Татьяна Соломатина - Коммуна, или Студенческий роман
И живи себе, казалось бы, дальше. Встань, отряхнись и живи. Оксана вон даже и не падала – поигралась и забыла. А у парнишки винницкого что-то в башке перещёлкнуло. И, скорее всего, тоже вовсе не любовь. От любви так не контачит. От любви разве что расконтачивает. Это, скорее, от ревности. От ревности до бреда. Да что теперь гадать. Психиатр его освидетельствовать не успел. Потому что… пришёл как-то вечером он к своей пока ещё на бумаге жене и застрелил сперва её, а потом и сам себя. Из пистолета «макаров». Где взял – неизвестно. Да мало ли где люди оружие берут. В тысяча девятьсот девяносто первом, торжественно наступающем году, негде станет взять мыло и стиральный порошок, как-то даже в хлебные выстроятся очереди. Пропадут сигареты и даже спиртное. А вот пистолеты «макаров» как раз появятся. И тут бы спросить не «где?», а «на что?». Но Оксаниным родителям как-то сразу и сильно стало не до того. Потому что в квартире дочери на момент стрельбы ещё младший брат несовершеннолетний находился. На кухне. Винницкий парнишка на кухню зашёл, сказал пацану, мол, ты тут пока посиди недолго, я с сеструхой твоей поговорю. И через две минуты – бах-бах! – мальчик из кухни выбежал и… Что увидел, то увидел. Вот такая вот история про любовь, ревность и игры.
На Оксаниных похоронах полгорода было. Памятник мраморный. Цветов – оранжерея. Венков – гроба не видно. А мать парнишки винницкого побоялась приехать тело своего забрать. Так и лежал там, в морге судебки, мытарем.
Легче всех младший братец отделался – неделю в психушке подержали и маме с папой на поруки отдали. Когда следователь его допрашивал, мол, как да что – единственный свидетель, – ничего толком парнишка сказать не мог. Пришёл, зашёл на кухню, попросил посидеть, подождать. Разговора не слышал. Бу-бу-бу только из-за двери. Потом крик: «Дрянь!!!» – и два выстрела. Вскочил, забежал, дальше ничего не помнит. Как к сестре подбежал, звонил куда-то – кажется, сперва отцу на работу, потом уже в «Скорую», в милицию. Почему руки в крови? Говорю же – наверное, к сестре подбежал. А вы бы не подбежали? Я про «ничего не трогать» ничего не знаю. Наверное, подумал, что ещё жива, ещё можно помочь. Не помню я…
Долго над несовершеннолетним мальчишкой никто изгаляться, разумеется, не позволил. Случай слишком очевидный. Тем более Оксанин бывший частенько своей ревностью всех доставал и орал, что «рано или поздно я убью эту дрянь!». А младший брат Оксану нежно любил. И она ему отвечала взаимностью. Пожалуй, отец и брат были единственными мужчинами, которых она нежно любила. Все остальные её просто забавляли.
Трагический инцидент на время пришиб весь курс. Потому что одно дело – читать в сводках криминальных хроник, что где-то там кого-то там… А другое дело, когда вот – рядом на лекциях сидели! Красивая девушка, интересный парень. Через некоторое время очухались. Люди ко всему привыкают, со всем спокойно рядом живут. Мужики по углам бурчали, мол, все бабы бляди. Девушки ужасались с оттенком странного восхищения, мол, ах какая страсть!
– Дуры! Дюма обчитались! – шипел Примус. – Какие, на хер, страсти. Это уже клиническая психиатрия, а не страсти. Кто ж в здравом уме в живого человека пулю пустит?! Себе-то потом – понятно. Разве ж пережить такое…
Глеб был в курсе истории не только с Полиных рассказов. Все так тесно связаны в большом маленьком городе Одессе. ЧМП и больница водников – и вовсе родственники.
– Видишь, что бывает с теми нехорошими девочками, что изменяют мужьям?! – как-то вечером сказал он Полине.
– Глеб! Таким не шутят! – взвилась та в ответ. – К тому же они уже разъехались ко времени того, что случилось. И что, ты хочешь сказать, что если я изменю тебе, то ты меня застрелишь?
– А ты собираешься мне изменять? – Глеб развернул газету и надел очки – он был близорук, но очки обычно не носил. Контактные линзы. Но дома, когда читал… В те редкие времена, когда он был дома, – точнее сказать – он пользовался очками, когда читал или водил машину.
– Слушай, а тогда, когда мы познакомились – на даче у твоей бабушки, – ты был без очков. В линзах?
– Ну да, а что?
– Значит, всё-таки предполагал, что старуха притащит «какую-то студентку».
– Ну, я же мужчина, и ничто мужчинское… Так с кем ты собираешься мне изменять? С этим забавным пареньком, с которым я играю в шахматы? Как его?
– Ты прекрасно помнишь, «как его». Его зовут Алексей.
– Да. Прекрасно помню. Прости, соврал. И ещё его зовут Примусом. Я же могу позволить себе немного поворчать. Я, конечно, терплю весь этот студенческий кагал у себя в доме, но когда я не в рейсе, твои однокурсники могли бы и пореже пользоваться нашим гостеприимством.
