Вадим Смоленский - Записки гайдзина
– Прошу! – Танака-сан протянул мне прозрачный мнущийся стаканчик с рубиново-красной жидкостью. – Давайте сделаем кампай!
– Кампа-а-ай!
Напиток оказался плотным и в меру терпким.
– Вкусно! – похвалил я.
– Конечно, – сказала Хироко. – В магазине такого не купишь.
Бонза набулькал мне еще полстакана и спросил:
– А ты в бейсбол играешь?
– Нет, не играю. Я этой игры вообще не понимаю.
– Чего там понимать?
– Ну... Не понимаю ее достоинств. Бывает, включу телевизор и смотрю, как они ходят туда-сюда, готовятся, занимают позицию, чего-то ждут... А потом раз! – мячик кинули, отбили, кто-то куда-то побежал – и всё. И опять они ходят, готовятся... Никакой динамики. То ли дело футбол!
– А я вот как раз футбол не понимаю. Что там происходит вообще? Ворота какие-то...
– Туда мяч забивают!
– Не понимаю я этого... Не привык.
– Им бестолку объяснять! – сказала Хироко. – Я пыталась, да смысла нет. Они тут даже не знают, кто такой Диего Марадона.
– Все я знаю! – возразил бонза. – Марадона наркоман. Его по телевизору показывали.
– Он уже бросил! – обиделась Хироко.
– За здоровье Диего Марадоны! – примирительно сказал я и поднял стакан.
По голым ветвям персика пробежал ветерок. Спаниель с неизвестным мне именем положил морду хозяйке на колени.
– А машину ты где поставил? – спросил Танака-сан.
– Нигде. На велосипеде приехал.
– Как это?
Пришлось подробно описать маршрут.
– Ничего себе, – удивился бонза. – Это ведь часа три!
– Два с половиной.
– Красиво сейчас, правда? Все такое красное, желтое...
– Очень красиво.
– Я бы тоже на велосипеде катался. Но некогда, работы много.
– Понятно. Сутры, медитации...
– Ха! Какие слова знает... Давно в Японии?
– Девятый год. Последний. Весной контракт заканчивается.
– А потом? Обратно в Россию?
– Да, обратно...
Бонза покивал, взялся за бутыль и снова наполнил стаканы.
– Позволительно ли священнику выпивать? – спросил я.
– А почему нет?
– Ну как... Разве буддизм не запрещает?
– Буддизм запрещает себя отравлять. Но ведь я себя не отравляю, я просто пью. Кому от этого плохо?
– Тогда кампай.
– Кампай.
Спаниель задумчиво потянул носом воздух, перебирая букет винных паров.
– Замечательно, наверное, медитируется после такого напитка, – сказал я.
– Что? – переспросил бонза.
– Вы вообще медитируете? Хоть иногда?
– А-а... Ну, это раньше, давно, когда в семинарии учился... Там положено было.
– Проходили по программе?
– Угу.
– А теперь?
– Теперь я по договорам работаю.
– В каком смысле?
– Заключаю договора с предприятиями. На обслуживание. Как умрет у них кто-нибудь, так мне сразу звонят: Танака-сан, пожалуйста приезжайте, совершите ритуал.
– Часто умирают?
– Постоянно. Знаешь, сколько у меня договоров? Я уже и сам не помню.
– Ну это ладно. Это заработать. Я имею в виду: в духовном смысле. У вас что, не возникает потребности?
– Я ж говорю: у меня договора! Вот, скажем, если отсюда к озеру едешь, то слева будет винокурня. Они там «Цветущую весну» делают.
– Знаю.
– Ну вот. Только за последний месяц – три покойника. Они там нюхают эту свою сивуху, травятся, а мне их потом отпевать.
– Допустим... Но я о другом. Вот вы – духовное лицо. Вы буддист. Даже не просто буддист – вы последователь дзэна. Так или не так?
– Ну?..
– Вы знаете, что такое сатори?
– Спрашиваешь. Еще бы я не знал, что такое сатори.
– Вот мне и интересно. Вам что – никогда не хотелось его достичь?
– Погоди. Откуда ты все знаешь?
– Ну, интересуюсь... Книги читаю...
– Я не понял. У вас в России что – христианство?
– Христианство.
– Значит, ты христианин?
– Да не то чтобы...
– А кто?
– Сам не знаю... Всем понемножку интересуюсь. Вот, особенно дзэном...
– Почему именно дзэном?
Он смотрел на меня из-под длинного козырька своей бейсболки и ждал ответа.
Нужно было что-то отвечать.
И я ответил.
* * *– Святой отец! – так начал я. – Бодхидхарма, первый патриарх, сказал императору У, что ничего святого нет – но я все-таки обращусь к тебе именно так: святой отец. Не потому, что хочу перечить основателю учения, а потому, что вопрос затронут нешуточный. Наши многочисленные и разношерстные предки за прошедшие века напридумывали столько богов, что разбегаются глаза и смущается ум. Когда меня тычут носом в этот паноптикум и требуют назвать одного – я впадаю в ступор. Да, конечно, есть вера отцов, есть традиции – но когда любишь отчизну исключительно странной лермонтовской любовью, то было бы странно креститься непременно через правое плечо. Настоящий гайдзин всегда обречен на широкий взгляд.
