Василий Аксенов - Редкие земли
На базе Алмазова в первозданной тайге воцарились три восхитительных дня и три волшебных ночи. Вопреки прогнозам зависший над той тунгусской местностью циклон был в одночасье разогнан прозрачной массой антициклона, который девушки, очевидно, принесли на хвосте «Як-40». Солнце теперь гуляло по небу, как хотело, давая себя заметить то на восходе, то в зените слева, то в зените справа, а то завораживало своим апофеозом на закате. В соответствии с этими прогулками светила то так, то сяк озарялась королевствующая в этом ущелье гора Миш-металл, похожая до мелочей на священную гору Виктуар, что в Провансе, только в три раза больше. Ночи то сразу опускались, то тянули резину в зависимости от перемещения четырех сердец — юного, молодого, еще что надо и совсем не старого. Так же в зависимости от сердец в темно-синей прозрачности возжигалась звезда Арктур с сопровождающими ковшиками. Лена Стомескина трепетала в объятиях оголодавшего без любви Гена Стратова. В перерывах между утехами она обхватывала его коленку и повествовала о трехчасовой битве с Мерисмо. У нее такая подача, что ненароком может отшибить печень. Однако ваша рабыня, мсье, навострилась принимать мячик на излете отскока, и у Мерисмочки вытягивалось мужественное лицо; понял?
Пашенька между тем вместе с Алмазовым сидели на поленнице дров и говорили о НЛО, вызывая своими разговорами их светящиеся появления, стремительные приближения к стратосфере и исчезновения, когда, погасив все огни, внегалактические тарелки шли на посадку. Пашенька, вся такая хрустальненькая, вопросительно смотрела на алмазного Алмаза, который боялся любое движение произвести в ее присутствии. «А почему вы на меня не посягаете, Максим? — лукавилась юница. — Слышите, каким восторгам предается наша боевая Стомескина, а я как-то чувствую себя всеми оставленной». У Пришельца вся черепная растительность покрывалась обильным потом. «Да как же я могу на вас посягнуть, Пашенька, когда я издавна в вашу маменьку влюблен?» — отвечал он в духе какого-то романа. «Ах, что за предрассудки! — отвечала та, кажется, в духе все того же романа („Карамазовы“, что ли?) и слегка даже прикасалась своей лапкой к его большой ладони, похожей на занявшего огневую позицию бойца спецназа. — Ах, какие предрассудки, мой хранитель! Да я ведь в соответствии с традициями нашего коллежа охотно приняла бы ваши посягновения; во всяком случае, не была бы шокирована».
Так проходили ночи, а днем все четверо сердец гуляли вместе вокруг базы, вытягивали со дна ручьев набросанные там за ночь с НЛО осколки минералов, содержащие редкоземельные элементы, говорили о тлеющих надеждах, о приходе Глобала и о том, как жить юным девам среди звереющего мусульманского мужичья. Попутно проживлялись дарами осенней тайги, ведь здесь с незапамятных времен Золотой Нашей Железки, то есть со времен усиленной в разы радиации, в изобилии возникали крутобокие белковые грибы, сочащиеся витаминами винные ягоды и усиливающие воображение пахучие травы и цветы-горюны, что плавали на метр от земли и горе снимали. Данная база-алмаза представляла из себя собравшиеся в гурт три вагончика, из которых один назывался салоном. Именно в нем был устроен в промывочном корыте прощальный огромный салат под общим названием «Закон-тайга». И вот именно под влиянием этого салата сердца четырех воспарили выше крыши, и трудно было разобрать, где отец и где дочь, где друг, а где подруга, короче — все были счастливы без всяких похотливостей.
Утром, когда собирались на аэродром, замечено было, что девушки странновато жались друг к дружке и поглаживали дружкины не совсем прикрытые животики. Итак, прощайте, теннисистки! И вы прощайте, беглые каторжники! Давайте папкину, комосомольца угорелого, песенку споем:
Если хочешь ты найти друзей,Собирайся в дальний путь скорей,Собирайся с нами в дальний путь,Только песню не забудь!
К вечеру Макс и Ген, почти уже добравшись до базы, услышали в тайге какую-то трескотню, прерываемую сильным грохотом и звоном, как будто кто-то сажал в окна тем самым промывочным корытом. Похоже было на то, что на базе какая-то пистолетчина разыгралась вкупе с некоторым употреблением ручных гранат. Позднее при вполне ужасных обстоятельствах выяснилось, что в их отсутствие на базу без предупреждения пришли два наших старателя Петровых и Болотных, а их там ждала засада. Едва наши вошли в один из вагончиков, как были окружены то ли бандой, то ли ОМОНом. Те их приняли за Гена и Алмаза и предложили сдаваться. Наши сдаваться были никем не обучены, и разгорелся бой.
