Татьяна Булатова - Да. Нет. Не знаю
– Почему? – чуть слышно вздыхала Алечка.
– Потому что он – главный бухгалтер! – заорала Валентина Михайловна так, что Аля закрыла рот и молча уселась на диван.
– Что ты так нервничаешь? – попыталась успокоить сестру Ирина.
– У нее любовная драма, – ответила за дочь Аурика и развела руками. Выражение ее лица напоминало то, с каким врач ставит диагноз: «Не волнуйтесь особенно, но в принципе это неизлечимо».
– Прекрати надо мной издеваться! – заплакала Валечка злыми слезами и в сердцах замахнулась на мать.
– Дожили, – констатировала Аурика Георгиевна. – Дети на мать руку поднимать стали. Видимо, пора мне на покой…
– Давно пора, – всхлипывая, подтвердила Валентина и попыталась насухо вытереть глаза. Насухо не получилось. Получилось начерно.
– Господи! – всплеснула руками Аурика. – Как ты на Веру Холодную похожа!
– На кого? – заинтересовалась Валечка, шмыгая носом.
– На Веру Холодную, – повторила Аурика Георгиевна. – Только полновата малость, а так – копия.
– Ничего не похожа, – подала голос с дивана Аля, обиженная младшей сестрой.
– А то ты знаешь, кто такая Вера Холодная? – язвительно уточнила Аурика.
– Знаю, – подтвердила Аля. – Актриса немого кино.
– Никогда не думала, что она входила в число твоих пациентов, – картинно удивилась Аурика Георгиевна.
– Мам, ты что?
– А что? Вера Холодная – не человек? Человек! А значит, ничто человеческое ей не чуждо. В том числе и геморрой. Разве не так?
– Надо же! – перестала хлюпать носом Валечка. – И до Альки добралась. Сейчас на своего любимого конька сядет. Ну, спроси ее, давай: «А зачем ты, Алька, выбрала эту ужасную профессию?»
– Профессия как профессия, – не поддалась на провокацию Аурика Георгиевна и, как обычно, постаралась оставить за собой последнее слово: – Смотрю я на вас, дорогие мои, и думаю: ну почему бог одним дает, а у других отнимает?
Сестры насторожились, а Алечка особенно напряглась, потому что привыкла к тому, что ее имя произносят, как правило, в одном и том же контексте. Во-первых, что ей несказанно повезло: у нее есть Спицын, а от Спицына у нее – Лерка. А, во-вторых, при таком везении обязательно надо чем-то пожертвовать. Вот она и жертвует красотой ради полезности. Потому что есть песни о донорах, о врачах, о медсестрах, но нет песен о проктологах, и не будет. Увы, предмет исследования априори лишен поэзии. Первоначально Аля сопротивлялась, искала аргументы, что, мол, о гинекологах, отоларингологах, дантистах и прочих тоже песни не поют. Но потом Наташа ее успокоила: «Песен не поют, конечно, зато анекдоты рассказывают». В итоге Алечка смирилась и в глубине души согласилась, что за счастье надо платить. И уж лучше так, а не иначе.
– Не смотри на меня так, – насупила брови Аурика. – Я не про тебя.
– А про кого?
Аурика Георгиевна с жалостью посмотрела на Иру с Валей и вдруг понесла какую-то немыслимую околесицу:
– Это я про себя.
– В смысле – это тебе Бог дает? – уточнила Валечка и точно так же, как и мать, подняла левую бровь вверх.
– Да, – величественно изрекла Аурика.
– А отнимает, значит, у нас? – не выдержала даже Ирина.
– Вечный закон, девчушки, – уничижительно назвала своих детей Аурика Георгиевна и развила мысль до конца, – и природе нужно отдыхать.
Наталья Михайловна узнала о состоявшемся разговоре в пересказе ошеломленной Алечки.
– Так и сказала? – засмеялась Наташа, чем повергла поборницу прав личности Алю Спицыну в ужас.
– Так и сказала, – подтвердила она и с интересом посмотрела на старшую сестру.
– И ты расстроилась? – продолжала улыбаться Наталья Михайловна.
– Конечно.
– Не расстраивайся, – попросила Наташа Алечку. – Скоро все обойденные природой соберутся под одной крышей. И будет у нас большой класс коррекции под названием «Институт управления, бизнеса и права».
– Утвердили? – обрадовалась Аля и наконец решилась: – Наташ, а, может, ты Лерку к себе возьмешь? Мне как-то спокойнее будет, что она у тебя под боком.
– Я, Аль, не только Лерку, я и Матвея с собой заберу.