Когда-то разные религии по-разному объясняли происхождение и устройство мира. Можно было сравнивать и спорить. Сегодня, когда римский папа признал правоту Галилея, уже глупо вспоминать слонов и черепах – суть религий давно не в космологии. Но в чем тогда их суть? Что сравнивать?
Иные утверждают, что лучший критерий – религиозная мораль. Выше та вера, которая эффективнее заставляет своих адептов соблюдать заповеди. На эту тему тоже ведутся горячие споры. Чьи боги менее кровожадны? Во имя какой доктрины творилось меньше злодейств? В чьей пастве лучше статистика грехов? Какая религия благодатнее для социума?
Пусть спорят на здоровье. Мне это неинтересно. Я не царь, не вождь и не духовный лидер. Я не должен обеспечивать законопослушание подданных. Мое мнение по данному вопросу мнением социума все равно не станет. Позвольте отщепенцу примерять духовные одежды на себя одного.
И вот я их примеряю – конечно, мысленно, вскользь, невсерьез. На большее у меня – ни времени, ни желания, ни достаточно глубокого интереса. Я так устроен. Мой организм не вырабатывает гормонов вины в том количестве, когда человек стонет под тяжестью грехов, содеянных или мнимых. Гормоны страха не пугают меня картинами адского пламени, да и небесные кущи едва ли соблазнят. Когда я слышу разговоры о спасении – будь то вознесение в рай или переход в нирвану – во мне мало что отзывается. Более того: мне даже скучно внимать рассуждениям о добре и зле. Почему, не знаю. Скучно – и все тут.
Мне интересно другое. Интересно следующее.
Вот человеческая особь. Две руки, две ноги, туловище, голова, в голове мозг, в мозгу нейроны. Несколько десятков лет, чтобы распорядиться этим хозяйством наилучшим образом и достичь чего-то такого, что не дается даром. Прыгнуть выше головы. Увидеть невидимое. Ответить разом на все вопросы. Не из корыстной цели заработать «спасение», вовсе нет. Скорее, из любознательности. Из спортивной тяги к новому. Из страсти к эксперименту. Из тех стремлений, которые я высоко ценю и иногда замечаю в собственной натуре.
Здесь тоже есть варианты. Можно глотать кактусы, а можно глотать мухоморы. Можно вызывать духов, а можно диагностировать карму. Можно медитировать, а можно левитировать. При большом желании можно все это делать одновременно.
Увы, мне скучно и это. Я не смог прочесть ни одной эзотерической книжки. Со второй страницы мне всякий раз становится ясно: авторы говорят не теми словами и не о том. Если бы меня не забросило в Японию, я по сей день воротил бы нос от всего мистического и восточного. Но когда ты ткнут носом непосредственно в восточное, это получается хуже. После сотого увиденного храма ты уже не турист, ты почти неофит – самое время для неторопливого и придирчивого вникания в предмет. На тысячелетнем древе японского буддизма много ветвей, но за несколько лет вполне можно уяснить, что тебе ближе: декламировать Сутру Лотоса или бормотать мантры, восхвалять Амиду или ждать Майтрейю, предаваться сидячей медитации или разгадывать коаны. Что до меня, то сегодня я знаю точно: лишь последнее из перечисленного смогло бы меня серьезно заинтересовать. Из всех буддийских школ лишь одна-единственная побудила меня проштудировать всю посвященную ей литературу, какую только я смог достать. Лишь дзэн-буддизм толка Риндзай я готов сегодня – нет, не принять и практиковать, какое там! – готов всего лишь отвести ему место в некоторых теоретических допущениях.
У меня – законченного агностика и хронического скептика – есть стойкое ощущение того, что дзэнские учителя не врут. Что сатори – отнюдь не выдумка, призванная наловить побольше страждущих душ и выстроить их под знаменами секты. Что это также не жвачка для ленивых скучающих мозгов и не умственная спекуляция для отвлеченных споров. Что сатори – это реальное и вполне достижимое состояние, определенно стоящее значительных усилий и даже жертв.
Конечно же, я опоздал. Мне следовало родиться в Китае двенадцать столетий назад. В эпоху Тан, в золотой век дзэна. Я застал бы великих учителей, достойных наследников Шестого Патриарха. Ма-цзу, Нань-цюань, Чжао-чжоу, Линь-цзы – какие имена! Гениальные импровизаторы Истины, ходячие генераторы нирваны, полоумные волшебники, пробуждающие ученика криком или хватанием за нос, – как много бы я отдал, чтобы один из этих титанов духа лично занялся моим запущенным сознанием! Поздно, поздно...
