Вирджиния Эндрюс - Цветы на чердаке
Он так сказал это, что я поняла — он не шутит, он действительно так считает. Я почувствовала такое облегчение, что чуть не закричала. Мы убежим отсюда! Мы не останемся в этом доме навечно!
Во мраке и холоде большой темной комнаты он смотрел прямо мне в глаза. Может быть, он видел меня, как я его, а может быть, всю нашу жизнь и мечты, и даже больше того. Он немедленно склонился ко мне и поцеловал в губы, как бы закрепляя свою клятву. Какой странный, долгий поцелуй, от него я как будто падала, и падала, и падала, лежа в то же время на кровати.
Что нам было нужно больше всего, так это ключ от нашей комнаты. Мы знали, что он подходил ко всем дверям в доме. Мы отказались от мысли бежать по веревочной лестнице из простыней из-за близнецов, и уж, конечно, ни Крис, ни я не надеялись, что бабушка как-нибудь оставит по небрежности ключ в дверях. Она обычно быстро открывала дверь и тут же совала ключ себе в карман. Во всех ее ненавистных серых платьях были карманы.
.Зато наша мать всегда была беззаботна, забывчива, ненаблюдательна. И она не любила карманов, потому что лишние объемы отягощали ее гибкую фигуру. Мы рассчитывали на нее.
И чего плохого она могла ждать от нас — ее покорных, милых, пассивных деток? Ее собственных маленьких пленников, которые никогда не вырастут и не станут для нее угрозой. Она была счастлива от любви. Любовь светилась в ее глазах и заставляла ее часто без причины смеяться. И она была до того невнимательна, что хотелось закричать и заставить ее заметить, заметить, какими тихими и больными выглядят близнецы! И она никогда не говорила о мышонке: ну почему она никогда не замечала мышонка? Он сидел у Кори на плече, покусывая его за ухо, и она опять не сказала ни слова, даже когда слезы побежали из глаз Кори, потому что она не замечала и не поздравляла его, а ведь это он приучил мышь, которая не сидела бы так, если бы не он.
Она приходила обычно два или три раза в месяц, и каждый раз приносила подарки, которые доставляли удовольствие ей, а не нам. Она приход ила такая изысканная, в дорогих платьях, в мехах и драгоценностях и сидела совсем недолго.
Она сидела как королева на троне и раздавала нам подарки. Крису — принадлежности для рисования, мне — балетные тапочки, и каждому из нас сверхмодные наряды, как раз подходящие, чтобы носить их на чердаке, где не видно, малы они или велики, а они редко бывали впору, и наши тапочки были то удобны, то нет, и я так и не дождалась лифчика, который она обещала, но все время забывала.
— Я принесу тебе дюжину или около того, — говорила она с благосклонной и бодрой улыбкой, — всех цветов, всех размеров, и ты сможешь перемерить их все и подобрать себе по вкусу, а остальные я отдам горничным.
Она болтала и болтала, такая оживленная, изображая искренность и притворяясь, что мы все еще что-то значим в ее жизни.
Я сидела неподвижно, глядя на нее, и ждала, когда же она спросит меня о близнецах. Разве она забыла, что у Кори сенная лихорадка, от которой у него постоянно насморк и ноздри порой так забиты, что он дышит ртом? Она знала, что у него бывали аллергические приступы где-то раз в месяц, но уже годы прошли, а они не повторялись. И разве ее не задевало, когда Кори и Кэрри цеплялись за меня, как будто это я родила их? Хоть единая вещь доходила до нее, чтобы она поняла весь ужас нашего положения?
Если да, она все равно давала понять, что находит нашу жизнь вполне нормальной, хотя я с болью перечисляла все наши недомогания: нас теперь часто рвало, головы у нас болели время от времени, нас беспокоили желудочные колики, и иногда совсем не было сил.
— Держите пищу на чердаке, там холоднее, — говорила она безо всякого смущения.
Она не задумываясь рассказывала нам о вечеринках, концертах, театрах и кино, балах и прогулках, где она бывала со своим Бартом.
— Мы с Бартом собираемся за покупками в Нью-Йорк, — сказала она. — Скажите, что вам привезти. Сделайте список.
— Мама, а после рождественских каникул в Нью-Йорке куда вы поедете? — спросила я, стараясь не смотреть на ключ, который она небрежно бросила на туалетный столик.
Она засмеялась, ей понравился мой вопрос, она всплеснула своими белыми руками и принялась строить планы, как они проведут длинные скучные дни после праздника.
— Поедем на юг, возможно в круиз, месяц или около того проведем во Флориде. А о вас здесь хорошо позаботится бабушка.
Пока она так болтала без умолку, Крис незаметно подкрался к ключу и засунул его в карманы своих штанов. Затем, извинившись, направился в ванную. Он мог бы не беспокоиться, она не заметила, что он ушел. Она исполняла свой долг, навещая своих детей, и слава Богу, что она села на тот стул, на который надо. В ванной, я знаю, Крис вдавил ключ в кусок мыла, который мы держали наготове специально для такого случая. Хоть чему-то нас научило бесконечное сидение перед телевизором.
