Джоди Пиколт - Время прощаться
В кузове — спутанный клубок сена, что уже хорошо: на улице так жарко, что на голом железе я бы поджарилась. Я прячусь в кузове — это стало моим любимым способом передвижения.
Не проходит и часа, как я уже трясусь по дороге к высоким железным воротам, которые открываются автоматически. Водитель, женщина, нажимает код, чтобы открыть ворота. Проезжаем еще метров тридцать и натыкаемся на вторые ворота, с которыми она проделывает то же самое.
Я пытаюсь оглядеть местность. Заповедник огражден обычным цепным забором, но внутренний загон сделан из металлических труб и кабеля. Не помню, как выглядел наш заповедник, но здесь чисто и опрятно. Куда ни взгляни — повсюду просторы: холмы, леса, пруды, пастбища. Все вокруг такое зеленое, что больно глазам.
Пикап останавливается у одного из больших сараев, и я припадаю к полу в надежде, что водитель не заметит меня, когда будет выходить из машины. Слышу, как хлопает дверь, раздаются шаги, и радостный рев слона, когда смотрительница заходит в сарай.
Я пулей вылетаю из кузова, огибаю сарай, иду вдоль забора из кабельной сетки и наконец-то вижу первого слона.
Это африканский слон. Может, я и не такой специалист, как мама, но африканского от азиатского отличаю. Пока мне не видно, самка это или самец, но слон чудовищно огромный. Хотя понятно, что другим он и быть не может, учитывая, что нас разделяют чуть больше метра и немного железа.
Раз уж речь зашла о железе — у слона на бивнях металлические наконечники. Такое впечатление, что их окунули в золото.
Неожиданно слон поворачивает голову, хлопает ушами и выпускает облако красноватой пыли. Так громко и неожиданно, что я, закашлявшись, падаю на спину.
— Кто тебя впустил? — раздается голос.
Я открываю глаза — надо мной стоит какой-то мужчина. Голова обрита налысо, кожа цвета красного дерева. А зубы, наоборот, ослепительно белые. Мне кажется, что сейчас он схватит меня за воротник и вытащит из заповедника либо вызовет охрану или кого-то еще, кто дает разрешение на вход в заповедник, но вдруг его глаза расширяются, и он таращится на меня, словно увидел привидение.
— Как ты на нее похожа… — шепчет он.
Я не ожидала, что так легко найду Гидеона. С другой стороны, вероятно, проехав почти две тысячи километров, я это заслужила.
— Я Дженна…
— Знаю, — отвечает Гидеон, оглядываясь. — А где она? Где Элис?
Надежда — воздушный шарик, того и гляди лопнет.
— Я надеялась, что она здесь.
— Ты хочешь сказать, что она убежала одна?
На лице Гидеона разочарование — я как будто в зеркало смотрюсь.
— Значит, вы тоже не знаете, где она? — уточняю я.
Ноги меня не держат. Поверить не могу, что я проделала весь этот путь, нашла Гидеона, и все напрасно.
— Я попытался найти для нее оправдания, когда явилась полиция… Не знаю, что там произошло, но Невви погибла, а Элис пропала… Поэтому я сказал полиции, что, по моему мнению, она забрала тебя и сбежала, — говорит он. — Так, по крайней мере, она намеревалась поступить.
Неожиданно моя кровь наполнилась светом. «Я нужна маме, я нужна маме, я нужна маме!» Но в какой-то момент между ее планами на будущее и их воплощением в жизнь произошел ужасный сбой. Мужчина, который, по моим расчетам, должен был стать ключом к разгадке, оказался таким же бесполезным, как и я.
— А разве вы не были частью этого плана?
Гидеон смотрит на меня, пытаясь определить, как много мне известно о его отношениях с моей мамой.
— Мне казалось, что был, но Элис ни разу не попыталась связаться со мной. Просто исчезла. Оказалось, что я — всего лишь средство для достижения цели, — признается он. — Она любила меня. Но тебя она любила намного больше.
Я даже забываю, где нахожусь, когда стоящий перед нами слон поднимает хобот и трубит. Солнце припекает. У меня кружится голова, как будто я несколько дней плыву в океане и уже выпустила последнюю сигнальную ракету, когда вдруг поняла, что спасательная лодка, которую я увидела, — всего лишь игра света. Слон с модными колпачками на бивнях заставляет меня вспомнить о лошадке на детской карусели, которой я в детстве очень боялась. Не знаю, когда и куда родители водили меня на ярмарку с аттракционами, но эти ужасные деревянные скакуны с застывшими гривами и страшными зубами напугали меня до слез.
Такое же чувство охватило меня и сейчас.
Гидеон не сводит с меня глаз, под его взглядом я чувствую себя неуютно — он как будто хочет залезть мне под кожу или порыться в моей голове.
— Думаю, ты должна кое-кого навестить, — говорит он и направляется к забору.
