Татьяна Булатова - Да. Нет. Не знаю
Наташа разомкнула объятия и отошла в сторону. Аурика так и продолжала стоять с опущенными руками. Со стороны она казалась проткнутой резиновой куклой огромных размеров, из которой сквозь маленькую дырочку медленно выходил воздух, издавая чуть слышное шипение. Наталья Михайловна взялась за ручку двери, потом вспомнила, что та заперта, и, прежде чем повернуть ключ, оглянулась:
– Я не возьму твои деньги. Любовь ребенка к матери стоит гораздо дороже. Жаль, что ты этого так и не поняла.
В тот вечер Полина поклялась хозяйке, что никогда ни при каких обстоятельствах не расскажет «девчонкам» о том, что она видела сегодня.
– А че такого-то? – искренне изумлялась Поля. – Ну, поплакали, с кем не бывает. Вы ж тоже вроде как человек…
Аурика Георгиевна с ненавистью смотрела на глупую домработницу, но сделать ничего не могла: молчание Полины было ей необходимо. Есть уроки, предназначенные только для одного человека. И этим человеком сегодня оказалась она сама. И пусть урок был запоздалым, и пусть она получила его в тот момент, когда была абсолютно уверена в своей правоте, Аурика Одобеску была по-настоящему счастлива. А когда человек счастлив, он щедр. Именно об этом Аурика Георгиевна и заявила своей старшей дочери, ворвавшись к ней в кабинет в тот момент, когда проректор по научной работе Наталья Михайловна Коротич взялась за трубку, чтобы сказать акционерам окончательное «нет».
– Я все поняла, – заторопилась Аурика, чувствуя себя в дочернем кабинете не в своей тарелке. – Возьми деньги, соглашайся.
– После того, что я от тебя услышала, – нет.
– Но ведь ты же видишь, – виновато произнесла Аурика, стоя перед дочерью навытяжку. – Я сожалею. Я приехала сама. А ведь мне семьдесят лет. И я очень прошу тебя согласиться и попробовать.
– У меня что, стало больше шансов? Процент увеличился? Или ты в букмекерской конторе выиграла столько, что можешь основать свой университет имени себя?
– У меня есть опасение, что если мы сейчас с тобой не договоримся, будет плохо всем, – выдохнула Аурика Георгиевна, а Наташа снова поймала себя на ощущении, что мать явно стала ниже ростом.
– Всем – это кому? – проректорское кресло явно делало Наташину позицию гораздо более сильной.
– Тебе – в первую очередь, – еле слышно проговорила Аурика, но в ее глазах появился привычный блеск, свидетельствующий о том, что первая часть сегодняшнего спектакля под названием «Признание вины» подошла к концу. – Будем говорить серьезно, – решительно заявила Аурика Георгиевна, и от ее прежней интонации не осталось и следа. – У меня следующее условие. Точнее, два. Одно из них тебе известно: я, не ставя девочек в известность, отдаю тебе их долю, за которую ты несешь полную финансовую ответственность. И в случае… – начала Аурика, но Наталья Михайловна ее прервала:
– Ты хочешь подписать со мной договор?
– Если это необходимо, мы подпишем с тобой договор, – не осталась в долгу Аурика Георгиевна и выдвинула второе условие: – И Ирка, и Валька должны работать с тобой. Ты должна оставить за собой право формировать трудовой коллектив самостоятельно.
– И кем они будут работать? – растерялась Наталья Михайловна. – Рядовыми преподавателями? Ни у той, ни у другой нет опыта. Ирка-то еще ладно, она обучаема, а вот Валентина точно не сможет.
– Зачем преподавателями? – Аурика отодвинула кресло и села напротив дочери за длинный стол. – Уязвимая позиция. Своих людей нужно ставить в бухгалтерию и в отдел кадров, потому что финансовая прозрачность и грамотный подбор персонала – это необходимые условия для плодотворного ведения бизнеса, – старательно произнесла Аурика Георгиевна фразу, напоминающую цитату из интервью с министром экономики в прямом эфире.
– Пойдешь ко мне заместителем? – улыбнулась Наташа.
– Ни за что.
– Это почему?
– Мы с тобой, дорогая моя девочка, не сработаемся.
– Потому что ты умнее меня? – рассмеялась Наталья Михайловна.
– Потому что я мудрее тебя, – поправила Аурика и традиционно добавила: – И потому что я – Одобеску.
Это заявление окончательно развеселило Наталью Михайловну: еле сдерживая хихиканье, в присутствии матери она позвонила своим работодателям и объявила о своем согласии при условии, что войдет в число акционеров. Теперь тайм-аут попросила приглашающая сторона, насторожившись от проявленной прыти профессора Коротич.
– А вдруг откажут? – резонно заподозрила Аурика Георгиевна.