– Жаль, что ты плаваешь на «пассажире», а не на «контейнеровозе», – хихикнула Полина.
– Да, тебя бы это больше устроило, дорогая. Меня бы не было не неделю-другую, а по полгода. А ещё жаль, что я не слепоглухонемой… Кого-то мне твой Примус напоминает.
– Врубелевского «Демона» он тебе напоминает.
– Да, пожалуй, сходство есть.
– Глеб, давай съездим в Москву.
– Солнышко, я так устаю, что, когда прихожу домой, просто хочу побыть дома, просто с тобой.
– Так ты бы мог меня застрелить, если бы я тебе изменила? – Молодые девушки бывают очень настырны и последовательны в своей глупости.
– Нет, конечно. Мне было бы очень больно. Я бы развёлся с тобой, но я бы не стал убивать человека ни в каком случае, кроме угрозы моей жизни.
– А моей? Ты бы стал убивать человека в случае угрозы моей жизни?
– Поля, очень дурацкий какой-то разговор. Ну что ты как в детском саду? Если бы да кабы. Никто никого не собирается убивать, нашим жизням ничего не угрожает, так что пошли лучше в спальню. – Глеб отложил газету и снял очки.
– Но ты сказал «моей», ты не сказал «нашим»!
– Господи, какой же ты ещё ребёнок!
Глеб был очень хорошим, во всех смыслах положительным молодым человеком. Он заботился о Поле. Из каждого рейса ей привозился ворох тряпья и всякие приятные мелочи. Он не перестал выгуливать её в рестораны, он заботился о семейном быте. И он был идеальным мужем. Идеальным для любой другой, но не для такой дуралейки, как третьекурсница Романова.
После того как она выспалась и бытовой комфорт стал незаметен, как воздух, которым мы дышим, ей стало невыносимо скучно… Институт – дом – уроки. А что дальше? Удачное распределение. Родить ребёнка. Работа. Вторая категория, первая категория, высшая категория. Возможно – аспирантура, клинординатура, докторантура. Кандидат наук. Доктор наук. Доцент кафедры. Или даже профессор. Ребёнок подрастает («Дети?! Ужас! Глеб, давай я закончу институт!»). Ребёнок вырастает. Семейные праздники. Глеб – капитан. Она – врач. Жизнь расписана до самой могилы. Тоска… И он всё такой же – спокойный, уравновешенный, умеренно пьёт, совсем редко курит, правильный, умный. Тоска зелёная. Тоска солнечная. Тоска жёлтая. Тоска белая. Мелькают новые года и прочие красные дни календаря.
У Глеба был совсем другой взгляд на жизнь. Он, по всей видимости, любил Полину. То, что люди называют «любил». Она встраивалась в его жизнь. Она была красива, умна и полностью соответствовала его представлениям об идеальной женщине. Немного с придурью, но это лишь добавляет ей шарму. А что из рейсов не встречает и не соображает, куда и как и когда звонить, – так то приходит с опытом. «Жена моряка» – это профессия. Ей научаются постепенно.
Заниматься любовью с ним было очень приятно. Вот, пожалуй, только в постели ей с ним и было хорошо. Потому что та ровная жизнь, что устраивала его, Полину начинала бесить.
И к тому же Тигр. Он не смирился с новым жильём. Так наивно полагала Полина. На самом деле Тигр не смирился не с новым жильём, а с Глебом. Потому и драл диваны и кресла, метил все его вещи, опрометчиво оставленные на стуле или на кровати. Тигр выводил Глеба из себя. Полину выводило из себя то, что Глеб мог дать коту пинка. Как только Глеб уходил в рейс, Тигр становился паинькой и ничего не царапал, не рвал и мимо лотка не промахивался.
– Тигр! Не будь свиньёй! – выговаривала Поля коту, прогуливающемуся по узенькому подоконнику квартиры на Пятой Фонтана. Ну, не такому уж узенькому, конечно же, но не такому широченному, как подоконник комнаты в коммуналке.
– Мрррр! – выводил Тигр и делал вид, что совершенно не понимает, о чём речь.
– Ну, прошу тебя! Ты же специально всё это делаешь именно тогда, когда приходит Глеб! Это, между прочим, его квартира! А ведь он мог бы и не согласиться на твой переезд. Он женился на мне, а не на тебе, в конце концов!
Тигр поворачивался к Полине спиной и делал вид, что он кошка-копилка и просто тупо смотрит в окно. На самом же деле он размышлял о том, какие люди кретины – даже самые лучшие из них. Что значит «не согласиться на твой переезд»? Не согласиться на переезд твоего кота – это всё равно что не согласиться на переезд твоей, например, руки. Он же женился на тебе, а не на твоей руке! Эх, чего-то старый разбойник, пропавший без вести на складах порта, не знал о людях. Вот, кстати, а как оно у людей? Как люди узнают друг в друге своего человека? У них же нет никакой тайны имени. Они все, как правило, уже имеют имена, данные им просто по факту их рождения. Вот поэтому они, бедняжки, и мучаются.
