Жоржи Амаду - Пастыри ночи
15
Данте Веронези свободно поднялся на холм, прошел мимо вооруженных полицейских, мимо наведенных на Мата-Гато пулеметов. Агенты не попытались остановить его и ничего ему не сказали. Но когда Веронези и производитель работ, ведущий строительство новых домов, захотели вернуться в город, их схватили и бросили в машину. Они просидели бы там всю ночь, если бы Мигел Шаруто не узнал Данте и не шепнул что-то на ухо Шико Ничтожеству. Тот решил отвести его в полицию — пусть сам начальник решит, что с ним делать.
Жители холма видели сверху, как был арестован их лидер. Вернувшись на боевые позиции, Жезуино послал одного из мальчишек в город сообщить о случившемся Жако Галубу. Мальчишка отправился по недавно проложенной среди болота тропинке, он тихо крался, прячась меж кустов, и ни один полицейский на свете не мог бы поймать его в топкой болотной грязи. Немного погодя паренек уже бежал по шоссе, а потом прицепился к попутному грузовику.
Но раньше чем мальчишка вернулся, — он задержался в редакции «Газеты до Салвадор», где его сфотографировали и взяли интервью, — на холм поднялся муниципальный советник Лисио Сантос, принесший известие об освобождении Данте Веронези и прораба, о которых он будто бы хлопотал, а распоряжение отдал сам губернатор. Он сообщил также, что законопроект да Куньи был принят Ассамблеей единогласно. Сейчас проект рассматривают юридическая и финансовая комиссии. Завтра они проголосуют, губернатор подпишет закон об отчуждении земель, и жители холма станут хозяевами своих лачуг. Лисио Сантос был счастлив сознанием того, что словом и делом помогал этой победе народа, другом и истинным представителем которого он всегда себя считал.
Все это он взволновано изложил, стоя на пороге одного из домиков, построенных Данте. На дверях этого домика красовалась следующая надпись:
ИЗБИРАТЕЛЬНЫЙ ПОСТ
муниципального советника Лисио Сантоса и Данте Веронези
Жители холма собрались послушать его, и Лисио сыпал не только туманными фразами в кондорском[59] вкусе («поэт рабов уже сказал, что земля принадлежит народу, как небо кондору»), но и шутками («а я говорю, что холм принадлежит народу, как кость собаке»). Люди смеялись. Потом советник обрушился на начальника полиции и объявил о его неминуемой отставке, которая, возможно, уже состоялась; Альбукерке получил под зад коленкой.
Но Альбукерке был еще на посту. Правда, распоряжение губернатора об освобождении Данте Веронези было получено вместе с настоятельным советом: действовать против обитателей холма весьма осторожно, и начальник полиции впервые почувствовал, что почва под ним заколебалась. Он велел освободить Веронези из тюрьмы. Ему доложили, что пришел Лисио Сантос, но Альбукерке отказался его принять и поспешил во дворец Ему необходимо было повидаться с губернатором и переговорить с ним. Однако дворец был погружен в темноту; после утомительного дня Его превосходительство отправился прогуляться, не сказав, куда пойдет и когда вернется. Начальник полиции немного подождал и решил возвратиться в управление, оставив губернатору записку: он будет всю ночь ждать приказаний в своем кабинете. Однако до двух часов никаких приказаний не последовало, и сонный Альбукерке с мрачным видом направился домой. На сердце у него было неспокойно. На углу он увидел группу агентов, которые со смехом что-то обсуждали. При его приближении подчиненные замолчали, чтобы приветствовать начальство, но он успел уловить конец фразы, произнесенной инспектором Анжело Куйабой:
— .. поговаривают о депутате Мораисе Нето, он все же лучше нашего болвана…
Альбукерке сел в машину с таким чувством, будто прочел некролог о себе. Так он и не получил ни денег от маклеров, ни признания консервативных кругов. Однако падал он с достоинством. «Я падаю стоя», — сказал он жене, которая, не ложась спать, ждала его, встревоженная болтовней соседок.
И все же у него осталось еще доброе имя и репутация неподкупного человека. Но жена, уставшая от этих высокопарных заявлений и бесполезного тщеславия, возразила, что падать стоя очень трудно, а неподкупность, хоть и добродетель, однако обеда из нее не сваришь. Сеньор Альбукерке сел на край кровати и закрыл лицо руками.
— А по-твоему, что я должен делать?
— Постарайся хотя бы опередить события и сам подай в отставку.
— Ты думаешь? А если положение изменится и губернатор вдруг решит не снимать меня с этого поста? Зачем торопиться?
