Алексей Кирносов - Два апреля
он».
- Я была уверена, что все копчено, - сказала Эра.
«Да, все кончено... - подумал Овцын. - Но не для тебя».
Она заглянула ему в глаза, спросила:
- Ты станешь читать?
- Нет, - сказал он.
- Я тоже не стану.
«Не потому, что тебе не хочется, а потому, что ты не могла бы прочесть его письмо равнодушно», - подумал Овцын.
Эра захотела разорвать письмо, он удержал ее руку.
- Это нельзя рвать, - сказал он.
- Почему? - Она взглянула на него с недоумением.
- Эра, малыш, я поеду в аэропорт один. Ты иди домой и прочти письмо. Написал его не Володя. Володя погиб.
- Что за бред, откуда ты знаешь? - вскрикнула она и схватила его руки.
- Об этом написано в газетах, которые ты сегодня не получила, -сказал он. - Иди домой.
Руки ее упали, она медленно повернулась, дошла до двери, отперла ее, не отпуская ключа, обернулась к нему, сказала:
- Хорошо, что ты улетаешь. Я наговорила бы лишнего... Может быть, я напишу тебе в Мурманск.
Когда дверь защелкнулась, он пошел вниз, стараясь не думать об этом, но думал об этом, потому что слишком резко запечатлелись в глазах мертвенно-бледное лицо жены и большие, немигающие глаза на нем. И горечь, и обида, и злость смешались в душе, и хорошо было понятно ему, почему когда-то грозный царь персидский приказал высечь море, - да что с того толку, все равно пришлось ему беситься па берегу, дожидаясь спокойной погоды... Морозный ветер улицы остудил лицо. Он поднял голову, посмотрел на окно. Штора была плотно закрыта.
18
Жизнь побежала стремительно, и он как будто окунулся в добрые старые времена. Вскоре он уже выходил в море на дряхленьком посольном траулере «Березань», принадлежащем Кольской базе морского лова. Для всей команды Овцын был всего лишь корреспондентом центральной газеты, прилетевшим познакомиться с сегодняшним днем Севера. Старпом отвел его в каюту помполита, которому повезло захворать как раз накануне новогоднего рейса. Каюта находилась ниже главной палубы и поэтому была мрачноватой. На полке вместо привычных лоций, пособий по навигации, астрономии и иным мореходным наукам стояли тома мудрой общественно-политической литературы. Из щелей в надежде на поживу повылазили тараканы. Юнга принес белье, бросил на койку и собрался было уйти, но, подчинившись нешуточному взгляду Овцына, замялся, почесал в спине под курткой и застелил койку.. После очередного обмена взглядами юнга принес обрез и швабру. Он вытряхнул коврик, стер накопившуюся за неделю стоянки пыль, вымыл раковину и застеленную потрескавшимся линолеумом палубу. А когда Овцын разбрызгал полфлакона «Шипра» и выкурил десяток сигарет, каюта приняла совсем обжитой вид, даже едкий запах подтухшей рыбы, пропитавший за десятки лет службы весь пароход, ослабел и уже не мешал существовать.
«Березань» выходила из порта, и сегодняшний день Севера был непроглядной, сырой и морозной ночью. Ничего, кроме огней, большей частью голубоватых, не существовало в этой непроглядности.
Огни маяков, огни на берегах Кольского, узкого и длинного залива, огни встречных судов, огни прожекторов, время от времени полосующие воду и небо.
- Жизнь - это свет, и свет - это жизнь, - произнес капитан «Березани» Федор Пахомович Кошастый.
В первые же часы знакомства с Кошастым Овцын понял, что этот человек видит свое интеллектуальное призвание в том, чтобы находить истины и вещать их человечеству. Капитан Кошастый был белобрыс, мал ростом, упитан, тридцати шести лет от роду, голос имел густой басовитый, идеально соответствующий как профессии, так и хобби.
- Пожалуй, - согласился с ним Овцын.
- Где жизнь, там и свет, - развил тезис капитан Кошастый. - А где свет, там и жизнь. Рождаясь, человек «появляется на свет»...
Овцыну стало весело.
- А умирая, уходит во тьму, - поддержал он.- Когда у тебя в душе тьма смертная, ты заходишь к приятелю на огонек - и начинается веселая жизнь. Не так ли, Федор Пахомыч?
Почувствовав в голосе залетного корреспондента ядовитые нотки, капитан Кошастый переменил тему беседы.
- Не понимаю, почему вас к нам прислали? Что Вы у меня на «Березани» можете найти интересного? Древнее тральщика на всем флоте нет. «Березань» - это славное позавчера нашего промысла. Глядя в прошлое, не увидишь настоящего и тем более будущего.
- Команда у вас тоже позавчерашняя ? - спросил Овцын.
Капитан Кошастый взглянул на него искоса и долго не отвечал, раздумывая, наверное, какой таится в вопросе подвох.
