Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения
Когда он впервые упомянул о женщине из Шанхая, ее имя показалось Ирине неприятным.
— Ты о той немой страдалице?
— Она видела меня на «Понтинс оупен», когда мне было семнадцать, и с тех пор не могла забыть. Кажется, году в восемьдесят пятом она нашла меня в баре в Манчестере, когда я спорил с барменом из-за заказа. Впорхнула в мою жизнь, как ангел. Посадила на диету из бурого риса и каждый день сама возила в клуб снукера. Невероятно, но ко мне вновь вернулась способность играть. Хотя не сказать, что все было как раньше. Прошлого мастерства не вернешь, даже если ты обрел его вновь. Это как с женщиной, подумай над этим. Она ушла и вернулась, ты вновь целуешь ее и все такое, но так уютно рядом с ней, как раньше, никогда не будет.
Нарезать твердые овощи оказалось занятием трудоемким. Приготовление еды было для нее лишено радости, если нельзя было добавить куриные бедрышки, арахис и перец чили.
— Кажется, вся история твоей жизни связана с женщинами, вытирающими тебе нос. Иногда мне кажется, что ты не смог удержать рядом с собой Джуд потому, что она была не из разряда «подай-принеси-пошла вон».
— Тебе заноза попала в задницу?
— Да, у меня заноза, — продолжала Ирина, склоняясь над морковью, — потому что я готовлю самый дрянной обед в жизни, и все из-за твоих странностей, возникших еще в восьмидесятых. Ты совершенно забыл, чем питался все эти месяцы. Почему я должна готовить такую еду, словно живу в ашраме, только для того, чтобы ты обратился в свое вегетарианство, как в новую веру, словно на «пути в Дамаск»?
— Пути в Дамаск?
— Не важно.
— Можешь называть это странностями, мне все равно, — холодно произнес Рэмси. — Закончив сезон, я считаю нужным очистить всю систему. Своего рода обряд. Смейся, если захочешь. Мистер Заумный фанат точно бы посмеялся.
Ирина замерла с ножом в руке. Аппетит откатился в сторону, как последний кружок цукини. Этот вечер явно не станет «нормальным», чего она так ждала. «Нормальность», как она уже поняла, была для нее теперь воспоминанием из прошлого. До сего дня они с Рэмси либо взлетали высоко, словно воздушные змеи, — с помощью выпивки, секса или просто друг друга, — либо страдали из-за жутких злоупотреблений и безотчетно брошенных в лицо оскорблений. Уйдя от Лоренса, она невольно отвергла и привычный, налаженный быт и теперь остановилась в нерешительности, смена попкорна и телевизора на бурные падения, шатания и крены последних семи месяцев казалась мошеннической сделкой против ее размеренной прошлой жизни. В любом случае, натолкнувшись на риф в открытом море, невольно задумываешься, не разумнее было бы расслабленно плескаться в пруду.
— Меня все это очень расстраивает! — воскликнула Ирина, по-прежнему сжимая нож. — Пусть это звучит слишком патетически, но я люблю готовить для людей!
— Ты и готовишь для меня.
— Я готовлю какую-то ерунду!
— Но это именно то, что я хочу съесть. Почему же ты не счастлива, как Ларри?
— Потому что я люблю творить. Это ничем не отличается от иллюстраций — ими я тоже часто занималась в прежние времена. Я люблю готовить сложные блюда, это интересно, красиво и здорово. Это так же приятно, как делать конфетное дерево или мастерить фигурки.
— Ну, это занятие не для меня. Ты готовишь для удовлетворения своих желаний, а не желаний людей, которых хочешь накормить. Ты ждешь, что я похвалю тебя, скажу, как это классно и какая ты молодец.
— Чушь собачья! Тебе же приятно, что публика на твоих матчах хорошо проводит время, так ведь? — Ее аналогия с творчеством не была замечена. — Готовить каждый вечер рис и овощи все равно что наносить одни и те же краски на прежние места!
— Твою мать, — пробурчал Рэмси, резко встал со стула, одним махом скинул нарезанные овощи на пол и повернулся к Ирине. — Пошли в ресторан.
Она в растерянности оглядела яркие морковные пятна на полу, свирепея от обиды. Кожу внезапно стало покалывать.
Раньше их размолвки казались возбуждающими, а не сводящими с ума.
Рэмси вскинул подбородок:
— Из-за чего ты завелась на самом деле? Не из-за брокколи же?
Ирина закрыла глаза и задрожала всем телом.
— Лоренсу нравилось, как я готовлю.
— Это другое дело, — сказал Рэмси, прижимаясь к ее бедрам. — Я могу отвезти тебя к нему, уверен, твой «ботаник» будет вне себя от радости, когда тебя увидит. Скажешь ему, что вся эта затея была ошибкой. Если поспешим, можешь еще успеть состряпать отличный ужин. Правильный. С солью, сахаром и жгучим перцем.
