День между пятницей и воскресеньем - Лейк Ирина
— В институте, у них там сегодня какой-то то ли сбор учебников, то ли еще что-то.
— Жаль, я бы хотел, чтобы она тоже была тут. Потому что я хочу попросить у вас у всех разрешения ухаживать за вашей бабушкой. Нет-нет, не как сиделка, а как ее… — Он хотел сказать «молодой человек» и сам засмеялся.
— Кавалер, — подсказала Мила громким шепотом.
— Да. Так вот, я официально прошу у вас ее руки. Прошу у вас права поддерживать ее под руку.
— Боже, как трогательно! — Вера всплеснула руками. — Можно я вас обниму?
Они все стали обниматься, потом опять долго рассаживались, а потом откуда-то раздалось покашливание.
— О, мама проснулась. — Мила вытащила из кармана детскую радионяню. — Я тогда поднимусь к ней, а потом позову вас, ладно? — И она убежала наверх по лестнице.
— Ой, — вдруг сказала Вера, встревоженно вытянув шею, она что-то увидела за окном.
Дима тоже посмотрел в окно и покачал головой.
— Нет, не он. Не его машина. — Потом повернулся и объяснил Леониду: — Нам в последнее время сильно досаждает Михаил Андреевич, если вы понимаете, о ком и о чем я.
— Боюсь, что очень хорошо понимаю, — кивнул Леонид.
— А насколько я понимаю, вы же когда-то именно из-за него не смогли уехать в Москву с мамой вдвоем? — добавила Вера.
— Можно и так сказать, — грустно кивнул Леонид. — Так и как же дела у Мишеньки сейчас?
— Превосходно, — сказала Вера. — У него, в общем-то, всегда все было неплохо. Хотите, мы вам вкратце расскажем?
Вкратце у них не получилось. Как когда-то профессор Розанов так и не смог справиться со своей тещей, так и девочек с их мужьями всю жизнь преследовал их родной дядюшка. С одной-единственной целью — выгоды и наживы. Его мать прочно внедрила в его голову установку о том, что старшая сестра должна и обязана содержать его и заботиться о нем и, конечно, финансировать все его прихоти. Со временем эта священная обязанность перешла и на девочек. Екатерина Михайловна манипулировала своей дочерью до конца своих дней, как ни старалась Лида оборвать все связи, как ни пыталась держать дистанцию, ее мать отлично знала, куда надавить, как, когда и чем на нее воздействовать, она разыгрывала мхатовские спектакли, обижалась, страдала, упрашивала, угрожала, звонила по сто раз на дню, а потом неделями не отвечала на телефонные звонки, шантажировала, манипулировала, притворялась смертельно больной — словом, вытаскивала из своих бездонных рукавов все новые и новые крапленые козыри, которые мгновенно били все Лидочкины карты и рушили Лидочкины планы.
Когда Мишеньке исполнилось семнадцать и он закончил школу, Екатерина Михайловна купила ему билет до Москвы, посадила на поезд, позвонила Лиде и слезно умоляла ее приютить родного брата буквально на две недельки, пока тот не поступит в институт. Он же ее родной брат. Он так готовился. Он едет поступать. От этого зависит его будущее, его жизнь и карьера, разве Лидочка не понимает? И что же, ему жить на улице? Когда у них с Юрием такая прекрасная квартира. Мишенька никого не стеснит. Вера и Мила до сих пор помнили, как он появился у них на пороге, и они ужасно его испугались, потому что он был одет как заправский бомж. Екатерина Михайловна продумала и это. Разумеется, Лида не сможет отправить родного брата в приемную комиссию в лохмотьях, конечно, она купит ему новую одежду и обувь. И непременно кожаный портфель — его Мишенька требовал с невероятной настойчивостью. Юрий Валерьевич тогда чуть было не взорвался от возмущения, но стерпел после долгих уговоров Лидочки. Это всего лишь две недели. И это ведь ее родной брат. Пожалуйста, Юра, пожалуйста. На вопрос, в какой именно вуз готовился поступать Мишенька, тот гордо ответил — в МГУ. Однако в аттестате у него были сплошные тройки, а в голове — сплошные пробелы. Школу он явно закончил с трудом. Лидочка позвонила матери и нарвалась на очередной скандал — неужели ее мужу-профессору так сложно пристроить родного брата Лидочки в МГУ? Что за глупости? Поговорить с нужными