- Отчего же, - сказал он наконец. - Команда вполне современная.
- Вот и прекрасно, - улыбнулся Овцын. - Я ведь не представитель судоремонтного завода, а корреспондент газеты. Интересуют меня люди, состояние техники - это второй план.
Капитан Кошастый не хотел сдаваться.
- Состояние работника зависит от состояния техники так же, как состояние пешехода от состояния дороги, - изрек он. - Запомните эту мысль и отразите в своей корреспонденции.
- Замечательная мысль, - одобрил Овцын.
Знакомый ему Кольский залив все тянулся, и он ушел в каюту. И вообще до начала промысла еще далеко, и можно без ущерба для дела как следует отдохнуть после беспокойных трех суток.
Прилетев в Ленинград, он сперва зашел домой, благо не очень далеко от аэропорта, и мать обрадовалась неожиданному приходу, встретила его ласково, как никогда прежде. Мягко упрекнула за то, что редко писал, да еще за то, что бросил работу в институте. Газета с очерком произвела на нее слабое впечатление, это опять-таки несерьезное занятие, да что поделаешь, если сын таков. Она напомнила об одном знакомом семьи, бросившем науку и ставшем микроскопическим писателем... «Не твоя ли это дорожка? -сказала мать. - Слава богу, что хоть женился по-человечески...»
- Эра Николаевна хорошо влияет на тебя, - добавила она. - Ты тщательно одет, стали мягче манеры. Почти исчезли эти кошмарные варваризмы из твоего лексикона. Я хочу познакомиться с ней.
- Эра обрадуется, если ты приедешь.
- Не сомневаюсь, - кивнула мать. - Я по тебе вижу, что она добрая женщина.
- Порой слишком, - сказал он.
Мать недоуменно взглянула, но промолчала. Он объяснил:
- Мне кажется, что она испытывает физическую боль, когда видит, что кто-то уколол себе палец булавкой, - и усмехнулся.
- Порядочный человек испытывает физическую боль, когда видит голодную собаку, - сказала мать. - Ты обязан беречь жену.
Потом он поехал на набережную Мойки, к Георгию Сергеевичу. Долго поднимался на второй этаж по старинной широкой лестнице, не сразу нажал звонок над столетней латунной табличкой с фамилией Левченко. Тот открыл сам, спросил с усталым удивлением:
- Разве ты не в Москве?
- Я в Москве, - ответил Овцын.
- Проходи, раздевайся, - сказал Левченко.
В комнате был молодой офицер, капитан-лейтенант чином, он кратко представился:
- Лосев, командир части. - Потом сказал: - Я слышал от Владимира Георгиевича, как он выловил вас из моря. Вы пересекли государственную
границу.
- Я не раз пересекал государственную границу, - сказал Овцын.
- А он обрадовался, - сказал Лосев. - Как-то даже переменился с тех
пор.
- В чем? - машинально спросил Георгий Сергеевич.
- Я не умею объяснять такие вещи, - сказал Лосев. - Видишь, что человек не тот, вроде такой же, а не тот. Что в нем изменилось - непонятно. Прежде был просто офицером, как большинство. Вдруг стал не простым. Знаете, на каких-то людей совершенно не обращаешь внимания, потому что существуют они, как обслуживающий персонал при технике. А на других взгляд задерживается. О них думают, о них говорят. Они имеют в себе нечто значительное. От них ждут особенно умных слов и выдающихся поступков. Это везде так. И в таком маленьком организме, как наша часть. Мы вдруг стали думать и говорить о Владимире Георгиевиче. Он перешагнул грань обыкновенного, а как это случилось, почему случилось - никто не понял.
- Я слышал, как он мечтал вслух, - сказал Овцын. - О яркой жизни, большом деле и подвиге.
- Он к тебе ездил в Москву? - спросил Георгий Сергеевич.
- Да, - солгал Овцын и не испытал стыда.
- Он совершил свой подвиг, - произнес Лосев.
Георгий Сергеевич оперся на подоконник, глядя вниз, на покрытую кочковатым льдом Мойку. Голые деревья, загораживая фонари, стлали по льду причудливые тени, Овцын отошел от окна к Лосеву, спросил его:
- Как это было?
- Как всегда, - сказал Лосев. - Ночью обнаружил яхту, которая взяла агента с берега. Дал сигнал остановиться.
- И?..
- Они, как правило, сдаются, по этот оказался зубром. Яхта стала отстреливаться. Он мог бы утопить их в два захода, но что толку от утопленников? Таких надо брать живьем... Вы же видели его корабль -пулеметчик защищен козырьком турели, а командиру укрыться негде. Две крупнокалиберные пули в грудь. Но яхту взяли. Он семь часов жил после операции, из них три часа в сознании. Похоронили его у себя, поставили обелиск с барельефом.