Как только наша мать ушла, Крис вытащил кусок дерева и принялся вырезать из него подобие ключа. Хотя у нас было полно металлических ключей от старых сундуков на чердаке, нам нечем было обрезать их и придать нужную форму.
Часами и часами Крис трудился, как раб, старательно вырезая из дерева ключ, сверяя и пересверяя его со слепком, сделанным из мыла. Он сознавал, что это очень трудная работа, и сознательно шел на риск, ведь мягкое дерево могло сломаться в замке, и тогда наш план побега провалился бы. Но ничего другого нам не оставалось. После трех дней упорной работы у него был ключ, который действовал!
Как мы ликовали! Мы обхватили друг друга руками и танцевали по комнате, смеясь, целуясь, чуть не плача. Близнецы смотрели на нас, изумленные таким бурным ликованием из-за маленького ключа.
У нас был ключ. Мы могли отпереть наши тюремные засовы. Но, как ни странно, мы не планировали наше будущее дальше того момента, как мы откроем дверь.
— Деньги. Нам нужны деньги, — объявил Крис, останавливаясь посреди нашего бешеного триумфального танца. — С деньгами для нас открыты все двери и дороги.
— Но где мы возьмем деньги? — спросила я, нахмурившись, чувствуя, что вновь несчастна. Он нашел новую причину для проволочки.
— Нет другого выхода, как только украсть их у мамы, ее мужа и нашей бабушки.
Он сказал это так, как будто воровство было старой и уважаемой профессией. Но в нужде, возможно, так оно и было.
— Если нас поймают, это будет обозначать порку для нас всех, включая близнецов, — сказала я, стараясь не смотреть в их испуганные лица. — А когда мама уедет со своим мужем, она может снова морить нас голодом, Бог знает, что еще.
Крис опустился на стульчик перед туалетным столиком. Он оперся подбородком на свою руку, задумался и сосредоточился на минуту.
— Я в одном уверен: я не хочу, чтобы тебя или близнецов наказывали. Поэтому я буду действовать один: я один ухитрился выбраться отсюда, и я один буду виноват, если меня поймают. Но я этого не допущу: слишком рискованно брать что-нибудь у старухи, она слишком педантична. Не сомневаюсь, что она знает с точностью до пенни, сколько денег у нее в кошельке. Мама же никогда не считает денег. Помнишь, как папа всегда жаловался на это?
Он усмехнулся, утешая меня.
— Я буду, как Робин Гуд, отнимать деньги у богатых и отдавать бедным и нуждающимся — нам! Но только в те вечера, когда мама скажет нам, что они с мужем уходят.
— Если она скажет, — поправила я. — Но мы всегда сможем посмотреть из окна в те дни, когда она не придет.
Если постараться, то можно было видеть изгиб дороги при подъезде к дому и всех, кто приезжал и уезжал.
Вскоре мама сказала нам, что собирается на вечеринку.
— Барт не очень-то увлекается общественной жизнью, он предпочитает сидеть дома. Но я ненавижу этот дом. Он все время спрашивает, почему бы нам тогда не перебраться в свой собственный дом, а что я ему скажу?
В самом деле, что она может сказать?
— ДОРОГОЙ, Я ДОЛЖНА ОТКРЫТЬ ТЕБЕ ТАЙНУ: НА ЧЕРДАКЕ, В ДАЛЬНЕМ СЕВЕРНОМ КРЫЛЕ ДОМА, У МЕНЯ СПРЯТАНО ЧЕТВЕРО ДЕТЕЙ.
Крис совсем легко нашел деньги в великолепной, роскошной спальне нашей матери. Деньги ее совсем не заботили. Даже он был шокирован тем, как небрежно она обращалась с деньгами, раскидывая десятки и двадцатки по туалетным столикам. Это повергло его в смущение и зародило подозрение в его сердце. Разве она не намерена была экономить до того дня, когда сможет выпустить нас из тюрьмы, даже если у нее теперь есть муж.
Множество чеков было в ее многочисленных бумажниках. Крис обшарил карманы ее мужа, но нашел там только мелочь.
Нет, он не был так небрежен со своими деньгами. Однако, когда Крис пошарил под сиденьями кресел, то и там нашел около дюжины монет. Он чувствовал себя вором, невольным незваным гостем в комнате своей матери. Он видел ее прекрасные наряды, ее шелковые тапочки, ее халатики, отделанные мехом или перьями марабу, и это отнюдь не укрепляло его доверия к ней.
Раз за разом в эту зиму он посещал мамину спальню, став даже менее осторожным оттого, что похищения так легко удавались. Он возвращался ко мне ликующий, но и печальный. День ото дня наши тайные запасы росли, почему же он был печален?
