Эдуард Тополь - Любовь, пираты и... (сборник)

Все местные «кукурузники» были подняты в воздух и закружили над тайгой.

И все местные собаки-ищейки были брошены по его следу.

И все егеря и лесники со своими собаками.

Тщетно.

Тут кто-то из лесников вспомнил, что несколько месяцев назад возил Макарова к старику схимнику на Белую Гору. А Белая Гора – это место, куда в двадцатые годы раскольники и священники русской катакомбной церкви ушли от советской власти. Не многие выжили там в пещерах, но Макаров побывал у одного из них. Может, и сейчас ушел туда…

Когда добрались до Белой Горы, старик схимник вышел к энкавэдистам и сообщил, что Макаров дал обет молчания: пока он не увидит свою жену живой и невредимой, он не произнесет ни одного слова.

– У нас произнесет! – усмехнулись энкавэдисты. Они вынесли Макарова из пещеры, усадили на лошадь, ремнями привязали к седлу. И спецрейсом, в наручниках доставили в Москву. Во Внуково, на аэродроме стоял Берия с часами в руках. Его «майбах», в которой он сидел напротив Макарова и двух его стражей-телохранителей, летел по совершенно пустому Ленинскому проспекту на бешеной скорости. И всю дорогу Берия в упор смотрел на Макарова. Но тот, безучастный ко всему, недвижимо смотрел в пол. Так, на все той же бешеной скорости и под бой кремлевских курантов, «майбах» через ворота Кутафьей башни влетел в Кремль.

«Наступавший вдоль левого берега реки Псел танковый батальон капитана Гуридзе столкнулся с группой „Тигров“. Увидев наши танки, они стали угрожающе водить длинными пушками, стремясь перехватить советские машины на максимальной дистанции. Если бы врагу удался его замысел, нашим пришлось бы туго, потому что они могли эффективно поразить „Тигры“ только с близкой дистанции.

Решение у капитана созрело мгновенно: сойтись с врагом в ближнем бою, чтобы лишить его преимущества. Подав команду «За мной!», командир батальона на полной скорости, в яростном порыве бросил свой танк в центр боевого порядка врага и захватил его врасплох. И до того как гитлеровцы смогли открыть огонь, командирский танк первый же снаряд с близкой дистанции влепил в борт одного из «Тигров». От прямого попадания внутри танка произошел взрыв боекомплекта, который разорвал на куски не только экипаж, но и машину.

Гуридзе резко развернул свой танк, бросился на другой «Тигр» и тремя выстрелами поджег его. К этому времени гитлеровцы опомнились и сосредоточили огонь нескольких «Тигров» по танку Гуридзе. Один 88-миллиметровый снаряд проломил его борт, другой разорвался рядом и тяжело ранил Гуридзе в ноги.

Механик-водитель и радист вытащили капитана из горящей машины и укрыли в глубокой воронке. Но были замечены экипажем «Тигра», который тут же направился в их сторону. Тогда механик, оставив капитана, бросился к своему горящему танку, завел двигатель и на полном газу ринулся навстречу врагу.

И вот танк, из которого вверх вырывались языки пламени, помчался на гитлеровцев на предельной скорости. Передний «Тигр» остановился, выпустил по нашему танку снаряд, но промахнулся. «Тигр» попятился назад, стал разворачиваться, чтобы увильнуть от грозящего стального тарана. Но было поздно. На полной скорости пылающий танк врезался в «Тигр». Таранный удар советского танкиста так ошеломил гитлеровцев, что остальные их машины начали поспешно отходить».

Главный маршал бронетанковых войск П. Ротмистров в книге «Стальная гвардия» описывает свой разговор с командующим фронтом генералом армии Н. Ватутиным и представителем Ставки Маршалом Советского Союза А. Василевским во время подготовки контрудара под Прохоровкой.

«Ватутин сказал:

– Мы решили… нанести контрудар противнику пятой гвардейской танковой армией, усиленной еще двумя танковыми корпусами.

– Кстати, танковые дивизии немцев имеют новые тяжелые танки «Тигр» и самоходные орудия «Фердинанд». От них очень пострадала первая танковая армия Катукова. Знаете ли вы что-либо об этой технике и как думаете вести борьбу с ней? – спросил Василевский.

– Знаем, товарищ маршал, их тактико-технические данные мы получили из штаба Степного фронта. Думали и над способами борьбы.

– Интересно! – заметил Ватутин и кивнул мне: мол, продолжайте.

– Дело в том, что «Тигры» и «Фердинанды» имеют не только сильную лобовую броню, но и мощную 88-мм пушку с большой дальностью прямого выстрела. В этом их преимущество перед нашими танками, вооруженными 76-мм пушкой. Успешная борьба с ними возможна лишь в условиях ближнего боя, с использованием более высокой маневренности танков Т-34 и ведения огня по бортовой броне тяжелых машин немцев.

