Хербьёрг Вассму - Седьмая встреча
У нее закружилась голова, она как будто не слышала его вопроса.
— Прости, может, это невежливо с моей стороны, ты здесь с человеком, общество которого тебе приятно, но…
Руфь сглотнула комок в горле и подняла на Горма глаза. Его опущенные вниз ресницы как будто коснулись ее щеки.
— Я скоро вернусь в гостиницу. Это совсем рядом. Позвони мне.
— Какая гостиница?
Когда она назвала гостиницу, он улыбнулся словно мальчишка. Ямочки в углах рта стали глубже.
— Прекрасно! Я позвоню, — сказал он и открыл перед ней дверь, сам же остался в холле.
Когда она оглянулась, он вместе с толстяком получал в гардеробе пальто.
Руфь настояла на том, чтобы они с Биргером разделили расходы пополам, хотя Биргер хотел проявить галантность.
— Эта лишняя ночь в Осло дорого обойдется тебе, если ты будешь платить еще и за меня, — твердо сказала она.
— Какой замечательный день, Руфь! И замечательный вечер. И ужин, — сказал он.
— Спасибо. Ты столько всего показал мне. Мне это было так нужно.
— Еще не конец. Сейчас только десять. Можно выпить еще немного вина.
— Но ведь мы уже расплатились, — слабо запротестовала она.
— В другом месте.
— Нет, не стоит.
— У меня в номере есть бутылка вина, — тихо сказал он.
— Нет, спасибо, как-нибудь в другой раз.
Он взмахнул рукой, словно отгонял невидимое насекомое.
На мгновение Руфь почувствовала укор совести. И нежность. Ей захотелось погладить его по бороде — так сильна была ее радость, что ей не придется пить с ним вино.
Она еще не придумала, что ответит, как зазвонил телефон:
— Алло! Я звоню от портье.
— Я слушаю, — беззвучно пролепетала она, ее глаза бегали по комнате.
— Давай встретимся в баре, подходит? Здесь, в гостинице.
Руфь быстро подумала: А Биргер? Он вполне мог отправиться в бар.
— Нет, это неудобно… из-за моего коллеги. Я отказалась выпить с ним вина. Сказала, что хочу лечь.
— Понятно. Тогда пошли в другое место. Подождать тебя у входа?
— Нет, лучше поднимись ко мне, — сказала она, и сама удивилась.
Наступило молчание. От стыда она залилась краской.
— Прекрасно. Куда?
Кажется, он обрадовался? Или был удивлен? Со странным чувством Руфь назвала ему номер своей комнаты. Что я делаю? — испугалась она, кладя трубку на место.
Потом она заметалась по комнате, схватила джемпер, щетку для волос. Сунула все в чемодан и захлопнула крышку. Теперь только бы не забыть, где лежит щетка, подумала она, погасила верхнюю лампу и зажгла два бра. Остановившись посреди комнаты, Руфь огляделась. А что в ванной? Может, ему понадобится выйти туда?
Она бросилась в ванную и собрала свои туалетные принадлежности в косметичку. Грязные трусики сунула в чемодан, сообразив, что Горм вот-вот будет здесь. Даже если он не воспользуется лифтом, а поднимется по лестнице, это займет немного времени. Только бы он не передумал!
Она кинула взгляд в зеркало и увидела женщину с растрепанными волосами и вытаращенными глазами. Помада! Щетка для волос! — в отчаянии мелькнуло у нее в голове. В дверь постучали.
В руках у Горма Гранде была белая орхидея и бутылка вина. Руфь растерянно спросила, откуда это.
— Орхидея из букетов, украшающих банкетный зал, а вино — из бара, — весело ответил он, снимая пальто. Она повесила его в шкаф. Горм стоял посреди комнаты и оглядывался. — У тебя здесь просторно.
— Это случайность. У них не нашлось другого свободного номера. Садись! — Она показала ему на стул.
И только тут до нее дошло, что они наедине в номере отеля. С сердцем, бьющимся где-то в горле, она догадалась, что он тоже об этом подумал.
Горм прошелся по комнате, поставил на стол вино, положил орхидею и сел. Руфь растерянно искала, во что бы поставить цветок.
Он встал и с улыбкой усадил ее на диван.
— Позволь мне… — сказал он и снял пиджак.
Ее глаза не поднимались выше его бедер, он подошел к холодильнику, легко и свободно двигаясь по комнате. Понимает ли он, что она часто думает о его бедрах?
Горм достал штопор и бутылку сельтерской, которую почти целиком разлил в два бокала. Потом пристроил орхидею в бутылку и начал открывать вино.
Ее глаза скользили по его руке, делающей усилие, по пальцам на горлышке бутылки, по запястью. Наконец он сел. Руфь глотнула воздух и выпрямилась на диване. Но когда он взглянул на нее, ее охватила паника. Она не могла говорить, не могла думать, не знала, куда девать руки.
