Наш человек в горячей точке - Перишич Роберт
Но тут из-за этих мыслей её начала грызть совесть, потому что для семьи Эдуардо это стало бы катастрофой, а ее желание было таким сильным, что она испугалась, как бы оно на самом деле не сбылось. Она подумала о самом страшном — началось извержение вулкана, а Эдуардо с чемоданом не успевает убежать… С такими мыслями она вернулась в Хорватию, где тут же узнала, что, пока её не было, Борно сошелся с Ланой, её племянницей, и это привело её в еще большее уныние. Кроме того, в те тяжелые мгновения никто не хотел её понимать, все говорили, что незачем ей было ехать в Мексику.
Неожиданно через неделю ей позвонил Эдуардо и сказал, что берет свой чемодан и едет в Хорватию. Она ужаснулась, что началось извержение вулкана, но он сказал, что дело не в этом. Я еду ради любви, сказал он, а Милка от облегчения и счастья расплакалась.
«Через некоторое время мы с Эдуардо обвенчались в Хорватии, потом поехали в Мексику и там обвенчались ещё раз», — написала нам Милка, добавив, что они решили жить в Хорватии, где она могла бы получить университетское образование, так как недавно поступила на геологический факультет.
Я подумал, что такой конец, с возвращением в Хорватию, выглядит притянутым за уши. Но надо понимать, что мы не можем показывать собственную страну как место, из которого все хотят сбежать. Как бы то ни было, я решил, что для Сильвы это совсем о’кей. Написал её адрес и нажал send.
Сильва позвонила мне в районе полудня. Она была довольна.
— Ты думаешь, это выглядит реально?
— Да кого это интересует, — сказала она. — Кому, в сущности, нужна реальная любовная история?
Потом она сказала, что у меня талант к этому жанру. И добавила, что с этим талантом я мог бы и кое-что зарабатывать, пока не найду что-то другое. Сказала, что если я хочу, она может пристроить меня в «Виолетту», это женский журнал, который выпускает ПЕГ, и я мог бы писать для них короткие любовные романы, которые они вшивают в середину журнала, а подписывать их нужно иностранными женскими именами. Публика не любит отечественные имена, им не нравится, как они звучат, сказала она, так что если я хочу для них писать, сейчас, когда у меня нет работы, никто и не узнает, что пишу я.
* * *Как-то вечером мы встретились с ней за пивом в каком-то заброшенном кафе, где было полно зеркал. Она принесла мне тот гонорар, из рук в руки. Потом я слушал, как она с привкусом редакционной фрустрации, которую я уже подзабыл, говорила о Чарли, который после отставки Перо стал главным редактором. Роль главного его переродила… — Больше за мной не бегает, — сказала Сильва и машинально глянула в зеркало, видимо оценивая, насколько она располнела. Дарио, продолжала она, тоже продвинулся, ходит за Чарли как тень, вытеснив из игры Секретаря, которому очень трудна эта партийная работа на местах, холестерин у него подскочил выше потолка, и они могут отправить его на пенсию… Хозяин, об этом я знал, стал председателем национального теннисного союза, а в перспективе метит в Олимпийский комитет…
Слово за слово, пиво мы пили до закрытия, а когда официанты пригласили нас на выход, я сказал: — Пошли ко мне? На заправке можем взять ещё пива…
Она чуть помолчала и сказала: — Думаешь?
— Ничего я не думаю, — сказал я.
Мы смеялись и виляли на дороге.
Закончилось всё в постели.
После секса она заснула, а я лежал и дышал рядом с ней на разложенном диване.
Проснулась она через полтора часа — первые лучи света проникали через жалюзи — и увидела, что я с пивом сижу за столом.
— Ты в порядке? — спросила она.
— О’кей, — сказал я. — Просто не смог заснуть.
— Не беспокойся, — сказала она, ища лифчик, — я сейчас…
— Нет, поспи ещё, — сказал я.
— Да мне домой нужно, — вздохнула она. Встала и принялась искать остальную одежду.
Я замолчал. Подумал, что надо бы предложить ей остаться, но я был почти не способен разговаривать и вообще-то хотел остаться один.
