Виталий Вир - Бабло пожаловать! Или крик на суку

Ответ был очевиден и Рамсес не стал говорить об этом напрямую. Он, кивнув, решил упомянуть об еще одном, но сказанное звучало с сомнением в голосе:

— В Библии еще говорится, что надо возлюбить ближнего, как самого себя.

— Ты зря не веришь в то, что это возможно.

— Я — приемлемо к бывшей моей девушке…и другу в прошлом.

— Конечно, это самое сложное. В последнее время многие руководствуются исключительно эгоистическими помыслами. Теперь же, после всемирного краха товарно-денежных отношений, люди вынуждены будут учиться жить по-другому, где предстоит осваивать альтруизм. Иначе можно погибнуть. Теперь прожить по отдельности не получится, а все те, кто станет промышлять разбоем, чтобы выжить, они, так случится, сами себя и перебьют.

— То есть, всем необходимо будет заботиться о благополучии других и никоим образом о себе, но все это для того, чтобы выжить самому?

— Помнишь, Рамсес, как я говорил тебе: «существует Источник Жизни, что означает жить только ради других». Настала пора начинать этому учиться, а не как было в прошлые тысячелетия и до сей поры — люди уничтожали друг друга, стараясь что-либо завоевать, да тем и владеть, допустим, разного рода ресурсами своего времени, чтобы, тем самым, продлевать себе жизнь. Но агрессия приобретает иные формы и те, кто готов с ней жить далее, удерживая ее внутри, он сам себя и погубит. Кому же не чуждо думать о ближнем, тот и останется жить на Земле с заботой о других.

Рамсес вспомнил, как погиб «за начальника» и о чем он говорил в последний раз, но при этом отнесся с сомнением к словам отца Велорета, говоря:

— Отец Велорет, Вы извините меня, но жить только ради других…

— Конечно, в планетарном масштабе — это, как говорится, легко сказать. Но пока что по отдельности — вполне реально так начинать жить. Мне же останется молиться о том, чтобы таких отношений друг к другу было больше и люди на всей планете стали жить не в угоду себе, а только для других, тогда каждый познает, из чего состоит счастье.

— Молитвой к этому людей не подтолкнуть.

— Ты опять говоришь о том механизме взаимоотношения в обществе, когда необходимо человека направлять, закладывать в мышление вектор последующего движения, то есть попросту им руководить…

— Иначе никак.

— Вскоре сама жизнь, каждого по отдельности, подтолкнет к мысли о том, чтобы жить во благо другим, а иначе — никто из нас не выживет. Жить врозь, могли себе позволить все. Но раньше, когда была конкуренция. И еще в более раннее время, но в те годы многие люди были малограмотны и, в том числе, потому весьма скудно информированы. Все меняется и ничто не стоит на месте, включая и то, что общество когда-то же должно было пойти дальше. Не вечно же жить — основываясь лишь на агрессивную среду обитания? Вот и идея конкурентной борьбы продлилась не долго: на поверку «она» не стала жизнеспособной, а дошла до определенного логического подъема и сама же себя начала уничтожать, конкурируя с собой же.

— То есть, — снисходительно улыбнувшись, сказал Рамсес, — по-вашему, прошло то время, когда все жили, как в вечном детстве, меряясь пиписьками, чтобы в результате человечество добивалось все большего и, тем самым, прогрессировало?

— Это, по-твоему, меряясь… Другими же словами… — отец Велорет не стал далее рассуждать, он мягко улыбнулся и просто добавил: — Но суть одинакова — мы говорим об одном и том же.

Какое-то время они смеялись. Глядя на веселый смех, все же в нем с трудом можно было обнаружить радость — это походило лишь на эмоциональное действо, как после выкуренной сигареты с марихуаной, когда причиной веселости не обязательно становится смешное.

Смех сошел на нет, а Рамсес более охотней начал поддерживать беседу с отцом Велоретом. Потому что темы, затрагиваемые в разговоре, уводили его все дальше от тревожных мыслей, которые давили в голове всей правдой об Алике и Богдане. Но спокойное состояние продлилось не долго.

В воздухе, как нельзя кстати для Рамсеса, висела доверительная атмосфера, когда он подумал, а что, если все так и будет, как предрекает отец Велорет — полнейший крах всего того, к чему он привык относиться, как к должному? Тогда, что ему делать в дальнейшем? Рамсесу сильно захотелось, чтобы жизнь вернулась на круги своя — пусть с бешеным дефицитом денег в казне любого государства, но лишь бы, как и прежде, где все было ему понятно. Если же этому не быть, что тогда делать ему? Прятаться от народного гнева к финансистам? И вообще, как дальше жить, начиная с насущно-потребного — чем питаться?

