Арчибальд Кронин - Мальчик-менестрель

Я не захотел портить себе радостное настроение и решил не заглядывать на страницу с литературным обозрением. В приступе какой-то необъяснимой трусости я решил, что сначала займусь физическими упражнениями, а рецензии отложу на потом. Наветренная сторона прогулочной палубы оказалась практически пустой, дул свежий бриз, а потому было очень приятно пройтись быстрым шагом. Ни одно судно не было приспособлено для этого лучше, чем замечательная «Куин Мэри». Я, конечно, не могу поручиться за точность измерений, но прогулочная палуба «Куин Мэри» была длиной с футбольное поле. Когда я поравнялся со старшим стюардом, бросавшим в мою сторону любопытные взгляды, тот с улыбкой заметил:

— Мистер Шеннон, вы прекрасный скороход, сэр. Я запомнил вас еще по прошлому разу, когда два года назад вы плыли в Штаты. Мой помощник даже признался, что у него такое чувство, будто вы пешком дошли до Нью-Йорка.

— Просто я немного нервничаю, стюард.

— В жизни не видел человека в такой прекрасной форме, — рассмеялся он. — Между прочим, сэр, вам, вероятно, было бы небезынтересно прогуляться по палубе по левому борту.

— А что такое?

— Утро сегодня не слишком-то солнечное. И тем не менее там, на палубе, человек тридцать лежат в шезлонгах, и все как один читают одинаковую книгу. Почему бы вам не взглянуть?

Я пошел и действительно обнаружил, что стюард не ошибся. Тогда я пошел обратно, чтобы в одиночестве насладиться минутой, ради которой стоило предпринять столь утомительное путешествие.

Увидев улыбающегося стюарда, я грустно сказал:

— Черт возьми! Они уже начали потихоньку закрывать книги!

Потом я спустился вниз и, устроившись за своим любимым столиком, в гордом одиночестве со вкусом поел. Вернувшись в каюту, я неохотно потянулся за газетами. Неожиданно мое внимание привлекла заметка, заставившая меня напрочь забыть о литературных критиках:

Вчера рано утром итальянская чета — сеньор и сеньора Мунцио, — двигаясь через перевал Сен-Готтард в спортивной „Альфа-Ромео“, попали в автокатастрофу со смертельным исходом в результате внезапной снежной бури.

Сеньора Мунцио, пользовавшегося репутацией опытного, но рискового водителя, неоднократно предупреждали об опасности перевала и настоятельно советовали воспользоваться идущим по туннелю поездом. Но поскольку шлагбаум был поднят, сеньор Мунцио решил поспорить с непогодой. Оба тела уже удалось извлечь. Автомобиль восстановлению не подлежит».

Новости о головокружительной карьере Десмонда мы узнавали в основном из печатных изданий. За его первым фильмом «Молодой Карузо», имевшим оглушительный международный успех, тотчас же последовала не менее успешная голливудская интерпретация «Риголетто». Одновременно вышли грамзаписи с лучшими оперными ариями, ирландскими песнями и романсами, и голос Десмонда, передаваемый по радио, наполнил буквально каждый дом.

От самого Десмонда сведения, причем очень отрывочные, поступали крайне нерегулярно, в основном в виде нескольких торопливых фраз на почтовой открытке: «Много работаю, идут натурные съемки, все надоело» и «После трех пересъемок под юпитерами мир кажется таким темным. Я вымотан до предела, но полон решимости держаться до конца».

Я уж грешным делом решил, будто он забыл меня и все, что я для него сделал, когда в один прекрасный день, почти год спустя, в Меллингтон из Нью-Йорка был доставлен обитый металлом огромный ящик. Мы с Дугалом открыли ящик в сарае, и, развернув несчетное число слоев оберточной бумаги, я увидел потрясающую картину Дега «Apres le Bain»[59], относящуюся к позднему и лучшему периоду творчества художника, когда тот не жалел красок, чтобы передать всю прелесть обнаженной женской фигуры, грациозно выходящей из ванны и тянущейся к полотенцу, что держит служанка.

Мы молча смотрели на картину, которая даже Дугала не оставила равнодушным, не говоря уже обо мне. Я чувствовал, что от радости сердце бьется как сумасшедшее и вот-вот выпрыгнет из груди.

— Должно быть, стоит кучу денег, сэр, — наконец произнес Дугал.

— Целое состояние, Дугал. На самом деле ей нет цены. По крайней мере, мне она явно не по карману. И именно этой картины не хватало в моей коллекции.

— Красивая вещь, сэр. Даже я вижу. Только вот, — застенчиво посмотрел он на меня, — что скажут дамы, когда вы ее повесите?

