Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения
Но он не привык размышлять о своих чувствах. Он предпочитает думать о том, что делает, о том, что будет делать. Ирина ошибалась, считая, что отсутствие привычки думать означает бесчувственность. Он не хотел усложнять себе жизнь, а она этого не поняла. Теперь очевидно, что не поняла. Может, ей было просто наплевать на его чувства, хотя в это трудно поверить. В любом случае ему сейчас остается одно, и в соблюдении этого правила потребуется военная дисциплина: он волен думать о том, что ему заблагорассудится, при этом строго запрещено думать о том, что она вернется.
Поединок между двумя игроками в снукер оказывается не очень захватывающим. Хотя не вполне ясно, в поединке дело или в душевном состоянии. Грэм Дотт, похожий на четырехлетнего малыша против этого проныры Питера Эбдона, после каждой победы торжествующе рассекающего кулаком воздух. (Возможно, антипатия к этому сукину сыну даже бодрила, но ему она не нужна. Он провел на работе почти двенадцать часов и сейчас хочет отдохнуть.)
Кажется, теперь каждый раз, сталкиваясь со снукером в том или ином проявлении, он будет вздрагивать, но все же это не повод навсегда отказаться от просмотров матчей. На самом деле ему просто страшно признаться, что это удовольствие у него отняли вместе со всем остальным. Господи, кто бы мог подумать, что такое безобидное увлечение будет иметь столь катастрофические последствия. Впрочем, не появись этот самодовольный сукин сын, может, был бы кто-то другой. Он ведь такой надежный, умный, достойный человек — даже Ирина согласилась бы с таким определением, — хотя, возможно, это характеристика мужчины, которого женщины рано или поздно бросают.
Позже он позволяет себе еще одно пиво, хотя обещает впоследствии сократить норму до привычной одной бутылки. Потом идет чистить зубы. Зубная щетка Ирины все еще там, где она ее оставила. Приходится напомнить себе о необходимости закрыть дверь на цепочку — раньше все это делала Ирина. Но в целом его вечера почти не изменились с ее уходом. Да, он стал есть больше крекеров с арахисовой пастой и часто заказывать блюда из индийского ресторана. Он скучает по ее стряпне, но вовсе не так сильно, как она могла бы вообразить. Еда в его жизни не занимает то место, что занимает в ее. Вот по чему он действительно скучает — как ни стыдно в этом признаваться — так это по тому, что покупки делала всегда Ирина.
И еще по одному ритуалу, который пришлось забыть. Он очень старался забыть, даже плакал, переживая болезненные эмоции. Он не может больше есть попкорн. Сцена рыданий взрослого мужчины над миской попкорна слишком унизительна, чтобы желать ее повторения. Еще он его пересолил. На дне он подгорел, а верхний слой был похож на резину и застревал в зубах. Или, скорее, в горле.
В кровати он прочитывает несколько страниц и подумывает о мастурбации. (Вот когда воображение Ирины было бы загнано в угол; она никогда не знала, что происходит в его голове. Он проявил твердость, и она не узнала до сих пор.)
Затем он решает, что все это слишком хлопотно, надо вставать и идти за салфеткой или перепачкать все вокруг.
Сегодня он переделал кучу работы, написал почти десять страниц для министерства иностранных дел, выложился на тренировке и пропустил обед. Он может быть собой доволен. Но единственное, что его радует, — окончание еще одного дня.
Как требовалось вести себя по этикету в подобной ситуации, было неясно, Ирина встала на безопасное расстояние и постучала. У нее был ключ, и чувство выказываемого уважения казалось неестественным. В последнюю минуту она успела сунуть обручальное кольцо в карман. Эту новость лучше преподнести осторожно в подходящее время — а какое время будет подходящим? Когда Лоренс открыл дверь, она испытала легкий шок: она раньше никогда не видела в нем обычного мужчину средних лет. Возможно, последние несколько месяцев сделали свое дело, или он сам позволил открыть ей свой истинный возраст.
— Привет, — хором произнесли они смущенно, и Лоренс неуверенно поцеловал ее в щеку.
— Кофе? Или сразу начнешь собирать вещи? — спросил он.
— Давай сначала выпьем кофе, — ответила она, хотя кофе совсем не хотела.
Они прошли на кухню. В квартире было идеально чисто, ничего не изменилось. Теперь это была только его квартира, поэтому кофе стал готовить Лоренс. Ирина поежилась, когда он включил кофемолку.