– Баба с возу – кобыле легче, – заочно приняла отказ Наташа, точно так же, как и ее мать, размышляя над перипетиями судьбы в атмосфере нежданно нагрянувшего счастья. Самая главная потребность детского сердца – потребность в любви – была утолена, и теперь ей было абсолютно все равно, какой ответ она получит. Надо ли говорить, что подобная отстраненность сработала, как катализатор, и Наталья Михайловна получила вторичное предложение возглавить Институт управления, бизнеса и права на выгодных для нее условиях.
– Никогда не думала, что ты такой ценный кадр, – язвила Аурика Георгиевна, сменив образ королевы-матери на образ делового премьер-министра.
– Я в тебе тоже склонности к логическому мышлению не обнаруживала, – щедро выбрасывала козыри на кон Наташа и подмигивала сестрам, воодушевленным возможностью улучшить свое финансовое положение и сделать это легально.
– А вдруг не возьмут? – больше всех тревожилась Ирина, отвыкшая верить в лучшее. – А вдруг я не пройду собеседование?
– Конечно, не возьмут, – подливала масла в огонь важная Аурика. – Как только ты расскажешь о любви к ближнему, так сразу же и не возьмут. Расскажи им о том, что твой метод управления – это метод финансового кнута и пряника. Что ты знаешь о дифференцированном распределении премий?
– Ничего, – смутилась Ирина Михайловна.
– Вот и я вижу, что ничего. Неплохо бы тебе Макгрегора почитать. «Теория Х и теория Y», – посоветовала Аурика Георгиевна.
– Ого! Неужели сама читала? – подтрунивала над матерью Валечка, потерявшая на какое-то время боевую сноровку в связи с очередным расставанием со своим художником, душа которого устремилась к высокому так рьяно, что он на полном серьезе заявил об отмене сексуальных контактов во время поста.
– Мне положено знать, я – историк, – гордо напоминала Аурика, и ее левая бровь автоматически ползла вверх.
– А я – бухгалтер, – вторила ей младшая дочь и торопилась войти в курс дела.
– Зачем ты так спешишь? – тактично интересовалась Алечка, всерьез обеспокоенная тем, что ее дочь, а с ней – и зять, останутся без Наташиного патронажа на прежнем месте работы. Как человек скромный, она не осмеливалась задать прямой вопрос: какая участь постигнет чету Жбанниковых, когда Наталья вступит в новую должность, поэтому пробовала действовать опосредованно. – Время покажет…
– Покажет, – соглашалась Валечка, но думала о своем, то есть о покинувшем ее на время поста любовнике.
– И все-таки должность главного бухгалтера коммерческого вуза – это слишком большая ответственность для тебя, – пыталась оградить сестру Аля. – Может, подумаешь?
– О чем? – взрывалась Валечка. – Мне скоро сорок. Еще пару лет – и я навсегда останусь рядовым бухгалтером в заштатной фирме, невзирая на мои исключительные, как ты не скажешь, способности.
– Неужели у тебя нет перспектив дальнейшего роста, Валя? – наивно переспрашивала сестру Алечка. – Ты же столько лет в профессии! У тебя огромный опыт…
– Аль, – рычала Валентина Михайловна. – Ты что, совсем дура? Посмотри на меня. Что ты видишь?
– Тебя, – пожимала плечами Аля.
– Нет, – продолжала наскакивать на сестру Валечка. – Ты видишь не меня, а почти сорокалетнюю бабу, на которую с каждым годом смотреть все противнее и противнее. Потому что эта баба толстеет, стареет и все меньше становится интересна мужчинам. А мои руководители – молодые ребята. Им нужна вокруг красота, а не пятьдесят килограммов лишнего веса. Поэтому – оставь меня в покое. Первый раз в жизни завидную должность предложили, а тут ты со своими сомнениями. Аля, поверь! Лучший бухгалтер – это главный бухгалтер. Только он может позволить себе ориентироваться на конъюнктуру рынка, а не на то, кто и как на него посмотрел. Главного бухгалтера… его ценят. И еще – главного бухгалтера обязаны любить все: от начальника до вахтера. И знаешь почему?
– Почему? – чуть слышно вздыхала Алечка.
– Потому что он – главный бухгалтер! – заорала Валентина Михайловна так, что Аля закрыла рот и молча уселась на диван.
– Что ты так нервничаешь? – попыталась успокоить сестру Ирина.
– У нее любовная драма, – ответила за дочь Аурика и развела руками. Выражение ее лица напоминало то, с каким врач ставит диагноз: «Не волнуйтесь особенно, но в принципе это неизлечимо».
– Прекрати надо мной издеваться! – заплакала Валечка злыми слезами и в сердцах замахнулась на мать.
