Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка - Лагутски Джон
Андрей, Ванин друг по дому ребенка № 10, которого Ваня научил говорить, покинул Москву в 1996 году. С тех пор он жил во Флориде, где его отец работал менеджером в пятизвездочном отеле. В 1999 году они почувствовали, что Бог зовет их в Россию. Отказавшись от комфортной жизни, они десять лет занимались помощью несчастным детям. Все это время Андрей с отцом регулярно посещали дом ребенка № 10. Андрей отлично владеет русским и английским языками и мечтает стать переводчиком. В 2010 году семья вернулась в Соединенные Штаты.
Рейчел возвратилась в Лондон в 1999 году и работает секретарем в благотворительной организации, которую они основали вместе с Сэрой. Она не оставила надежды выучить русский язык.
Маша, малютка из второй группы дома ребенка № 10, которую очень любила Вика, умерла вскоре после того, как ее перевели в интернат № 30.
Валерия, та самая девочка с синюшными губами, которой благодаря усилиям Сэры и Алана была сделана сложная операция на сердце, умерла двумя годами позже. Она так и не стала центром чьей-то вселенной.
Дима, который плавал в собственной моче в психоневрологическом интернате в Филимонках, умер в возрасте десяти лет.
Слава, несчастный мальчик, напавший на Ваню, заперт в психоневрологическом интернате в Москве. Просьба повидаться с ним в 2007 году была встречена отказом.
Адель Владимировна, главный врач дома ребенка № 10, выстояла в неприятностях, причиненных ей усыновлением Вани, и умерла на своем посту. Прощание с ней проходило в доме ребенка. На должности главного врача ее сменила заместительница. В 2007 году топившийся углем котел убрали, однако порядки остались прежними, и детей все так же держали в привязанных ходунках. В 2010 году авторы обнаружили дом ребенка закрытым на капитальный ремонт. В здании должны появиться новые окна, заново проведено электричество и поставлена новая отопительная система. Джон надеется, что дом закроют навсегда, а все дети найдут приют в семьях.
Старенькая воспитательница, угостившая Сэру конфеткой во время прощания с Джоном, была убита в подъезде собственного дома в 2006 году.
Григорий, адвокат, осмелившийся выступить против коррупции в международном усыновлении, был арестован в мае 1999 года и осужден за торговлю детьми. Почти три года его держали в одиночной камере, лишив книг, возможности физической активности, посещений и передач. Шесть месяцев спустя, чувствуя, что стоит на пороге безумия, он, по его рассказу, пережил Божественное откровение. Это случилось в годовщину смерти его матери. Он нашел в себе силы жить дальше. Дело Григория слушалось в суде четыре раза, и он защищал себя сам. Каждый раз судья отводил обвинение за недоказанностью. В апреле 2002 года Григория освободили. Никто не принес ему извинений. Теперь он уважаемый адвокат по правам человека. Он участвовал в некоторых громких правозащитных делах, но особой гордостью его наполняет тот факт, что его бывшие враги, включая государственного прокурора, начальника тюрьмы и агентов секретных служб, обращались к нему с просьбами представлять их интересы в суде. Его заключение в тюрьму дало понять всем российским адвокатам, чем чреват вызов чиновникам, занятым международным усыновлением. Адель Григорий вспоминает с нежностью и благодарностью. Несмотря на сильнейшее давление со стороны властей, она отказалась участвовать в фальсификации свидетельств в возбужденном против него деле о торговле детьми, чем серьезно ослабила позицию обвинения.
Валентина Андреевна (Андреевночка) в 2000 году уволилась из дома ребенка. Когда в 2007 году ей показали фотографии Джона, сделанные в Америке, она от радости расплакалась. Умерла она в 2009 году, на два года пережив своего мужа.
Подростки, которые присматривали за Ваней в Филимонках, все еще остаются жертвами российской психиатрии. Большинство из них содержится все в том же учреждении, которое теперь окружено высокой стеной с колючей проволокой. Им уже за двадцать, но они лишены всех прав. Правда, кое-кто работает на местной птицефабрике. Современные законы позволяют некоторым из них жить вне психиатрической лечебницы, однако долгие годы, проведенные взаперти, и отсутствие всяких связей с родными и близкими делают это практически невозможным.