– Образно говоря, идти в рукопашную схватку, брать их на абордаж, – сказал командующий фронтом».

«…Трудно было поверить, что у села с хорошим русским названием Прелестное, на тихом поле в несколько квадратных километров, утром 12 июля сойдутся в страшном бою сотни советских и вражеских танков. И что золотисто-зеленое поле почернеет, выгорит, будет изрыто бомбами и снарядами, усеяно осколками и пулями, вспорото танковыми гусеницами, вытоптано сотнями бронированных машин, чадящих гарью, охваченных огнем.

…Утром 12 июля танки первого эшелона 29-го и 18-го корпусов, стреляя на ходу, лобовым ударом врезались в боевые порядки немецко-фашистских войск, стремительной сквозной атакой буквально пронзив боевой порядок наступающего противника. Гитлеровцы, очевидно, не ожидали встретить такую массу советских боевых машин и такую решительную их атаку. Управление в передовых частях и подразделениях врага было нарушено.

Ротмистров так описывает ход боя под Прохоровкой:

«“Тигры” и “Пантеры”, лишенные в ближнем бою своего огневого преимущества, которым они в начале наступления пользовались в столкновении с другими нашими танковыми соединениями, теперь успешно поражались советскими танками Т-34 и даже Т-40 с коротких дистанций. Поле сражения клубилось дымом и пылью, земля содрогалась от мощных взрывов. Танки наскакивали друг на друга и, сцепившись, уже не могли разойтись, бились насмерть, пока один из них не вспыхивал факелом или не останавливался с перебитыми гусеницами. Но и подбитые танки, если у них не выходило из строя вооружение, продолжали вести огонь.

Это было первое за время войны крупное встречное танковое сражение: танки дрались с танками. В связи с тем, что боевые порядки перемешались, артиллерия обеих сторон огонь прекратила. По той же причине не бомбила поле боя ни наша, ни вражеская авиация, хотя в воздухе продолжались яростные схватки и вой сбитых, объятых пламенем самолетов смешался с грохотом танковой битвы на земле. Отдельных выстрелов не было слышно: все слилось в единый грозный гул…

Танки кружили, словно подхваченные гигантским водоворотом. «Тридцатьчетверки», маневрируя, изворачиваясь, расстреливали “Тигров” и “Пантер”, но и сами, попадая под прямые выстрелы тяжелых вражеских танков и самоходных орудий, замирали, горели, гибли. Ударяясь о броню, рикошетировали снаряды, на куски рвались гусеницы, вылетали катки, взрывы боеприпасов внутри машин срывали и отбрасывали в сторону танковые башни».

…Танковый бой откатывался на юг. Огромное поле, где прежде колосилась пшеница, было изрыто черными воронками. И всюду стояли разбитые, изуродованные танки. Вражеские и наши. У одних сорваны башни, у других то там, то тут – разбита броня. У некоторых согнуты стволы орудий, оборваны крылья и разорваны гусеницы. Несколько танков лежали вверх днищем. Вот рядом с обгоревшим «Тигром» с разбитой броней стоит красноватый, будто покрытый ржавчиной Т-34 без башни. Здесь столкнулась броня с броней.

Сквозь тучи дыма и пыли едва проглядывало красноватое солнце. Пыль под солнцем казалась золотистой.

У танков, как и у людей, своя судьба на поле боя. Но советские воины оказались сильнее танков, потому что они продолжали бой, когда плавилась броня; стреляли, когда танк пылал, как стог сена; стреляли, задыхаясь от огня и дыма, шли на таран, продолжали сражаться с врагом до последнего вздоха.

12 июля враг оставил поле боя. Под Прохоровкой догорали разбитые, искореженные, обгоревшие «Тигры», «Пантеры», «Носхорны», и «Артштурмы» и модернизированные T-IV. Генерал Ф. Меллентин, оценивая результаты сражения под Курском, после войны напишет: «Стало совершенно очевидно, что немецкое наступление провалилось… Потери в танках были потрясающими. Танки типа „Пантера“ не оправдали возлагаемых на них надежд: их легко можно было поджечь, системы смазки и питания не были должным образом защищены… Из всех „Пантер“, принимавших участие в боях, к 14 июля осталось только несколько машин».

Оставившие поле боя вражеские танки ушли туда, откуда начали свой неудавшийся бросок на Курск, попрятались в оврагах, рощах и за буграми, озираясь в сторону советских позиций, где навечно остались их собратья по походу, чадящие и испускающие смрад горелого железа, резины, краски, масла…