Арчибальд Кронин - Мальчик-менестрель

Я упал лицом вниз и остался лежать, извиваясь и дергаясь в бесконечных конвульсиях, а пот ручьями стекал по лицу. Наконец последний спазм — и я застыл.

— Не шевелись, Десмонд.

Священник обтер мне полотенцем губы, лоб и помог сесть.

Мы молча сидели рядом минут пять, не меньше, потом он сказал:

— Десмонд, ты все еще очень слаб. И тем не менее приказываю тебе выйти из церкви и спуститься по лестнице. Затем ты должен снова подняться и вернуться ко мне.

Я сделал все, как он сказал, и без особых усилий поднялся по ступеням, подошел к алтарю и опустился возле него на колени.

Здесь рассказ Десмонда обрывался. Но ниже он сделал приписку:

«Все. Пора заканчивать. Надо возвращаться на студию. Надеюсь, мое пространное послание не слишком тебя утомило. Мне действительно необходимо было поделиться с тобой, мой дорогой, дорогой друг. О том, что было дальше, напишу потом».

Дочитав до конца, я протянул письмо Нэн, которая была растрогана не меньше меня. Наконец она спросила:

— Боже правый, неужели он действительно был одержим?!

— Кто знает? У сатаны множество самых разных уловок. Хотя все можно объяснить с рациональных позиций. После неудачного брака в нем накопилось слишком много ненависти. Ненависти, отвратившей его от Церкви и Господа.

— Какой ужас!

— Да, но такое случается. Я рад, что догадался поговорить с отцом Дэвисом.

— Это было Божьим произволением.

— А теперь нам остается только ждать и надеяться.

И вот я снова встречал Десмонда, но уже не на Юстонском вокзале, а на вокзале Виктория, и снова приехал слишком рано. Чтобы пропустить поток пассажиров и носильщиков, что спешили на поезд, согласованный с расписанием парохода компании «Пи энд Оу», я решил пройти в зал ожидания и снова еще раз прочитать удивительное письмо, написанное в типичном для Десмонда сентиментальном и витиеватом стиле. Письмо, высланное неделю назад, хотите верьте, хотите нет, было отправлено из семинарии Святого Симеона, Торрихос, Испания.

На коленях молю тебя об отпущении моих грехов, умоляю простить меня за непростительную задержку с рассказом о том, что произошло с твоим старым другом: о его злоключениях и несчастьях и, наконец, о чудесном разрешении — или, скорее, о посланной ему Небесами решительности, которая позволила ему поднять склоненную голову, вдохнула в него жизненные силы, энергию и вдохновение. Я снова стал прежним Десмондом и теперь точно знаю, что меня ждет новый этап жизни и прекрасное будущее, направленное на служение страдающему человечеству и Господу. Дорогой Алек, как мне отблагодарить тебя за твою мудрость? Как предусмотрительно с твоей стороны было предупредить отца Дэвиса, что мне может понадобиться его помощь! Он позволил мне снова стать самим собой, каким я был раньше, и, хотя мне более не суждено вернуть себе сан священника, я снова активный, кающийся сын Церкви.

Ты даже представить себе не можешь, с каким бесконечным терпением и добротой отец Дэвис направлял мою жизнь в нужное русло, куда я безотчетно стремился еще в бытность в семинарии Святого Симеона в те далекие горячие юношеские дни. И кто бы тогда мог поверить отцу Хэкетту, любившему повторять: «Я еще сделаю из тебя миссионера, Фицджеральд!»?

Ты понимаешь, что мне уже никогда больше не разрешат стать священником, а если и разрешат, что может ждать меня в ирландском или английском приходе, где о моем прошлом будут судачить на каждом углу. Отец Дэвис сделал особое ударение на этой проблеме, и мне волей-неволей пришлось согласиться с ним. Итак, мы решили, что свои грехи я должен искупать только за рубежом. Именно тогда отец Дэвис произнес судьбоносные для меня слова: «Ты должен поехать к отцу Хэкетту, чтобы узнать, что он может для тебя сделать».

И я, естественно, согласился, ибо был полностью согласен с отцом Дэвисом.

С огромным трудом мне удалось покинуть голливудскую киностудию, где у меня не было ни одной счастливой минуты. Они изо всех сил пытались заарканить меня новым контрактом, но мне удалось избежать ловушки с помощью отца Дэвиса под тем предлогом, что моему голосу нужен отдых. И вот я поехал, как кающийся грешник, в семинарию Святого Симеона. В знак смирения и примирения с собой я вез точную копию Золотого патира, который всего лишь год находился на хранении в семинарии.

Дорогой Алек, я хочу избавить тебя от сантиментов драматического возвращения в свою альма-матер. Нет нужды говорить тебе, что я был тронут до глубины души тем, что келья, где я когда-то жил, была специально приготовлена к моему приезду.

Добрейшего отца Петита, увы, уже больше нет на этом свете. Я оплакал своего учителя на его могиле. Мой давний враг, отвратительный Дафф, на поверку оказался гораздо лучше меня. Сейчас он в Конго, не в самом уютном месте для свершения подвигов во имя Христа.