Наверное, это какое-то испытание. Может быть, он должен убедиться, что я полностью раздавлена, прежде чем отвести меня к маме. Я не тешу себе надеждами, но все же следую за ним. «А вдруг, а вдруг, а вдруг…»
Мы идем по изнуряющей жаре, как кажется, километров пятьдесят. Моя рубашка, пока мы взбираемся на холм, пропиталась пóтом насквозь. Стоя на гребне, я вижу еще одного слона. Гидеону нет нужды говорить, что это Мора. Она осторожно протягивает хобот над заграждением, открывает и закрывает, словно бутон розы, пальцеподобные отростки на конце хобота, и я понимаю, что она помнит меня, как я помню ее — на каком-то внутреннем, интуитивном уровне.
Моей мамы здесь нет.
Глаза у слонихи темные, веки нависшие, уши просвечивают на солнце, и я вижу переплетение вен, напоминающее дорожную карту. Шкура ее пышет жаром. Она похожа на динозавра — такая жесткая, первобытная… Складки ее хобота раздвигаются, как меха аккордеона, когда слониха тянется ко мне. Она дышит мне прямо в лицо, от нее пахнет летом и сеном.
— Поэтому я здесь и остался, — объясняет Гидеон. — Решил, что однажды Элис приедет навестить Мору.
Слониха обхватывает хоботом его руку.
— Море несладко пришлось, когда она только сюда попала. Из сарая она не выходила. Так и стояла, отвернувшись мордой в угол.
Я вспомнила о записях в мамином журнале.
— Думаете, она чувствовала вину за то, что затоптала человека?
— Может быть, — отвечает Гидеон. — А может, боялась наказания. Или тоже скучала по твоей маме.
Слониха ревет, как будто машину заводят. Воздух вокруг меня вибрирует.
Мора берет лежащее сосновое бревно, чешет об него бивень, а потом поднимет хоботом и прижимает к тяжелому железному забору. Сдирает кору, роняет бревно и перекатывает его ногами.
— Что она делает?
— Играет. Для нее рубят деревья, чтобы она могла обдирать кору.
Через десять минут Мора легко, словно зубочистку, поднимает бревно над забором.
— Дженна! — кричит Гидеон. — Осторожно!
Он толкает меня и сам падает сверху, всего в полуметре от того места, где разлетелось бревно, — пару секунд назад я стояла именно там.
Его теплые руки лежат у меня на плечах.
— Ты как? Цела? — спрашивает он, помогая мне встать, и улыбается. — Я в последний раз держал тебя на руках, когда ты пешком под стол ходила.
Я отстраняюсь и присаживаюсь, чтобы рассмотреть преподнесенный мне подарок. Длиной где-то метр, шириной сантиметров двадцать пять — здоровенная дубина. Мора бивнями вырезала узоры — линии, кресты и желобки, которые хаотично пересекаются.
Если только не присмотреться повнимательнее…
Я провожу пальцем по линиям.
Немного воображения, и можно различить буквы «U» и «S». А это похоже на «W». На другой стороне бревна полукруг и две длинные полоски: «I-D-I».
На языке кóса, одном из официальных языков ЮАР, это означает «любимая».
Возможно, Гидеон и не надеется, что мама когда-нибудь вернется, но я начинаю верить, что она постоянно рядом со мной.
И тут в желудке у меня раздается громкое урчание — как рев Моры.
— Ты есть хочешь, — констатирует Гидеон.
— Да ладно.
— Сейчас я тебя накормлю, — настаивает он. — Знаю, Элис была бы рада.
— Хорошо, — соглашаюсь я, и мы возвращаемся в сарай, который я увидела, как только сюда приехала. Его машина — большой черный грузовик. Приходится убрать ящик с инструментами с пассажирского сиденья, чтобы я села.
По дороге я чувствую, что Гидеон искоса посматривает на меня. Как будто пытается запомнить мое лицо. И тогда я осознаю, что на нем красная футболка и форменные шорты новоанглийского заповедника. Но все служащие слоновьего заповедника здесь, в Хохенуолде, носят прямые шорты цвета хаки.
Какая-то бессмыслица!
— Как давно вы уже здесь работаете?
— О-о, много лет… — отвечает он.
Каковы шансы на то, что на территории более чем в тысячу гектаров первым, на кого я наткнусь, будет Гидеон?
Если только, разумеется, он сам не постарался.
А если это не я нашла Гидеона Картрайта? Если это он нашел меня?
Я рассуждаю, как Верджил: может быть, ничего плохого в этом и нет, если говорить языком самосохранения. Конечно, я отправлялась в путь с решительным намерением найти Гидеона. Но сейчас, когда нашла, я уже стала сомневаться, насколько хорошей была сама идея. Я ощущаю страх, словно монетку на кончике языка. Впервые мне приходит в голову, что, может быть, именно Гидеон имел отношение к маминому исчезновению.
