав эти слова, машинист подошел к нам и сказал:
— Поезд не разбился и ничего такого не случилось, бек! В момент происшествия я находился у тормоза и сразу же остановил…
Он стал выкладывать свои соображения. Рассказал нам, что местные жители очень наивны и, возможно, являются потомками тех крестьян, которые, впервые увидев паровоз, пригласили его на угощение. Вполне возможно, что преступник — из этой знаменитой деревни и именно по наивности или из любопытства положил болт на рельсы. Наверно, ему захотелось посмотреть, что станет делать паровоз, как он поступит — обойдет болт или двинется прямо на него.