Она одевалась в полумраке. Подошла ко мне. Слегка нагнулась и посмотрела мне в глаза: — В этом нет беды.
Должно быть, мое лицо выдавало панику. Мне казалось, что теперь конец нашей дружбе. С другой стороны, любовь не началась.
— Мне всё ясно, — сказала Сильва.
Я вопросительно посмотрел на нее.
— Она всё еще у тебя в голове, — сказала она.
Я сделал какую-то неопределенную гримасу.
— Но знаешь, ты должен её выбросить.
— Тут нет никакой связи, — сказал я, чтобы не молчать.
— Во всяком случае, тут нет никакой связи со мной, — сказала она, нервозно пытаясь найти на столе какие-то свои вещи. — Я — «кул». У меня в жизни было столько говна. И меня ничто не может… Но я говорю это из-за тебя. Тебе нужно выбросить из головы эту историю, как будто бы её никогда и не было.
— Но послушай… — мне хотелось как-то обойти всё это стороной.
— Поверь мне, я знаю, что это такое.
Я подумал, что вот было бы хорошо, если бы я её любил. Она заслуживает любви, подумал я.
Но мысль о любви показалась мне очень тяжелой. Я представил себе какой-то водоворот, как будто я стою у реки, смотрю на него и хочу остаться за пределами этого безумия.
— Да, должно быть, это так, — сказал я. — Хочешь, я сделаю тебе кофе?
Она вздохнула, словно пытаясь что-то проглотить.
— Ладно, давай! — сказала она энергично, как мастер, которого ещё ждет много работы.
— Сильва, я очень высоко ценю тебя, — сказал я, пока она пила кофе.
Вокруг её глаз собрались морщинки, она иронично улыбнулась.
— Не будь таким откровенным, — сказала она.
Позже она вызвала такси.
* * *— Разблокировали! — орал Маркатович по телефону.
Он разбудил меня.
— Включи компьютер!
Я что-то пробурчал. Посмотрел на часы: десять пятнадцать.
— Включай комп, смотри биржу! Растет! — кричал он.
Ребра у него срослись уже совсем надежно. Нижняя губа, посредине, стала чуть толще, и нельзя сказать, что это ему не шло. Он поставил коронку на передний зуб. Я включил компьютер и наконец увидел бегущую строку. РИБН-Р-А. На старте выросла на восемь процентов.
Я набрал Маркатовича: — Это здорово…
— А будет ещё лучше, — кричал он. — Должно быть! До моей цены ещё ждать и ждать, но момент настанет, они должны вырасти, должны дотащиться!
— Наверняка должны, — я подбодрил его почти так же, как недавно.
Уже некоторое время мы знали, что с этим банком вопрос будет решен, потому что государство взяло на себя и основной пакет, и долги. Этот случай не повод для всеобщей радости, но регион Риеки мог вздохнуть с облегчением, так же как и мы с Маркатовичем. Мы ждали, когда отменят запрет на куплю-продажу акций, чтобы спасти те деньги, которые мы вложили, когда были, как мне кажется, какими-то другими людьми.
— Я хочу одного, получить своё, вот моя цель. Когда дойду до нуля, выхожу из игры! — кричал Маркатович.
— Конечно, ты дойдешь до нуля, постепенно, — я умеренно поддерживал его.
— Надеюсь, я исчерпал свою квоту говна.
— И я.
— Мать твою перемать, если я дойду до нуля, ты неплохо заработаешь! — кричал Маркатович.
— Посмотрим.
Я не хотел лишать его надежд, но у меня не было намерения ждать роста до его цены.
— Ты следи и сообщай мне ситуацию. Мне сейчас надо на одну встречу, сам смотреть не могу, — сказал Маркатович.
Я остался перед компьютером.
Я смотрел информацию с биржи, на все эти меняющиеся цифры.
Смотрел, видел себя в тот день, когда бухнул все деньги в эти проклятые акции.
И потом сидел в кресле и смотрел по сторонам… Да, давно это было.
Как будто ныряю, всегда сначала вижу то пространство, квартиру, в которой мы жили… Ту квартиру, на которую я как-то раз недавно случайно наткнулся в объявлении, изучая, что сдается.