В этот момент отец Велорет говорил о том, что у каждого свой путь. В качестве примера, он упомянул, что с Верой и ее мамой, они ездили к Юлиным старикам. Те наотрез отказались признавать правнучку — Верочку и не менее категорично отвергли предложение отца Велорета, поехать вместе с ними, куда прихожане церкви хотят переехать. На что отец Велорет добавил: значит, не пробил для них этот час.

В свое время прихожане пришли к отцу Велорету с вопросом, как всем поступать далее? Тогда же у них родилась идея перебраться подальше от города и начать им жить всем вместе. Не найдя ничего лучшего, они на том и порешили. Последние полтора года все вместе благоустраивали одно брошенное селение, а в эти часы и вот уж как пол дня у них идут приготовления к отъезду туда насовсем.

Слушая доводы отца Велорета, Рамсес также прекрасно понимал, что сейчас, действительно, происходит крах старого мироустройства. Помимо хорошей информированности, он имел к этому и непосредственное отношение, в том числе тоже занимаясь непомерно раздутой спекуляцией, не опирающейся ни на что из реального. К тому же, кризис продолжался настолько долго и был так мрачен в прогнозах, что глупо было теперь ожидать позитивных тенденций. А по прошествии долгих кризисных лет, когда у мира еще был шанс что-либо предпринять, сейчас неумно рассуждать о том, что политики, таки, нащупают (не сегодня-завтра) кардинально новый вектор направления. Де еще и в ту сторону, куда мир с радостью устремится, руководствуясь новым и весьма позитивным настроем.

Рамсес не видел альтернативы, отличной тому, что решили делать прихожане. Очевидно, что в наши дни механизм экономического роста в капиталистическом мире себя окончательно исчерпал. А масштабный цивилизационный переход, где непременно должна присутствовать идейная поправка на дальнейшую жизнь, теперь уже просто невозможен. Политики беспомощно расписались в слабости, в свое время, думая исключительно о рейтингах, как о способе сохранения власти и только (и в этом отец Велорет с прихожанами был прав…).

Что в таком случае теперь делать тем, как он, Рамсес не знал. В зарождающемся новом мире ему не оставалось больше занятий. Кому он был нужен со знаниями в области денег, если финансы, как институт, неминуемо уходят в прошлое? Долги уже невозможно было перекрыть новой порцией напечатанных купюр, а иного пути, как погасить общую метагалактическую задолженность было попросту нельзя. И все что теперь оставалось — это отказ от обязательств, конечно, без объявления войны, из-за реальной угрозы массированных ядерных атак (чего и вообразить-то себе сложно в силу 100 %-го вымирания всех, от политиков, до, тем более, простых смертных). А так, даже с введением какой-либо новой денежной системы, все (от граждан до уровня государственных отношений) вновь погрязнут в выяснении, кто кому и сколько должен согласно старым кредитным длиннющим линиям. И в этой связи можно будет говорить еще о многом, чего уже не посильно решать всем в товарно-денежных отношениях, включая и любого рода обязательств со стороны власти…

Когда Рамсес думал, как ему поступить, возможно, что и поехать с ними, отец Велорет коснулся своей ситуации. Он сказал, что, видать, настала пора ему разорвать отношения и с РПЦ. Поскольку и тут не было все гладко, как могло бы быть: даже уход от РПЦ не был обычен и спокоен для отца Велорета. Ему уже пришлось выслушать о себе много лжи и столкнуться с непонятным. По натуре он человек тихий и искренний, поэтому, когда решил уйти, о том самом вполне спокойно сообщил. Но, оказалось, что одного слова не достаточно и он испытал на себе практические последствия, вроде бы, безобидного поступка.

— Отец Велорет, какая-то полная бессмыслица в происходящем вокруг. Нет, не так?

— Отчего же? Соглашусь. Сегодняшнее состояние и не наполняет внутренний мир, и не заставляет избавляться от ненужного в душе. Внутри каждого из нас все устроено просто, но сейчас получается так, что у человека нет чего-то главного, там — пустота.

Рамсес с иронией в голосе, но мягко заметил:

— Согласен. Та же богема может напыщенно высказываться о высоком. О том, насколько у них богат внутренний мир. Но лишь до той поры, как им представится возможность наваливать в тарелку горы еды и упиться без меры спиртным — что делается с охотой и вне всяких рамок приличия…Почему все так?