— В тот раз все было прекрасно. Я хочу сказать… Ты благополучно добралась до дому?
Она смущенно смотрела на него, наконец поняла.
— А… да. Все было прекрасно.
— Мне показалось сегодня, что это был твой муж. — Он прикусил губу.
— Нет, он дома. Видишь ли, я тоже сегодня должна была быть уже дома. Но я пошла в музей. Мы были в музее вместе с Биргером.
Они одновременно наклонились к бутылке и, когда их глаза встретились, оба рассмеялись.
Горм наполнил бокалы. Вино выплеснулось на стол. Они равнодушно улыбнулись. Он провел пальцем по красному пятну. Когда он приоткрыл рот, чтобы облизать пальцы, Руфь охватило беспокойное ожидание. Желание было так сильно, что ей нужно было что-то придумать. Что-то сказать. Но говорить начал он.
— Я решил, что мне надо получше узнать тебя. Наверное, это глупо…
— Нет, — сказала она.
Он поднял бокал. Перед ней сияли его глаза. Песчаные отмели у буйков, где среди камней живет мелкая камбала. Ее быстрые тени мелькали на светлом дне.
— Независимо от того, как ты к этому отнесешься, я решил признаться, что часто думаю о тебе. О том, как тебе живется…
— Я не знала, — прошептала она.
— Откуда ты могла это знать? Поэтому я и говорю об этом сейчас.
Она подняла на него глаза, и он целиком поглотил ее. Господи, как спокойно! Сама не зная почему, она начала всхлипывать.
Он бросился к ней. Сел рядом, обхватив рукой ее плечи.
— Прости. Я заставил тебя плакать, — прошептал он.
Руфь не знала, кто из них первый раскрыл объятия. Может быть, и она. И они сплелись друг с другом. Крепко-накрепко.
Я хочу этого, подумала она. Хочу! И прижалась к нему, сразу ощутив, как дрогнули его мышцы, когда он обхватил ее. Их дыхание смешалось. Потом он чуть-чуть отстранил ее от себя и улыбнулся. Серьезной, почти грустной улыбкой.
— Я думаю о тебе с девяти лет, когда швырнул тот злосчастный камень, — услышала она его голос. — Не знаю, почему все так сложилось, но я давно знал, что должен сказать тебе об этом. Не для того, чтобы усложнить тебе жизнь, а потому, что ты имеешь право знать это. Когда ты сказала: «Поднимись ко мне!», я подумал, что, может быть, мне не представится другой такой возможности. Я верю, что ты мой человек, Руфь. Не в том смысле, что я хочу владеть тобой, а в том, что ты всегда будешь в моих мыслях. И в горе, и в радости. Ты не против?
Руфь была не в силах сразу ответить ему, только осторожно поцеловала его в губы.
И опять он обхватил ее. Время перестало существовать. Все было так странно, его кожа, прижавшаяся к ее. Неужели она никогда раньше не ощущала так прикосновения чужой кожи? Что за слова он сказал ей? «Я верю, что ты мой человек, Руфь».
Через некоторое время Руфь поняла, что он поднял ее и несет по комнате.
— Не могу поверить, что все это правда, — всхлипнула она, прижимаясь к нему.
— Сейчас ты в этом убедишься, — сказал он и осторожно положил ее на кровать. Погасил свет, кроме лампы у окна.
Вернувшись к кровати, он посмотрел ей в глаза. Потом ослабил галстук и снял его через голову. За галстуком последовала рубашка. Он снимал вещь за вещью и наконец остался перед ней нагим.
Она смотрела на него, дышала им, пила его. С незнакомой ей доселе жадностью пыталась вобрать в себя все линии его тела. Увидев, что он смущен, она села в кровати и протянула к нему руки. Со вздохом он сел к ней, обхватил ее ногами и бедрами и притянул к себе.
Его фаллос поднялся и изогнулся в ее сторону мощной красивой дугой.
Вот самое совершенное орудие Господа против меня, подумала Руфь, и я, тоже творение Божие, не ищу от него защиты.
Далеко не сразу она поняла, что их тишину что-то нарушило. Какой-то звук. Где-то звонил телефон. Одновременно во многих местах. Даже в ушах.
Их слитые воедино тела замерли, пока они пытались овладеть своим дыханием.
Звонки прекратились, чтобы через мгновение возобновиться с новой силой.
Руфь не выдержала, нужно было положить этому конец. Горм сразу же отпустил ее.
— Алло, слушаю? — с трудом выговорила она.
— Почему ты не отвечаешь? — Голос Уве был чужой и сердитый.
— Разве я не отвечаю? — сказала она первое, что пришло в голову.
— Тебе лучше знать. Я звоню уже целую вечность. И только что тоже звонил. Портье мне сказал, что ты у себя в номере. Почему ты не брала трубку?
