Юрий Козлов - Реформатор
Некоторое время он смотрел на красавицу-индианку, как если бы закон обратной силы уже начал действовать, то есть как баран на новые ворота. Но в том-то и дело, что логика действия закона обратной силы была принципиально непознаваема. Уповать на этот закон было крайне непродуктивно, если не сказать глупо. Более того, объяснял Никите Савва, уповать на этот закон — означает провоцировать его несанкционированное и, следовательно, непредсказуемое действие. Применительно к данной ситуации это могло означать, что в то время, как Никита Иванович засматривается на индианку, его вдруг ни с того ни с сего возьмет да пристрелит лакомящийся финиками в хвосте салона сомалиец.
Луч света, преломившись об очки Никиты Ивановича, спектральной семицветной бабочкой опустился повыше колена на кофейную ногу индианки. При этом бабочка обнаружила стремление продвигаться вглубь — под юбку — расширяющегося кофейного пространства. Никита Иванович вспомнил, как варил в детстве (а потом покупал в магазине) сгущенку в железных банках. Так вот, цвета той самой «тянучки» была кожа индианки. И, вероятно, столь же сладкая, подумал он.
Спектральная бабочка между тем превратилась в гусеницу, почти исчезла под юбкой индианки. У Никиты Ивановича перехватило дыхание. Ему вдруг пришла в голову мысль, что глаза — это, вне всяких сомнений, половой орган, и чем старше человек, тем большую важность приобретает для него сей орган.
Он хотел сесть рядом с индианкой, но в последний момент передумал, боясь спугнуть закон обратного действия, который представился ему этой самой семицветной бабочкой-гусеницей, стремящейся под юбку индианки. Сколько Никита Иванович себя помнил, ему крайне редко удавалось вот так взять и поймать красивую редкую бабочку. Почему-то они всегда успевали сняться с места и улететь. Только раз, помнится, еще в Москве в Ботаническом саду он увидел, что какой-то куст буквально обклеен разноцветными бабочками, как конверт почтовыми марками. Но, приблизившись, выяснил, что их не просто держат, а медленно поглощают кровожадные (липко) языкие цветы. Выходило, что и внутри закона обратной силы царило, как и везде, беззаконие.
— Меня зовут Никита… Жельо Горгонь, — тем не менее, представился он индианке. — Я… — глупо было называть себя трансильванским цыганом, как, впрочем, и сообщать, куда и зачем он едет, — путешествую.
— Малина, — представилась индианка. У Никиты Ивановича возникло смутное чувство, что это имя ему знакомо. Это было славянское, точнее южнославянское имя. Объяснялась же индианка на средненьком чешском.
Никите Ивановичу вдруг стало безумно жалко ушедшего времени, которое он ошибочно (как зерна от плевел) отделял от собственной жизни, полагая, что время само по себе, а жизнь сама по себе. Отделять жизнь от времени, было все равно, что отделять воду (вино) от стакана. В результате он оказался без времени и без жизни (без вина и без стакана). Никита Иванович ощутил себя каким-то нелепым пришельцем из параллельного мира, которого, в сущности, не было. Жизнь и время (как зерна и плевела, вино и стакан) должны были существовать (длиться) слитно. Он вдруг возненавидел это самое отделенное время, досрочно превратившее его в одышливого пузатого старика с красной алкоголической рожей и трясущимися руками.
Он даже подумал, что физическая немощь и безобразие должны примирять со смертью. Эстетика смерти заключается в том, развил далее мысль Никита Иванович, что она (хотя тут, конечно, много исключений, отнюдь не подтверждающих правило) прибирает старое, отжившее, некрасивое. Однако же старое, отжившее, некрасивое упорствует в желании жить. Более того, подумал Никита Иванович, глядя на индианку, хочет (допустим, за деньги) получить то, то привыкло получать без забот и хлопот (даром) в молодости.
Некоторое время он размышлял, уродство это или не уродство. Как ни крути, а выходило, что уродство. Причем деньги выступали в роли того самого моста, по которому его старое дряблое отвратительное тело могло доползти до молодого тугого прекрасного тела индианки.
А как же последняя любовь великого Гете, спохватился Никита Иванович, разве старческая немощь автоматически перечеркивает величие духа?
«Значение и стоимость денег, — ни к селу, ни к городу вспомнил он помещенное на одну из пореформенных банкнот изречение Ремира, — должны определяться государством, поскольку предоставленные самим себе деньги плодят зло и уродство».