Ей было сложно сконцентрироваться на том, что он говорил. Отвлекала квартира. Посещение дома стало для нее не только возвращением в прошлое, но и встречей с возможной альтернативой настоящей реальности, ее тревожило чисто физическое напряженное существование в одном пространстве, искушая желанием повесить сумку и никогда больше не появляться в Хакни. Квартира хранила тайну, которую ей необходимо было узнать. Лоренс завел непринужденный разговор, сказал что-то о вентиле на кране горячей воды, а ее взгляд тем временем со скоростью шарика для пинг-понга перескакивал от рядов коробочек для специй к банке с испанскими анчоусами и затем на его лицо, сделавшее значительный скачок к старости. Одновременно Ирина пыталась прислушаться к себе и разобраться во внутренних ощущениях. Что у нее была за жизнь? Были ли в ней недостатки, или она обманывала себя? Нет… Жизнь в Боро просто очень отличалась от жизни в Ист-Энде. Всем известно, что человек со временем становится похож на того, с кем живет.
Она не могла сказать, что была здесь несчастлива; их совместное существование было приятным. Атмосфера здесь была немного душной и скупой на эмоции, но вердикт первых минут пребывания в квартире был таков: уйдя, она все же оставила частичку себя в этом доме. Есть ли в этом что-то хорошее?
— Итак, — начал Лоренс, когда они переместились с кофе в гостиную. Кружки были те же самые, что раньше, впрочем, ей он налил слишком мало молока. — У тебя все в порядке?
— Все хорошо, — кивнула Ирина.
— Ты бледная. И очень худая.
— Сплю мало. — Она смутилась, решив, что он может неправильно ее понять. — Последние две недели. Неприятности в личной жизни. Приходится часами выяснять отношения. — Через пятнадцать минут она уже рассказывала ему все и обо всем.
Лоренс проявил деликатность и не стал расспрашивать о причинах конфликтов.
— Я не умею ругаться, — смущенно призналась она. — У меня нет опыта.
Взгляд его стал острым.
— Он ведь тебя не ударил?
— Нет, ни разу.
— Если он посмеет поднять на тебя руку, я сломаю ему пальцы.
Ирина улыбнулась:
— Фильм «Мошенник».
— Прекрасно. По крайней мере, с ним ты не превратилась в полную идиотку.
— Что ж, — вздохнула она, — давай, продолжай развлекаться. Ты это заслужил.
— Я ничего не заслужил, все само на меня свалилось. И я не веселюсь.
— Я волновалась за тебя, Лоренс.
— Какая в этом польза?
— Никакой. Но хуже, если я не буду этого делать. Разве ты за меня не переживал?
— Привычки сложно менять.
— Кстати, о привычках, пока я не забыла. — Она открыла сумку. — У меня для тебя подарок. — Она протянула ему пакет. — Пустячок, может быть, это глупо.
Лоренс повертел в руках пакет темно-красной смеси и посмотрел на нее с непониманием.
— Спасибо! — произнес он, не представляя, что держит в руках.
— Это смесь для попкорна, — объяснила Ирина. — Твоя любимая. Ее сложно купить. Мы как-то гуляли, — слетевшее с языка «мы» заставило ее опять смутиться, — я натолкнулась на сухую смесь для чатни с чесноком и решила тебе купить.
То, как он опустил руку с пакетиком специй на колено, дало ей понять, что ее жест недооценен. Радость оттого, что она увидела редкую приправу в индийском магазинчике на Роман-Роуд, затмившая мысли о том, что теперь у Лоренса может быть аллергия на попкорн, дала толчок новым неприятным предчувствиям.
Разумеется, она была уверена, что он до сих пор каждый вечер пьет пиво с попкорном, потому что Лоренс склонен к постоянству и не меняет свои привычки. Но сейчас на нее давила уверенность в том, что привычное блюдо стало для него проклятым. Наблюдая, с каким лицом он отложил пакетик на диван, она даже подумала, что, закрыв за ней дверь, он поспешит отправить его в мусорное ведро, как выбрасывают несвежую курицу, пока тушка не начала источать зловоние.
— Я могла бы, — попыталась извиниться она, — прийти сюда с пакетами продуктов и твоими вещами из химчистки.
— Ты больше не должна обо мне заботиться.
— Странно, конечно, но мне кажется, что должна. Если вы однажды взяли на себя ответственность, то не вправе освобождаться от нее по своей прихоти.
— Разумеется, вправе. Послушай, со мной все в порядке. Я хотел сказать, нет ничего хорошего в том, что мы расстались, я этого не хотел. Но я справлюсь. Говорят, на это требуется год.