Ген и Макс наблюдали за этой историей со склона сопки и успели разобраться, где свои и где чужие. Тогда они вытащили из схрона ручной пулемет и стали шарашить поверх голов трассирующими пулями. Каждая очередь сопровождалась страшными воплями: «Немедленно прекратить стрельбу!» Шуму в этом урочище возникло немало. Потрясенные человеческими безобразиями, ревели мелькающие меж стволов два почти ручных медведя. Окружавшие вагончик типы вскоре стали панически разбегаться, оставив на камнях двух своих, неподвижных.
Петровых и Болотных лежали на полу, истекая кровью. От всех попыток остановить кровотечение они отбрехивались и просили только водки, только водки, эй, Алмаз, лей мне прямо в рот всю бутыль «Кристалла»! Так, в водочных парах, они почти одновременно и отошли в зону более высоких воспарений.
Трудясь геологическими кирками почти полночи, Ген и Макс соорудили некоторое подобие могил для двух своих и для двух чужих. Затем прочли, не сговариваясь, а только вторя друг другу, заупокойный экспромт:
«Дорогие ребята Петровых и Болотных, мы о вас слышали только хорошее и очень сожалеем, что не удалось поработать вместе. Как гласит одна надпись на Переделкинском кладбище: „И затопили нас волны времени, и участь наша была мгновенна“. Каждый живой понимает правоту этих слов и все-таки надеется предстать перед Престолом Господа. Идите смело, держитесь твердо. Вы выдержали бой за вашу свободу, и не ваша вина в том, что вы причинили врагам боль и смерть. Пусть Дева Мария раскроет над вами свой Покров. Аминь».
И, развернувшись на 180 градусов, несколько слов проговорили незнакомым жертвам:
«Зря, мужики, вы наобум бросаетесь выполнять приказы всяких чертей. Пусть Господь вас простит, если вы сотрудники правоохранительных органов. А вот если вы гады и аспиды, предстаньте перед пустотой и ждите, ждите, хоть это и невозможно там, где не тикают часы».
После этой своеобразной погребальной мессы они заколотили гвоздями изрешеченный пулями и залитый кровью старателей вагончик и сели на крыльцо другого вагончика поджидать затребованную через секретариат Ясно вертушку. Там и заснули, чтобы не входить внутрь и не смешивать эту мрачную историю с воспоминаниями о светлых девушках. Вертушка прилетела под утро. В кабине сидел один из секретариата, некий Дрозденко, с последним выпуском титанового со скандием лэптопа на коленях. Зевая и почесывая сильно стриженный затылок, он открыл почтовый ящик и повернул экран в сторону новых пассажиров. Там среди большого технического текста они почти сразу обнаружили фразу: «…а также передайте господам Ярдстику и Эталони, что их настоятельно ждут в Жантиль-Порте (Габон)…» Ген и Макс переглянулись и улыбнулись. Кто еще мог так написать, «настоятельно ждут», если не та, какую они оба ждали всегда?
В этот раз был выбран совсем уж загребистый маршрут. Сначала заказали купе в международном вагоне и трое суток отсыпались, пока тряслись на восток по Транссибирскому пути. Вышли в Яру Красном и немедленно полетели в обратном направлении, в Тачи. Оттуда махнули со своими американскими документами в китайский Хуньпу, а там их уже ждал забронированный маршрут в бывшее Лениново, нынче Санкт, с пересадками, а также заказанные билеты на балет «Болт». Маршрут был прерван перед самым «Болтом» срочным выездом по делам корпорации «Нокия» в Суоми, из этой страны на пароме отправились в некогда подкожную Эстляндию, откуда и вернулись в РФ, в Шереметьево-1; не путать с главным, Вторым.
В этом несколько второстепенном Первом с двумя экстравагантными господами произошел не предвиденный сюжетом небольшой эпизод. Вдруг к ним раскатился с распростертыми несколько расхристанный субъект, когда-то, очевидно, напоминавший сибирского купца из кинофильма «Парикмахер». Ухватив за жилетную пуговицу не кого иного, как Максима Алмазова, он обратился к нему, как к пресловутому олигарху Стратову: «Ген Двардыч, да ты ли это?!» Макс тогда сильным сжатием запястья обмишуленного купчины освободил свою пуговицу. И произнес: «Ньет, ньет, пэджалстэ». И тот тогда, сильно расшурудив свою шевелюру, помчался к большому и прохладному туалету.
Друзья отошли к стойке, где предлагались пассажирам и провожающим свежевыжатые соки. Шум, возникавший при сжатии фрукта, способствовал разговору, проходившему скорее в области мимики, чем артикуляции. Ну что, меняем маршрут? Не стоит, этот малый после большого бодуна тут мечется, душа горит. Кажется, я даже вспоминаю его по переулку Печатников. Он там когда-то кредита добивался.
