Роберт Динсдейл - Хижина в лесу
— Он тебя бил?
— Он меня не отпускал, — прошептала Лена.
— И все?
— Мне холодно, Алик.
Мальчик помог ей придвинуться ближе к костру и, сняв с себя пальто, укрыл девочку.
— Деда, мы должны ее вернуть.
Старик неподвижно стоял на месте.
— Они идут за тобой, деда.
Старик приоткрыл обрамленный инеем на усах и бороде рот. Казалось, он собирается огласить окрестности диким воем, но вдруг тишину разорвал иной звук, похожий на все нарастающее гудение. Подобный звук получался, когда старик начинал рассекать своим костылем воздух.
Звук все нарастал. Снег заметался из стороны в сторону под действием какой-то странной, непонятной силы. А потом появился свет, и стало видно как днем. Под действием этого света снег засверкал, заискрился. Свет приближался. Старик попытался заслониться от падающего с неба света. Мальчик обнял Лену, словно желал защитить ее.
Так же быстро, как появился, свет исчез. Мальчик видел, как он перемещается над лесом. Гудение затихало. Теперь оно было не громче далекой грозы.
— Они близко? — спосила Лена.
Мальчик посмотрел вверх, определяя направление удаляющегося света.
— Я оставил Навицкого и твоего папу в лесу. Я пустил их по ложному следу.
— А если…
Звук нарастал, и свет заскользил в обратную сторону, возвращаясь. Мальчик посмотрел на деда, стараясь найти проблески разума в его голубых глазах. Холод глубоко вонзил в старика свои зубы, как давным-давно он сам впился в горло Абеля. Теперь мальчик знал, что следует предпринять.
— Теперь все как прежде, деда.
— Вну-чок…
— Полицаи, такие как Юрин дед, и жестокие солдаты Короля-с-Запада охотились на партизан. Они посылали самолеты, и партизанам приходилось перебираться через непроходимые болота, а потом жить в землянках под осинами и березами…
— Внучок!
Мальчик тяжело сглотнул. Ему казалось, что он слышит топот сапог жестоких солдат, прочесывающих лес.
— Так все и было, деда? Правда? Вы убежали из ледяного города Гулага, а солдаты Зимнего Короля вас преследовали. Вы бежали по Стране вечной ночи, а они — за вами. Потом они отстали, и тебя преследовали другие беглецы. Но ты от них убежал…
— Внучок…
Сейчас в этом слове не было и тени злости, одна лишь грусть.
— Тогда ты одичал, деда, и сейчас ты одичал тоже. Это не твоя вина. Я в этом уверен, деда. Ты совсем не похож на Бабу-ягу. Это все не ты, это деревья… Они овладели тобой тогда, овладели и сейчас…
Мальчик не вытирал замерзающие на морозе слезы, которые текли из глаз. Теперь ему казалось, что на лице — ледяная маска.
— Но тебе нельзя попадать им в руки, деда. Нельзя, чтобы они тебя поймали. Ты должен бежать, потому что они будут охотиться на тебя. Теперь тебе, деда, точно придется одичать. Ты должен стать волком, потому что твои преследователи — собаки.
Старик, казалось, не дышал — над ним не поднимались облачки пара. Никаких «бум», никаких «чмок»… Он просто стоял и смотрел на мальчика.
— Беги, деда! Беги, деда! Беги, деда!
Мальчик, задев ногой горящие дрова, перепрыгнул костер и, подбежав к деду, обхватил руками скрюченное тело старика. А тот все стоял, словно раздумывая, откуда могут появиться его преследователи. Мальчик чувствовал, как он дрожит. Он прижался лицом к вонючей ткани пальто и почувствовал, как холодные, крючковатые пальцы старика гладят его по волосам.
— Внучок…
Мальчик отстранился. Рука старика потянулась за ним. Казалось, дед собирается схватить внука за плечо. Мальчик отрицательно покачал головой.
— Беги, деда! Беги!
Повернувшись, старик оперся на костыль и сделал шаг по направлению к камышам. Остановившись, он оглянулся. В его глазах зияла чернота, но кроме этой черноты мальчик увидел в них обрывки памяти, обвитой стеблями ежевики и шиповника.
— Беги! — крикнул Алик.
Старик сделал еще шаг и снова оглянулся.
— Он хочет, чтобы ты пошел с ним, — донесся до мальчика шепот Лены.
— Уходи! — расплакался мальчик.
Схватив рукой замерзший снег, он запустил им в деда. Тот попал старику в подбородок.
— Уходи! Пожалуйста, уходи! — умолял внук. — Если я пойду с тобой, они не отстанут. Они будут нас преследовать!