Юлия, подружка Вани в последние месяцы его пребывания в доме ребенка, сейчас живет в Москве с Леной, бывшей патронатной мамой Вани. Лена добилась, чтобы Юлию приняли в обычную школу по месту жительства, где она сейчас учится в выпускном классе. Она любит готовить и работать за компьютером. Планирует поступить в университет и стать юристом.
Лена, бывшая патронатная мама Вани, до сих пор работает в интернате № 30, где теперь занимает должность инструктора по физкультуре. С футбольной командой интерната она объехала всю Россию. Десятки девочек называют ее мамой.
Сергей Колосков, активно защищавший права детей, обнародовавший доказательства их отчаянного положения в Филимонках и предавший гласности Ванин крик о помощи, теперь занимает официальный пост члена экспертного совета при российском уполномоченном по правам человека. Он — частый гость в государственных интернатах.
Недавно он сказал: “В каждом интернате мы находим одного-двух Вань, которые способны учиться в обычной школе. В полной тишине или среди отчаянных стонов вдруг раздается голос ребенка, умеющего разговаривать. Он просит дать ему игрушку.
В России все еще остается 5000 детей, которых держат на так называемом постоянном постельном режиме. Это означает, что они приговорены всю жизнь провести в кровати.
Я думаю, если нормальный человек хотя бы раз побывает в таком учреждении, он получит незаживающую рану в сердце. Вот и я не могу бросить эту работу, пока существует несправедливость”.
В послании Федеральному собранию 2006 года президент России Владимир Путин заявил: “Поручаю правительству совместно с регионами создать такой механизм, который позволит сократить число детей, находящихся в интернатных учреждениях”. Нынешний президент Дмитрий Медведев в одном из выступлений в 2009 году констатировал: “Необходима современная система защиты детства — сегодня ее просто нет…”
Подводя итоги за 2010 год, Марина Гордеева — председатель Фонда поддержки детей, находящихся в трудной жизненной ситуации, сообщила, что “многое было сделано для защиты прав детей, однако в стране по-прежнему существуют сироты, дети-инвалиды и дети в конфликте с законом, следовательно, перелома не произошло". Мария Терновская, основательница первого патронатного проекта в России “Наша семья", которая вытащила Ваню из дома ребенка и поместила его в патронатную семью, не сумела сохранить свое детище. Пятнадцать лет первопроходства, названного ЮНИСЕФ “путем надежды для российских детей-сирот”, не спасли энтузиастов от чинуш. “Наша семья” стала жертвой бюрократических споров о том, в чьем ведении должна находиться в России забота о детях.
Мария Терновская и ее коллеги были вынуждены уйти из созданного ими проекта.
В настоящее время они создают новый центр “Про-мама” и продолжают помогать детям и семьям уже в рамках негосударственной организации.
Но понимание вреда, который наносится детям, содержащимся в государственных учреждениях, все шире распространяется в академических кругах, среди профессионалов и сотрудников растущего числа независимых организаций, помогающих семьям воспитывать детей из группы риска. В своей недавней статье доктор психологических наук, профессор Санкт-Петербургского университета Рифкат Мухамедрахимов указывает на некоторые негативные аспекты жизни в доме ребенка: “Дети от рождения до четырех лет, содержащиеся в домах ребенка Российской Федерации, живут в условиях высокой нестабильности и низкой отзывчивости социального окружения. Количество взаимодействия и отзывчивость персонала на сигналы младенцев очень низка и наблюдается лишь в рамках рутинных мероприятий, связанных с переодеванием, подмыванием, кормлением. Как правило, график работы персонала “сутки через трое” ведет к тому, что сегодня ребенок не встречается со взрослым, который работал в группе вчера. К тому же за время пребывания в этом заведении ребенок может быть до четырех раз переведен из группы в группу, из одного физического и социального окружения в другое. В итоге в течение двух-трех лет жизни ребенок имеет опыт непродолжительного взаимодействия с 60-100 взрослыми”.
