Алексей Колышевский - Патриот. Жестокий роман о национальной идее
Гера укладывал содержимое ящиков стола в две большие картонные коробки. Он почти закончил, остался последний, нижний ящик. Он дернул его на себя, стал доставать папки, какие-то журналы. Все без разбору кидал в коробку, стоящую рядом. Вдруг маленькая фотография, та самая, которую он когда-то вытащил из бумажника, фотография Насти, упала на пол возле коробки. Настя смотрела с нее, чуть наклонив голову и опустив глаза. Он поднял фотографию, встал с четверенек и сел в кресло. Долго смотрел на маленькую Настину копию, застывшую на прямоугольнике фотобумаги. Встал, подошел к окну. Во дворике яичного особнячка цвели вишни, посаженные неизвестно кем, и их белые цветы были похожи на стертую ластиком обыденность. Никакой черной земли внизу, зеленой травы, проросшей сквозь слой неубранных прошлогодних листьев. Все только белое, чистое, как тот гренландский снег… «Может быть, пришло время начать все сначала, отбелив прошлое? Ведь мне это под силу». Герман еще раз поднес к глазам фотографию, потом вытянул руку и поглядел, как смотрится Настя на фоне белых вишневых цветов. Видимо, вишни ее не испортили, потому что Гера подошел к телефону и набрал номер своего нового шефа:
— Товарищ генерал.
— Я!
— Дайте отпуск на три дня. Хочу кое в чем убедиться. Мне нужно съездить тут…
— Куда, если не секрет?
— Я не знаю адреса, только город. Там еще башня с часами и половина «Юксона» живет.
— А к кому тебе в Лондоне? Хотя я догадываюсь… Поезжай, конечно, какой тут разговор может быть.
— Да. А вы не могли бы мне помочь?
— Чем именно?
— Я не знаю адреса ее нового… друга. Или кто он там уже?
— Да о чем ты говоришь? Я перезвоню.
…Гера прилетел в Хитроу под вечер. Было около шести, когда он сел в такси и попросил отвезти себя в район Грин-Хилл. Место оказалось городской окраиной, настоящим спальным районом, застроенным невысокими домами. На улице, название которой было написано на листке в руке Геры, было всего четыре трехэтажных дома. Подойдя к первому, он увидел рядом со входом табличку с именами жильцов. Принялся читать, пока не дошел до фамилии Квишем. Артур Квишем, тот самый корреспондент из Би-би-си, который был давно и до какого-то времени безответно влюблен в Настю.
Они познакомились в Москве. Он приезжал в редакцию «Профиля», и сейчас, конечно, уже не важно зачем. Между ними ничего не было: Настя не давала повода даже для легкого флирта, однако англичанин был человеком терпеливым. Он пережил и ее встречу с Герой, и ее замужество, и рождение ребенка. Он всегда находился где-то рядом, не дальше телефонного звонка. Зачем Настя поддерживала эти отношения, пусть даже и на уровне «Привет, как дела? Извини, у меня интервью», она и сама не могла бы толком ответить тогда. Возможно, это было простым совпадением, а быть может, ее интуицией: она никогда не задавалась этим вопросом. Одно известно точно: на третий день после помпезного ухода Геры Настя приехала в родную редакцию, вернее, бывшую родную редакцию. В «Профиле» поменялась власть, и с подачи Рогачева журнал возглавил человек до такой степени специфический, что со старым коллективом он не сработался, да и коллектив его не принял. В общем, Настя осталась без работы. Без мужа и без работы. Не слишком приятный дуализм, правда? Но так уж повелось, что темная полоса и та имеет свои границы, и ее окончание в Настину жизнь пришло вместе с Артуром. Нет, вначале она его не любила, конечно, но легла с ним в постель из желания вновь почувствовать себя женщиной. Не одинокой, брошенной мужем, которого увела какая-то наплевавшая на чужую семью дрянь, а желанной и милой. Говорят, что ночная кукушка дневную перекукует, и английская кукушка Квишем долго и красочно рассказывал Насте о работе в Би-би-си, а однажды намекнул, что мог бы замолвить за нее словечко в штаб-квартире компании в Лондоне. Настя любила свою работу, была ей предана, и времени на раздумье она потратила самую малость. Рогачев помог с выездными документами, родители Насти, сильно переживающие ее разрыв с мужем, были рады новой возможности, открывающейся перед дочерью, и скрепя сердце отпустили ее вместе с внуком.
Гера позвонил, ему ответили…
Они сидели в каком-то пабе на соседней Рассел-Роад. Настя не захотела приглашать его в квартиру.
— Я хочу видеть своего сына. — Гера смотрел на нее и курил четвертую сигарету подряд.
— А зачем тебе? Он еще совсем маленький, он не помнит тебя и может испугаться. Ты с таким же успехом можешь пойти посмотреть на игрушечных младенцев в магазине.