людьми, дать взятку, в конце концов! Это же ее младший брат! Как же Лидочке не стыдно? Екатерина Михайловна рыдала в трубку и причитала, как она могла вырастить настолько бесчувственную, черствую и бессердечную дочь, которая к тому же бросила родную мать и сбежала в Москву со своим докторишкой. Мишенька тем временем целыми днями валялся на диванах, опустошал холодильник, но, когда он добрался до портмоне самого профессора Розанова и стащил оттуда двадцать пять рублей, тот не стал церемониться и выставил родственника за дверь. Не совсем на улицу, конечно: Мишеньке сняли удобную комнату почти в центре города и устроили его на подготовительные курсы. Через полгода он снова возник у них на пороге с бледной заплаканной девицей. Девица была беременна от Мишеньки, а подобный стресс для будущего абитуриента был совершенно нежелателен, и вообще, он не понимал, что теперь делать со всей этой ситуацией. Потом была еще одна девица, скандалы с родителями девиц, были странные компании, карточные долги и проваленные экзамены. Все это продолжалось долгие-долгие годы. Лидочка жила как будто со сжатой пружиной внутри, разрываясь между мужем, мамой и братом. Когда мать чувствовала, что Лидочка вот-вот взорвется, она выкладывала на стол свой главный козырь — последние слова Лидочкиного отца. Конечно, разве Лидочка могла бросить маму и Мишеньку. Мама постарела, жить одной ей давно разонравилось, и тогда встал вопрос о покупке квартиры поближе к детям. Профессор Розанов был категоричен, но Лидочке удалось уговорить его и на этот раз. В самом ближайшем Подмосковье, практически на окраине Москвы была куплена квартира, не очень большая, но удобная, двухкомнатная. Она была куплена с единственным условием — после смерти Екатерины Михайловны квартира достанется девочкам. Профессор Розанов лично все проверил и тщательно проследил, чтобы у нотариуса была составлена дарственная на имя Веры и Людмилы Розановых. Девочки были еще несовершеннолетними, так что пока Екатерина Михайловна официально значилась собственницей жилого помещения. Надо сказать, она прожила долгую жизнь, а когда ее не стало, Мишенька почувствовал, что лишился своей главной защиты, впал в депрессию, пытался покончить с собой, разбил о стену голову и прекратил свои спектакли только после того, как Юрий Валерьевич пригрозил ему длительной принудительной госпитализацией. Однако, когда они занялись переоформлением квартиры, оказалось, что Екатерина Михайловна, находясь в здравом уме и твердой памяти, посетила нотариуса еще раз и переписала условия дарственной. Квартира досталась Мише.
— А что сейчас? — спросил Леонид.
— А сейчас он пытается отнять у Лидии Андреевны клинику, — сказал Дима очень спокойно, хотя Леонид заметил, как у него на виске забилась жилка. — У Лидии Андреевны есть клиника, они с мужем ее основали и создали. Очень известная. Клиника профессора Розанова, слышали?
Леонид кивнул.
— Так вот, Михаил Андреич твердо вознамерился ее отнять. Он нанял адвокатов, кучу народа, даже каких-то журналистов на нас пытался натравить. Не поверите, однажды пришлось спустить его с лестницы.
— Поверю. А на каком основании он пытается претендовать на клинику?
— Лидия Андреевна — его сестра, прямая родственница. И, как вы знаете, она не совсем здорова. Тогда с той квартирой у нас почти все получилось, но он умудрился заставить ее тайком от нас подписать отказ от наследства. Уж не знаю как. Хотя знаю. При помощи своих главных талантов — шантажа, манипуляций и подлости. Так вот, сейчас он давит на прямое родство, на недееспособность Лидии Андреевны и еще на один факт. Лидия Андреевна когда-то устроила его на работу в клинику. На какую-то непонятную должность, то ли администратором, то ли завхозом. Чтобы у него было официальное место работы, чтобы стаж шел.
— Он что, нигде не работал?
— Он, знаете ли, творческий человек, он ищет себя. Так вот, сейчас он давит на то, что сыграл большую роль для развития клиники. Семейной клиники. Он же — семья. Как-то так.