— Ну, придется повышать уровень их образования, Дугал, — рассмеялся я, живо представив замечания, которые мои дамы будут отпускать по поводу попки прекрасной купальщицы.

Войдя в дом, я написал Десмонду длинное восторженное письмо, где поблагодарил за чудесный подарок и попросил все же выбрать время и черкнуть хоть пару слов о себе, ибо мы наслышаны о его успехах, но ничего не знаем о его личной жизни. Затем сообщил ему последние новости, которые могли представлять для него интерес. Меня посетила госпожа Донован, и я могу смело утверждать, что его дочь в полном порядке. А вот каноник Дейли нездоров и даже получил отпуск по болезни. Мои сорванцы совершили очередной налет на клумбу с желтофиолью. Я взялся за новый роман, который Нэн сейчас срочно печатает на машинке. Жене моей после недавнего приступа, заставившего нас здорово поволноваться, сейчас гораздо лучше.

И в конце я снова настоятельно попросил его написать мне как можно скорее.

Запечатав письмо, я позвал Нэн, обожавшую длительные прогулки, пройтись со мной до деревни, чтобы отправить письмо.

— Нэнно, что скажешь о последнем шедевре? — спросил я ее.

— Очень красиво, — немного подумав, ответила она. — Но, честно говоря, хозяин, на мой вкус даже чересчур.

— А что, тебя больше устроил бы вид на приходскую церковь в Слифорде?

— Да, если его напишет Утрилло, — со смехом ответила она.

— Ну, хватит о картинах, — взяв ее за руку, сказал я. — Я ужасно рад, что Десмонд наконец объявился. Хотя мне почему-то кажется, что он не слишком счастлив.

— Уверена, что несчастлив.

— Почему так?

— Когда он был священником, служителем Господа, он действительно был счастлив. А теперь он служит американской киноиндустрии.

— Какая жалость, что Десмонд тогда встретил эту девицу и влюбился в нее! Хотя о мертвых плохо не говорят.

— Какая жалость, что он оказался настолько слаб, чтобы увлечься ею. Любовь — это совсем другое, хозяин.

— Профессор, может быть, в таком случае вы соблаговолите растолковать мне природу сего нежного чувства?

— Непременно. Так вот, я люблю вас и осмелюсь надеяться, что вы любите меня. Но у нас обоих хватает силы духа, нравственности и понятия о приличиях, не говоря уже о любви к нашей дорогой мамочке, чтобы не запятнать себя. Десмонд же, как слабый человек, не прошел испытания на прочность. Теперь он изгой и обвиняет Всевышнего в том, в чем виноват исключительно сам. Он никогда не обретет мира в душе, пока не упадет ниц, чтобы молить о прощении.

— Это же сказал мне и итальянский падре на борту «Христофора Колумба», когда я заговорил с ним о Десмонде.

Мы дошли до деревни, отправили письмо, и я спросил Нэн:

— Как насчет того, чтобы попить кофе в «Коппер кетл»? И полакомиться чудесными домашними пряниками?

— О, замечательно. Принесем мамочке пряников. Она их обожает.

Обратно мы шли по Тропе каноника, молча держась за руки.

Надежда в скором времени получить ответ от Десмонда таяла с каждым днем. Из популярных еженедельников я узнал, что он занят, очень занят на съемках уже третьей картины, и перестал ждать. И действительно, более трех месяцев от него не было ни слуху ни духу, пока в один прекрасный день я не получил от него длинное и престранное послание.

Я так долго не отвечал тебе, поскольку просто-напросто не мог сообщить ничего хорошего. Мое душевное состояние, поверь, оставляет желать лучшего. Я постоянно подавлен и чувствую себя несчастным, а мне не хочется обременять тебя своими невзгодами.

Знаешь, по-моему, бытующее романтическое представление о Голливуде — не более чем миф, взлелеянный для того, чтобы чарующая сила кинематографа заставляла людей толпиться у билетных касс. Могу с уверенностью заверить тебя, что на самом деле киносъемки — это тяжелая, изнурительная работа на износ, когда в слепящем белом свете приходится из раза в раз повторять какое-то действие, или диалог, или эпизод, который в фильме займет всего минуту, а иногда и вовсе может быть вырезан. А если на тебя в данную минуту не направлены слепящие огни юпитеров, ты сидишь в продуваемой всеми ветрами студии и уныло ждешь, когда тебя вызовут, или просматриваешь ежедневные газеты, чтобы узнать, что происходит в мире. Именно нечеловеческие условия толкают многих актеров — если, конечно, так можно назвать марионеток, которых дергает за ниточки режиссер с мегафоном, — к безумным ночным эскападам, описание которых попадает потом на первые полосы газет, в очередной раз подкрепляя общепринятые представления о яркой и шикарной жизни в кино.