— Ну, зачем ты так… Я правда очень хочу его видеть.
Она постучала пальцами по столешнице. Быстро-быстро, словно играла на пианино. Нервничала.
— Скажи, зачем ты приехал?
— За тобой. За вами. Поедем домой?
— Нет.
— Настя, я ошибся, понимаешь? Я просто ошибся! Ну, кто?! Кто не ошибается?! Нет больше в моей жизни той женщины, она… Она умерла.
— Умерла? Вот как? Так ты вдовец?
— Настя, прекрати. Ты сама на себя не похожа. Что с тобой произошло? Ты так изменилась…
— Что со мной произошло? Кое-что произошло. Просто однажды я встретила тебя, Гера. И знаешь… Иногда я даже начинаю думать, что лучше бы тебя тогда…
Гера подался вперед:
— Ну?! Что тогда?! Лучше бы меня тогда грохнули до конца, да?!
Она отпрянула:
— Нет. Я хотела сказать: лучше бы тебя тогда не было там… В аэропорту. Лучше бы ты улетел, и мы никогда бы больше не встретились…
Гера попытался взять ее за пальцы, но она отдернула руку:
— Не надо.
— Поедем домой. Ну, что ты здесь забыла? Живешь в каком-то курятнике, на отшибе. Кто такой этот твой, как его? — Гера глянул в свой листок. — Кишкин?
— Квишем. Артур Квишем. Он журналист, точно такой же, как и я. Мы работаем в одном отделе.
— А я, — Гера придвинулся ближе к ней, — ты знаешь, кто такой я теперь? Я командую всеми журналистами России. Я занял место Рогачева, к твоему сведению. Могу все. Все! Говорю тебе, возвращайся ко мне. Я все для тебя сделаю. Хочешь, я тебя главным редактором в «Коммерсант» или в твой «Профиль» назначу?
Настя улыбнулась:
— Нет. Не хочу.
— Но почему?
Она встала, вытащила из своего рюкзачка десять фунтов и положила на стол, собралась уходить:
— Я люблю Артура. Для меня это очень много значит. И знаешь… Я не хочу возвращаться в страну, где есть человек, который командует журналистами…
…Гера никогда не был раньше в этом месте. Зал для приема официальных делегаций аэропорта Шереметьево-2. Теперь ему было положено это по статусу так же, как длинный бронированный «Пульман» и два тяжелых черных тонированных «американца»: один шел впереди, расчищая дорогу, другой замыкал колонну, прикрывая главный автомобиль. Его встретили прямо от дверей: сразу четверо крепышей с наушниками. По двое закрывали с каждой стороны, вели до самой машины. Включили проблесковые маячки и, засоряя воздух сиренами, помчались в сторону Москвы.
Герман Викторович Кленовский сидел в просторной «капсуле жизни» «Пульмана», отделенной от места шофера и охранника звуконепроницаемой перегородкой. Кортеж шел на высокой скорости, движение по Ленинградскому проспекту и Тверской было перекрыто. Он смотрел, как за окном проносились знакомые виды, затем ему это наскучило, и он огляделся: обитый кожей салон, вставки из эбенового дерева. Совсем новый автомобиль, вон, даже защитная пленка с экрана музыкального центра не снята. Гера нажал на кнопку, в динамиках раздалось приглушенное шипение. Он поиграл сенсорами, нашел какую-то волну, где передавали тихую классическую музыку. Как раз то, что нужно. Герман устроился поудобнее, и вдруг музыка изменилась. В колонках послышались первые ноты «Полета Валькирий» Вагнера. Кленовский сделал звук громче, затем выкрутил его на полную мощность. Вспомнил «Апокалипсис» Копполы: вертолетное звено «Валькирий» расстреливает с воздуха обезумевших крестьян в смешных соломенных шляпах. Абсолютная, никем не сдерживаемая сила, безнаказанность, власть над теми, кто бегает внизу под свинцовым дождем и умирает, не успев понять, что его только что разорвало пополам пулеметной очередью. И он так же, как это вертолетное звено, летит сейчас по перекрытому в его честь городу.
— Все только начинается, — прошептал Гера, — все еще впереди…
…Под заключительные залпы тарелок симфонического оркестра кортеж въехал на территорию Кремля, и «Пульман» остановился прямо напротив девятого подъезда. Снаружи открыли дверь, Гера вышел из машины, прищурился на весеннее солнце.
…Таня, как всегда, сидела на своем месте, что-то быстро печатала. Увидев нового руководителя, встала и поздоровалась. Затем немного смущенно предложила Гере чаю.
— Еще хоть раз такое предложение, и я вас уволю. — Он, не оборачиваясь, прошел в кабинет и захлопнул за собой дверь. Замер.