– Да-а-а, – удовлетворенно протянула Алечка. – Хорошее время настало. Раньше бы за такую семейственность…
– Знаешь, сейчас время не лучше. Просто я подумала, что другой такой возможности может и не представиться. А так, можно считать, – семейный бизнес, общее дело. Никто никого не подставит, не предаст. Надо пользоваться моментом, Алька. Я ведь хорошо помню, как с нашей кафедры был вынужден профессор Полянский уволиться, а все потому, что на ней его дочь работала. Так и ушел в другой институт. И папа, между прочим, тоже. Мог бы и меня к себе взять, не с улицы же. Но даже возможности такой не рассматривал, хотя вроде бы династия математиков.
– Ну-у-у… не знаю, – вдруг усомнилась в словах сестры Аля. – Какая династия? Ты да папа.
– А дед? – привела довод Наталья Михайловна.
– Ге? – удивилась Аля.
– При чем здесь Ге? Другой дед. С папиной стороны. Он ведь тоже математик был. Известный причем.
– А ты не боишься, Наташа? – вдруг растревожилась Алечка. – Шила ведь в мешке не утаишь. Стоит только рядом сесть, как сходство начнет в глаза бросаться. Это кому скажи: ты, Ира, Валя, да еще и Лерка с Матвеем! Тут не просто династия, тут – семейный подряд. Кооператив по производству кадров.
– Уже не боюсь, – призналась Наталья Михайловна. – Афишировать, конечно, не стала, но акционеров в известность поставила. Не хотелось с обмана начинать.
– И что?
– Да ничего, – пожала плечами. – Говорят, уж больно вы, госпожа Коротич, щепетильная.
– А ты?
– А что я? Я кокетничать не стала. Всех назвала: и Иру, и Валю, и Лерку с Матвеем, а потом поручилась, что подбираю строго по профессиональным параметрам. На что мне ответили: «Чужие нам ни к чему, свои, глядишь, с бо́льшим вниманием к делу будут относиться…» В общем, не знаю я, Аля, правильно ли поступаю, но думаю, что правильно. А ты?
– Наверное, правильно, если о семье думать, но вот только что люди скажут?
– Ничего они не скажут, – отмахнулась от сестры Наталья Михайловна, наивно предполагавшая, что никому до происходящего за стенами вверенного ей вуза нет дела.
Однако людям всегда есть дело до того, что впрямую их не касается. И в них говорит не гражданская ответственность, не тревога за нецелевое распределение денежных средств, не радение за общее дело, в них говорит любопытство и банальная человеческая зависть к тем, кто преуспел. «С какой стати?!» – вопрошает завистник и ищет объяснения чужому везению. И, разумеется, находит: «Конечно, – презрительно кривит он свой рот. – Свя-а-а-ази… Де-э-э-ньги… А может, и еще кое-что-о-о-о… из числа семи смертных грехов».
Когда варианты этого «кое-что» долетали до ушей Натальи Михайловны, она суровела лицом и просила своего секретаря предоставить личное дело сотрудника, не справившегося с нахлынувшей завистью. Ознакомившись, приглашала к себе начальника отдела кадров Белоусову Ирину Михайловну, декана, заведующего кафедрой, на которой числился завистник, и ставила вопрос ребром: «быть или не быть».
– Я – за честность, – заявляла о своем отношении к происходящему Наталья Михайловна и внимательно вглядывалась в лица своих визави. А те, обласканные мудрым ректором Коротич, легко изыскивали причины, позволявшие усомниться в профессиональной компетенции несчастного злопыхателя. После двух или трех таких акций выявилась следующая закономерность: чем выше был профессионализм сотрудника, тем ниже его склонность к злословию. Сделав это открытие, Наталья Михайловна объявила войну дилетантам и очень быстро избавилась от тех, кто мешал осуществлению поставленных планов. В итоге у вверенного ей вуза сложилась репутация солидного учреждения, в котором работают профессионалы. Начали даже поговаривать о повышении зарплаты сотрудникам в связи с увеличением количества студентов. Акционеров такое положение дел вполне устраивало, а Наталья Михайловна Коротич, радевшая за вуз как за собственное дитя, единогласно была признана прекрасным руководителем, ведущим Институт управления, бизнеса и права в прекрасное будущее.
* * *Впрочем, этому поступательному движению вперед немало способствовали и те, о ком щепетильная Наталья Михайловна заранее предупредила своих акционеров. Сестры Коротич, а по официальным документам – Белоусова и Велейко, как две капли воды напоминали великого кормчего – Наталью Михайловну, уверенно восседавшую в ректорском кресле. Не случайно их всех сотрудники вуза за глаза называли «тремя толстяками». Поэтому, когда в институте появилась Валерия Валентиновна Жбанникова, ее автоматически окрестили «наследником Тутти», четко следуя тексту знаменитой сказки Олеши. «Не хватает только куклы», – перешептывались между собой преподаватели кафедры философии и культурологии и бились об заклад, что вот-вот и она появится.