Мальчик хватал снег, лепил снежки и бросал их в старика. Первый попал деду в грудь, второй — в лоб. Но тот обращал внимание на снежки не больше, чем обычный человек — на снежинки. Тогда мальчик ухватился за ветку, которая тлела в костре, и, размахнувшись, запустил ею в сторону болота. Пламя отогнало старика на несколько шагов, но потом он снова остановился и тупо уставился на огонь.
Мальчик потянулся за второй веткой и уже собирался бросить ее вслед за первой, когда услышал голоса, выкрикивающие имена его и Лены. Мальчик узнал голос учителя Навицкого, но кроме него там были и другие люди. Снег заскрипел под множеством ног.
Хорошенько размахнувшись, он запустил горящей веткой в заросли камыша. Огненная полоса прочертила тьму. Дед отпрыгнул.
— Беги! — закричал мальчик.
На этот раз в его голосе не осталось и следа нерешительности.
— Ты не понимаешь, что наделал? Ты насильно держал меня в лесу! Ты…
Мальчик закашлялся. Он не хотел этого говорить, он не думал, что дед так уж во всем виноват, он просто повторял то, что говорил ему учитель Навицкий, говорили или могли бы сказать другие учителя и бабушка Яковенко, соседка по городской квартире. Он разрешил их голосам стать собственным голосом. Он готов был кричать и не такие гадости, лишь бы прогнать деда от себя, заставить поверить, что внук его ненавидит. Пусть спасается бегством. Мальчик боролся с собой. Каждая клеточка его тела хотела отправиться вслед за дедом, но Алик понимал, что, лишь прогнав сейчас деда, он выполнит обещание, данное когда-то маме.
— Ты не разрешал мне уходить и кормил всякой падалью! Из-за тебя я едва не умер от холода! Ты пошел в школу и похитил Лену! Ты ударил Юру! Я не хочу идти с тобой! Понял?
Старик сделал шаг к нему, и мальчик схватился за очередную горящую ветку.
— Я хочу вернуться в город, деда! Я хочу жить в нормальной квартире! Люди хорошо ко мне относятся, деда. Они мне помогут. Я не хочу оставаться с тобой!
Старик бросился к мальчику, и на этот раз он явно не собирался его хватать. Он развел руки, словно хотел обнять внука, но неправильно сросшиеся кости ему этого не позволили. Мальчик поднял зажатую в руках ветку, от которой валил дым, наставил ее на деда, а потом ткнул старика в грудь.
— Уходи! — крикнул Алик. — Я не хочу тебя видеть!
— Внучок…
Старик поднял руку и провел длинным ногтем крючковатого пальца себе по губам.
Мальчик не смотрел ему в глаза. Если в этих глазах еще остались отблески понимания, взглянув в них, мальчик рисковал увидеть, что его ложь разоблачена. Алик отвернулся и уставился на покачивающиеся на ветру камыши. Он чувствовал, что теперь дед отступится. До его слуха уже не долетало характерное поскрипывание и шлепанье. Старик ступил на лед, и вскоре полог тьмы сомкнулся за ним.
Когда мальчик все же глянул в ту сторону, то увидел лишь камыши.
Алик сидел возле Лены, когда из леса выскочили ее отец и столько милиционеров, что мальчик даже не смог их сосчитать. Среди прочих был и учитель Навицкий, но к мальчику его не пустили.
Мускулистые руки подняли Лену. Другие руки, схватив мальчика за шиворот, поставили его на ноги. Мальчик твердил, что деда с ними нет, что он давно уже отсюда ушел. На вопрос, куда он мог скрыться, мальчик заявил, что дед превратился в Старика-из-Леса и что он совсем не похож на Бабу-ягу. От девочки милиционеры добились еще меньше, но это, впрочем, было вполне объяснимо. Ее тело покрывали синяки, она с трудом говорила. Врач, пришедший с милиционерами, заявил, что только костер мешает девочке забыться бесконечным сном без сновидений.
Мальчика напоили горячим сладким чаем из термоса. Врач, поставив свою сумку в снег, извлек оттуда простую металлическую коробку. Когда он откинул крышку, мальчик увидел уложенное ровными рядами печенье, украшенное знакомым рисунком с колосьями пшеницы вокруг географической карты и пятиконечной звездой сверху.
Он не смог сдержаться и расплакался.
— Не плачь, малыш. Лучше поешь. Это согреет тебя изнутри, придаст сил.
Мальчик осторожно протянул руку и взял печенье грязными пальцами. Есть его он не стал, по крайней мере сразу. Он поднес угощение к носу и вдохнул ароматы меда и имбиря. Потом прикоснулся к пшеничным колосьям, к карте, к каждому лучику пятиконечной звезды.
Он откусил небольшой кусочек, и удовольствие расплылось по всему его телу. Он сосал печенье до тех пор, пока приятный вкус не заполнил рот. Тогда он откусил еще кусочек, но доедать печенье не стал. Он знал, что никогда больше не сможет ощутить этот вкус.