Рэмси уже не в первый раз выступал со столь щедрым предложением, и, если бы он стоял в другом углу комнаты, это означало бы объявление войны. Но сейчас его руки лежали на ее ягодицах, а это было совсем другое дело. Ирина прижала ладони к лицу.
— Не давай мне повода думать, что у тебя вместо головы пончик. Присядем на секунду. Налей мне вина. Нам надо обсудить очень важную вещь. Ты прав, дело не в брокколи.
Они спустились вниз в бильярдную и устроились на диване. Ирина взяла сигарету из пачки «Голуаза» и сделала глубокую затяжку, радуясь тому, что не встретит сейчас осуждающий взгляд Лоренса. Она старалась не думать о том, что выкуренные некогда украдкой одна-две сигареты превратились в половину пачки ежедневно.
— Я могу прожить без своей одежды и всякой домашней утвари, — начала она, подлезая Рэмси под руку и прижимаясь к его боку, — но я не закончила оформление книги. Мне надо забрать готовые рисунки и все остальное, необходимое для работы. Поэтому будь готов к тому, что в ближайшее время я встречусь с Лоренсом.
Лежащая на плече рука вздрогнула.
— Зачем вам встречаться? Он ведь ходит на работу, верно? А у тебя есть ключи. Мы можем поехать вместе и забрать все, что нужно, пока его нет дома.
— Послушай. — Ирина села и стряхнула пепел. — Будет невежливо так поступить. В один прекрасный день Лоренс вернется домой и поймет, что я забрала свои вещи, даже не сказав ему пары слов. Это неприлично. Кроме того… я хочу убедиться, что с ним все в порядке.
— Как он может быть в порядке, если его бросила женщина? Пусть он сам с этим справляется!
— Подожди, ты ведь не рассчитывал, что я никогда больше с ним не увижусь?
— Какая к черту разница, на что я рассчитывал! Ты моя жена, и точка!
— Рэмси, одно дело, если бы он избил меня или опустошил мой счет. — Она прервалась и сделала глоток вина. — Но Лоренс повел себя благородно и честно, я не могу в ответ хладнокровно отвернуться от него!
— Мне уже надоело слушать о том, какой хороший и добрый твой «ботаник»! Если он такой хороший и добрый, может, тебе вернуться к этому Заумному фанату?
Ирина резко поднялась с дивана:
— Не замечаешь, каждый раз, когда мы ссоримся — а это три раза за неделю, — ты поднимаешь вопрос, оставаться ли нам вместе. Какой смысл жениться лишь для того, чтобы постоянно жить на грани развода? Это самообман. Ты ведешь себя как игрок в покер, который каждый раз выдвигает на середину стола башни из фишек только для того, чтобы заставить соперника сделать большую ставку. Что называется, если уж использовать покерную терминологию, блефовать!
— Черт, я блефую? — закричал Рэмси, вскакивая с дивана и доставая ключи от машины. — Я немедленно отвезу тебя к милому, обожаемому «ботанику»!
— Что, между прочим, станет бегством от разговора! — закричала она в ответ. — Я сказала, что должна забрать вещи, но не хочу прокрадываться в квартиру тайком от Лоренса. Да, я люблю тебя, но никогда не обещала не встречаться с Лоренсом только ради твоего спокойствия. Нет! Мы всегда прячемся за решением мелких разногласий, чтобы избежать разговора о главном. Это ребячество, Рэмси! Мы не можем договориться в малом, а уж что получится с решением главного — могу предполагать лишь гипотетически.
— Гипотетически, что это гипотетически? Засунь себе это гипотетически в задницу!
Ирина расхохоталась. Видимо, ссоры стали для нее своего рода спортом. Прошлой осенью она была в безнадежно плохой форме, но сейчас мышцы натренировались. Может, надежды, возлагаемые на этот брак, заключаются не в создании красивого заливного блюда, а в возможности узнать, как отдавать столько же, сколько получаешь.
Рэмси обнял ее за талию и потащил на диван.
— Пойдем закажем тебе что-нибудь страшное с чили. Чтобы с ног сбивало.
— Пойдем в «Бест оф Индия». Я готова отказаться от главного блюда, но закажу себе целую тарелку пикули лайм.
Ирина лежала на ноге Рэмси, и у нее перехватило дыхание, когда он провел пальцем по ее влажному лбу и волосам.
— Что за страсть к острому, милая? В чем кайф?
Ирина запрокинула голову, размышляя над вопросом.
— Мне нравится находиться на грани боли и удовольствия. Как изысканные сыры, которые еще немного, и будут отвратительными на вкус. Так же и с чили. Это чувственный опыт. Грубый. Экстремальный.
