Масако Бандо - Дорога-Мандала
— Кто-нибудь, осмотрите оставшуюся, — сказала она, и Рэнтаро с юным существом неопределённого пола направился к третьей хижине.
Оба молчали. Витающая вокруг смерть сделала паломников немногословными.
На входе в третий дом висела циновка. Войдя внутрь, они увидели прислонённого к стене мёртвого мужчину. Он сидел, разинув рот, худой — кожа да кости. Из-под него вытекла липкая струя то ли фекалий, то ли слизи. Стояла ужасная вонь. Под ногами у мужчины валялось ещё одно тело. Похоже, это была женщина. Она лежала ничком, обхватив мужчину за бёдра. «Наверняка мертва», — подумал Рэнтаро, и тут что-то коснулось его ноги. Рэнтаро подскочил.
Это женщина шевельнула свободной рукой и схватила его за лодыжку.
— Она жива! — крикнул Рэнтаро юному существу, осматривающему другой угол хижины.
— И здесь двое детей, кажется, ещё дышат, — ответил тот, склонившись над маленькими телами.
Рэнтаро перевернул женщину на спину. В проникавшем через вход слабом свете проступило её лицо, отёкшее, как разбухшая от влаги земля, покрытое лиловыми пятнами. Уж не заразная ли это болезнь?! Рэнтаро отдёрнул руки. Женщина застонала.
— Воды… воды… — слабым голосом попросила она.
Рэнтаро сказал: «Сейчас принесу», и отошёл от женщины. Его спутник присел в углу. Подойдя ближе, Рэнтаро увидел, что перед ним лежат двое голых ребятишек, они лежали обнявшись. Тела этих детей тоже были покрыты лиловыми пятнами. Оба ребёнка уже едва дышали.
— Это инфекционная болезнь. Осторожно, не прикасайся, — сказал Рэнтаро своему спутнику, гладившему детей по щекам. Но тот, видимо, не знал, что такое инфекция. Рэнтаро объяснил ему, что это заразная болезнь. Тогда тот сказал: «Беда», и опустил руку.
Рэнтаро не знал, что это за хворь. Но она, видимо, внезапно поразила всех здешних жителей, поэтому он и решил, что болезнь заразная. Его спутник, видно, потеряв интерес к происходящему, покинул хижину. Рэнтаро, подобрав с земли валявшуюся деревянную посудину для воды, тоже последовал за ним. Из крайней хижины как раз вышла старуха со своими спутниками.
— Здесь трое ещё живы, — сказал Рэнтаро. Старуха хриплым голосом отозвалась:
— А здесь один живой.
— Все остальные умерли, — сказал обвешанный виниловыми верёвками мужчина.
— Беда пришла, — объявило юное существо непонятного пола, выйдя из хижины. И все согласно закивали.
— Беда, беда, — громко закричал старик с рыжим зайцем за спиной.
Рэнтаро покинул паломников и отправился искать воду. На заднем дворе был подведён горный источник. Набрав воды в деревянный сосуд, он отнёс его в хижину. У женщины не было сил даже пить. Она пролила почти всю воду, но всё-таки, увлажнив рот, облегчённо вздохнула и бессильно уронила голову.
Вновь набрав воды, Рэнтаро принёс её детям. Дети, как и женщина, едва-едва могли пить. У всех троих была крайняя степень истощения.
Если бы у него были лекарства, может быть, он хоть чем-то смог бы помочь им. Рэнтаро охватило гнетущее чувство. Ещё раз зачерпнув воды, он отправился в хижину, где был ещё один живой человек. В хижине стояла вонь от гниющего мяса. Здесь валялись четыре трупа. В стороне от них на спине лежал мужчина. Когда Рэнтаро поднёс ему воду, тот жадно выпил её, но его тут же вырвало.
— Не ешьте… меня, — слабым голосом сказал мужчина. — Быть… беде.
— Да, да, — ответил Рэнтаро. Видимо, здешние жители съели умершего от болезни и заразились от него.
Смерть тех, кто ещё жив, была всего лишь вопросом времени. Чувствуя полное своё бессилие, Рэнтаро вышел из хижины.
И тут он услышал радостные голоса. Это паломники, собрав оставшиеся на грядках овощи, поедали их прямо сырыми. Среди плодовых деревьев за домами слышался треск кустов и пронзительные крики кур, которых паломники пытались поймать. Царило оживление, как перед началом празднества. В домах умирали люди, а паломники охотились за их скудной едой. Рэнтаро охватил гнев, он подбежал к старице, которая сидела в тени дерева и наблюдала за бесчинством паломников.
— И это паломничество к Якуси?! — крикнул он старице. — Красть еду у умирающих людей — это называется паломничеством к Якуси?!
Старица повернула к Рэнтаро замотанную в лохмотья голову.
— Паломничество к Якуси и есть бедствие. Именно поэтому мы идём по Дороге-Мандала.