Никита Иванович подумал, что единственное утешение в смерти (если оно вообще возможно) заключается в том, что в следующей жизни (или как это назвать?) нет категорий возраста и, следовательно, нет ни детской наивности, ни старческого маразма, ни душевных и телесных болезней. И, конечно же, там нет… денег. Личность (душа), стало быть, пребывает там в некоем усредненно-очищенном от искушений плоти и сознания состоянии.
Никита Иванович подумал, что где-то он уже видел таких вот усредненно-очищенных (как бы после смерти) людей.
…Именно в таком состоянии пребывали знаменитые маленькие человечки, способ изготовления которых после прихода к власти Ремира был сначала засекречен, а вскоре, похоже, навсегда утерян.
До сих пор Никита Иванович не мог взять в толк, как удалось умельцам из фонда «Национальная идея» создать этих крохотных человечков. Сначала он подумал, что это, так сказать, ускоренные бройлеры-гомункулусы, потому что настоящие, как известно, созревают в реторте в течение шестисот лет, поедая в полнолуние свежие персики, отчего у них вырастают непропорционально большие головы и половые органы.
Эти же человечки были сложены абсолютно пропорционально, как оловянные солдатики. Похоже, их с легкостью и массово (не как гомункулусов) клонировали в любых потребных количествах.
Ни до, ни после Никита Иванович ничего подобного не видел.
Хотя в XXI веке создавались совершенно удивительные вещи.
Например, электронные (в виде игрушек) родители для детей-сирот.
Или останавливающие сердце наручные часы, которые народ(ы) называл(и) «будильниками». Настроенные на mental-wave (биотоки мозга) пользователя, «включающиеся» посредством троекратного мысленного повторения кодовой формулы (никакой хакер-злоумышленник, следовательно, не мог проникнуть в систему, поскольку в природе не существовало двух идентичных mental-wave, так же как отпечатков пальцев, или узоров радужных оболочек глаза), будильники были весьма востребованы в периоды вспыхивающих по неясным причинам гражданских войн, когда вдруг немцы с яростью и неуместной изобретательностью истребляли немцев, фламандцы фламандцев, а шведы шведов.
Необъяснимые и внезапные, как торнадо, европейские гражданские войны напоминали недавние африканские, когда на территории какого-нибудь племени в одну ночь истреблялись… владельцы белых цыплят, или непарного количества свиней. Гражданские войны, как известно, своей немотивированной жестокостью превосходили все прочие — освободительные, завоевательные, империалистические, опиумные и т. д. Оказавшись в руках врагов, многие (несчастные владельцы белых цыплят, цветных мониторов фирмы «Basf», носители имен Herbert или Emma) предпочитали немедленно воспользоваться будильником, нежели терпеть превосходящие человеческое (но не палачей) воображение пытки и издевательства.
Будильник, таким образом, будил человека уже в новой жизни, где неизвестно, существовало ли такое понятие как сон. Сама новая жизнь иногда определялась как вечный сон.
Швейцарская фирма, производящая останавливающие сердце часы, процветала, запуская в производство все новые и новые (от предельно простых до сверхпрестижных — платиновых с бриллиантами) модели.
Никита Иванович сожалел, что не обзавелся такими часами. Он был совершенно согласен со словами на рекламном щите у дороги, что ничто так не гарантирует спокойствие (транзит) путешественника, как часы «Транзит». Такое симпатичное название придумала для них швейцарская фирма. Может быть, удастся приобрести их по пути, где-нибудь в Словакии, или в Воеводине? — подумал Никита Иванович.
Приобрести «Транзит» транзитом?
Еще он подумал, что смерть и прежде была товаром, но, не столь массового (и разнообразного) потребления как сейчас.
…Крохотные человечки подобно муравьям сновали внутри гигантского, занимающего целый зал, макета России. Наверное, примерно так выглядела сама земля, когда на нее (сверху?) смотрел Господь.
Савва объяснил изумленному Никите, что человечки — продукт разработанной специалистами фонда уникальной биовиртуальной технологии, что они не бессмысленно снуют, а живут, работают и умирают внутри макета, как самые настоящие люди, как лилипуты в стране, которую некогда посетил Гулливер.
«Они мыслят?» — поинтересовался Никита.
«В заданных параметрах», — туманно ответил Савва.