Жена пожала плечами. Она устала, и ей хотелось спать.
— Если ты не подашь в отставку, то у тебя не останется даже достоинства… Ты лишишься последнего.
— Я подумаю и завтра решу…
На следующее утро его разбудила жена: пришли от губернатора, который просил начальника полиции немедленно явиться. Когда жена сказала об этом Альбукерке, он так взглянул на нее, что ей стало жаль своего беднягу мужа, такого самоуверенного и такого недалекого. Уж она-то знала, как никто, истинную цену его бахвальству. Но у него был такой несчастный вид, что она не выдержала и подошла к нему. Сеньор Альбукерке опустил голову — это была катастрофа.
— Губернатор хочет тебя видеть.
— В такой час это может означать только одно…
— Не расстраивайся… Как-нибудь проживем… В конце концов ты выполнил свой долг.
Но он знал, что на самом деле думает о нем жена. Не стоило снова заводить разговор о честности, становиться в позу героя, все равно ее не обманешь, ни в чем не убедишь.
— Эта банда одолела меня…
Жена не поняла, говорит ли он о губернаторе и депутатах или о жителях холма. Она помогла ему одеться — сеньор Альбукерке все еще носил туго накрахмаленные воротнички.
Губернатор горячо заверил его в своем почтении, выразил благодарность и заявил, что хочет по-прежнему видеть в правительстве столь честного и уважаемого человека, но на другом посту. На каком именно, они потом обсудят. А начальником полиции сейчас, когда настало время примирения и взаимных уступок, должен быть человек менее принципиальный и непреклонный, чем сеньор Альбукерке. Эта его непреклонность является ценным даром, которым может гордиться не только правительство, но вся баиянская общественность. Сеньор Альбукерке всегда будет служить примером для грядущих поколений. Однако у политики свои законы, она не всегда остается честной, прибегает к лавированию, уступкам, соглашательству, иногда даже требует сделок с совестью. А уважаемый друг губернатора не такой человек, он не способен на компромиссы.
Сеньор Альбукерке опустил голову: что ему эти похвалы? Он уходит, как и пришел, с чистыми руками, хотя у него были свои планы и, как ему казалось, весьма реальные… Честный, непреклонный, неподкупный болван, размазня. Он смотрел на губернатора, который, любезно улыбаясь, расточал ему похвалы: чистые руки, образец добродетели. Ему хотелось послать губернатора, а также свою честность, непреклонность и неподкупность к чертовой матери.
Он поднялся, застегнул пиджак и склонился перед губернатором:
— Ваше превосходительство, через полчаса вы получите мое прошение об отставке.
Губернатор тоже встал, горячо обнял Альбукерке и еще раз почти искренне, выразил ему свою признательность.
— Спасибо, дорогой…
В прошении об отставке бывший начальник полиции не упомянул ни о «жого до бишо», хотя инспектор Анжело Куйаба, едва он прибыл в управление, поторопился сообщить о скорой отмене запрета на эту игру согласно достигнутой вчера вечером договоренности между губернатором и Отавио Лимой, ни о событиях на холме Мата-Гато. В тщательно отредактированном документе Альбукерке ссылался на пошатнувшееся здоровье, необходимость отдыха и лечения: «Я не раз просил освободить меня от доверенной мне нелегкой работы, однако, не получив отставки, не мог не последовать призыву Вашего превосходительства продолжать службу, хотя это было в ущерб моему здоровью. И все же сейчас…»
Губернатор незамедлительно удовлетворил ходатайство Альбукерке и в своем послании не преминул похвально отозваться о бывшем шефе полиции как о знатоке законов и образце честности. А журналист, которому Альбукерке когда-то помог устроиться, готовя передачу последних известий по радио, дал благоприятное для бывшего шефа полиции объяснение отставки, исполнив таким образом долг благодарности. Альбукерке, дескать, покинул свой пост, поскольку не хотел впутываться в новый скандал, но с его уходом правительство окончательно погрязнет в игорных страстях и махинациях «жого до бишо».
Мата-Гато весть об отставке начальника полиции достигла почти в полдень и была встречена с одобрением. Один из мальчишек, исполнявший обязанности связного между осажденными обитателями холма и городом, принес записку от Лисио Сантоса. В ней сообщалось, что начальник полиции снят, законопроект да Куньи одобрен комиссиями и теперь будет обсуждаться на внеочередном пленарном заседании, после чего его наверняка обнародуют. А жители холма пока должны готовиться к массовой демонстрации в поддержку правительства и митингу перед губернаторским дворцом, о которых их оповестят газеты и радио.