— Раз мы сами и есть бедствие, значит, нам можно делать всё, что угодно?!
Старица чуть повернула голову.
— В бедствии нет ни запретов, ни разрешений. Бедствие просто движется, просто движется по Дороге-Мандала.
— Да что же такое эта Дорога-Мандала?! — воскликнул Рэнтаро, припоминая всё, что случилось с ним с тех пор, как он оказался здесь. Он не надеялся на ответ, но старица монотонным голосом, словно произнося молитву ответила:
— Дороге-Мандала нет конца, покуда не встретишься с буддой Якуси.
48
Это была красивая жестяная коробка светло-лилового цвета. Прямоугольная крышка была расписана мелкими жёлтыми, красными и белыми цветами, а по краям её обрамлял растительный узор. Сая провела пальцем по гладкой поверхности.
— Открой же! — сказала сидевшая на веранде Тами.
Её завитые волосы украшала красная лента, одета она была в красивое платье с узором из рассыпанных по белому фону красных цветов. Это была та женщина, которой дней десять назад на речном берегу Сая подыскала лекарственную траву и объяснила, как готовить настой. Разузнав у кого-то, где живёт Сая, она навестила её и назвалась Такабэ Тами.
Сая открыла крышку жестяной коробки. Разнёсся сладкий аромат. В коробке лежало завёрнутое в тонкую обёртку бисквитное печенье. Сая уже давно не доводилось есть ничего подобного. У неё потекли слюнки стоило ей вспомнить вкус бисквита.
— Ну, что вы?!
По карточкам нельзя было достать ничего подобного. В Тояме, может быть, и есть такое печенье, но оно, наверное, стоит сумасшедших денег. Накрашенные губы Тами тронула довольная улыбка:
— Дарлинг[68] мне подарил.
Сая решила, что «дарлинг», наверное, имя. Наверняка, он настоящий богач. А иначе, как бы ни была благодарна ей Тами, она не смогла бы подарить ей такое дорогое угощенье.
— После того, как я выпила отвар из той травы, боль в желудке прошла. Похоже, она и впрямь помогает, — радостно сказала Тами.
Думая о том, как же обрадуется Исаму, Сая закрыла коробку. Иначе она не смогла бы удержаться и немедленно съела бы всё печенье.
Тами, сложив руки на коленях, чинно сидела на веранде. Увидев, что Сая приняла коробку с печеньем, она расслабилась. Закинув руки за спину и откинувшись назад, она принялась разглядывать дом и огород. Видневшаяся сквозь раздвинутые перегородки гостиная выглядела пустой — лишь в углу был сложен матрас. Единственное подобие мебели — старый маленький обеденный столик из дома Нонэдзава и перевёрнутый деревянный ящик, за которым Исаму делал уроки. На столике лежали два детских журнала, принесённых Рэнтаро. Сидя за этими журналами вдвоём с сыном, Сая пыталась учить японский язык. Под потолком висела голая лампочка, на вбитых в притолоку гвоздях была развешана одежда. Равнодушно обведя всё это взглядом, Тами с неприкрытым любопытством спросила: «Ты из Юго-Восточной Азии? Почему же ты не вернёшься туда?» Сая, пожалуй, даже обрадовал этот бесцеремонный вопрос. Когда она приехала в Тибаси, всем явно не терпелось спросить её об этом, но никто не решался. Невысказанный вопрос тяжело повис в воздухе и угнетал Саю до глубины души. Этот свинцовый воздух будто нарочно был разлит вокруг, чтобы душить её.
— Здесь мой муж, — ответила Сая.
Стоило ей упомянуть до сих пор не вернувшегося Рэнтаро, как сердце сжалось от боли. Её снова охватило сомнение, вернётся ли он к ней.
— Твой муж Нонэдзава? Вы познакомились в Юго-Восточной Азии? — Похоже, Тами была прекрасно осведомлена об обстоятельствах Саи. — Ты молодчина! В поисках мужа добралась аж до самой Японии. А я вот не знаю, отправлюсь ли за своим дарлингом в Америку… — Тами смущённо засмеялась.
Услышав «молодчина» от японки, Сая растерялась — её поступок впервые удостоился похвалы.
— Твой муж американец? — спросила Сая.
Тами внимательно посмотрела на неё. А затем, как вспугнутая людьми и готовая вот-вот улететь птичка, нервно кивнула:
— Он американский солдат, дислоцированный в Тояме.
Когда она жила в доме Нонэдзава, женщины иногда судачили о содержанках солдат оккупационных войск. «Это позор! Какой стыд!» — кипятились они. Теперь Сая поняла, откуда взялось бисквитное печенье и почему Тами была так шикарно одета. Эта женщина была сортиром для американца. Во время войны японцы использовали в качестве сортиров малаек и кореянок, а когда они проиграли войну, японки стали сортирами для американцев. Вот так женщины становятся сортирами для мужчин страны-победительницы, подумала она.