Отец Хэкетт, несмотря на то что вынужден терпеть адские муки от непрерывных приступов лихорадки, не сильно изменился. Он не только очень отважный, но и удивительно терпеливый человек. Принял он меня весьма сдержанно, но был несказанно рад получить в дар Золотой патир.

Мы обсудили с ним мою проблему, и решение далось ему нелегко.

— Теперь я точно знаю, Десмонд, что мне с тобой делать, — наконец сказал отец Хэкетт. — Поскольку ты уже не священник, на миссионерской ниве от тебя проку мало. В любом случае со своими физическими данными для джунглей Центральной Африки ты не годишься. И все же, — продолжал он, пристально посмотрев на меня, — у тебя есть возможность, и весьма подходящая, найти приложение своим силам в Индии. Десмонд, ты ведь знаешь о том, какую работу я вел в Мадрасе среди детей неприкасаемых, этих едва прикрытых лохмотьями несчастных, что живут прямо на мостовой, можно сказать в сточных канавах этого города, всеми презираемые, отвергнутые и без крыши над головой. Я организовал для них бесплатную амбулаторию и школу, а когда мне пришлось уехать, этот нелегкий труд взял на себя замечательный священник из Америки, отец Сибер. Он прекрасно справляется со своими обязанностями, и сейчас у него уже большая школа, где беспризорных детей одевают, обучают и постепенно превращают в счастливых и полезных членов общества. Некоторые даже становятся учителями, священниками и докторами.

Но сейчас отец Сибер уже далеко не молод. Из его писем я знаю, что это бремя стало для него непосильным. И он будет рад помощнику, особенно такому, который любит ребятишек и умеет найти с ними общий язык. Для него будет большой удачей найти нужного человека, способного расширить и усовершенствовать школу, да к тому же помочь финансово, ибо, уверяю тебя, ему вечно не хватает денег. — Тут отец Хэкетт замолчал и посмотрел на меня со значением. — Ну что, хочешь я телеграфирую ему насчет тебя?

Алек, не описать словами радость, вспыхнувшую в моей душе.

Это дар, ниспосланный мне Небесами! Ты ведь знаешь, что я всегда любил детей и, как говорили в Килбарраке, «умел найти к ним подход». И вот мне выпал шанс найти применение своим талантам, да еще и в чужой стране, что придаст моей работе привкус новизны и приключений. Естественно, я стал умолять отца Хэкетта поскорее отправить телеграмму в Мадрас. Что он и сделал.

Весь день, да и следующий тоже я, мучаясь неизвестностью, нетерпеливо расхаживал по саду семинарии. Затем пришел ответ. Меня берут. И выезжать надо немедленно. Я тут же пошел в церковь и прочел благодарственную молитву.

Затем начались приготовления к отъезду. Уверяю тебя, Алек, это оказалось довольно хлопотным делом, поскольку ничего нельзя было упустить из виду. Лайнер судоходной компании «Пи энд Оу» отплывает из Саутгемптона в Бомбей уже через шесть дней, и я спешно, по телеграфу, забронировал каюту. В Мадриде мне придется прикупить кое-какую одежду, пригодную для тропиков, оттуда я отправляюсь прямо в Париж, потом — в Лондон, где очень надеюсь встретиться с тобой. Думаю, будет разумнее не предпринимать поездку в Ирландию, но когда я искуплю свою вину, то непременно когда-нибудь туда вернусь. Итак, вперед в Лондон, где я смогу хоть немного побыть с тобой! Какой радостной будет наша встреча после разлуки!

Должен сообщить тебе, что мое пребывание в Голливуде — в этом чистилище — было не столь уж небесполезным, и заработанное там состояние, благодаря руководству Фрэнка Халтона, было разумно инвестировано, что обеспечило мне годовой доход, позволяющий не только заниматься благотворительностью, но и с большим удовольствием выполнить определенные моральные обязательства.

Тебе может быть интересно, что я определил своей дочери ренту, способную обеспечить ее будущее. Я также послал подарок госпоже Донован, который, надеюсь, она оценит по достоинству. Это восхитительная старинная серебряная статуэтка Девы Марии, подлинный пятнадцатый век; автор, конечно, не Бенвенуто Челлини, но скульптор, не уступающий ему в мастерстве. Статуэтку я нашел в Нью-Йорке, на Пятьдесят седьмой улице, перед отплытием в Геную. На той же улице я случайно обнаружил изумительную Мари Кассат — естественно, мать и дитя, — перед которой не смог устоять. Я уже отправил тебе картину, дорогой Алек, и уверен, она тебе понравится. Не забыл я и о миссис Мален с Джо, которые были так добры ко мне в Дублине. Доброта их достойно вознаграждена. Вот с каноником Дейли дело обстоит труднее. Я мог бы послать ему «Маунтин дью», но знаю, что уж чего-чего, а этого добра у него всегда хватает, и потому послал, вместе с наилучшими пожеланиями, великолепно расшитый алтарный покров.