Время Волка - Волкодав Юлия

– К ка-акой де-евушке?

Настя появилась так неожиданно, что Леонид Витальевич напрочь забыл всю заранее заготовленную речь.

– К рыжей девушке, которую убили, – спокойно произнесла Настя, продолжая смотреть прямо в глаза. – Вообще не нужно было приезжать туда никогда. Тебя видели соседи. Неужели ты не понимаешь, что твоё лицо слишком приметное, особенно в Бутово?

– Го-осподи, я ни-икогда к это-ому не при-ивыкну, – вздохнул Леонид Витальевич и привлёк Настю к себе, осторожно обнимая.

Она была настолько меньше его, и ниже, и тоньше, что он до сих пор прикасался к ней очень бережно, словно боясь сломать. Хотя знал, прекрасно знал, какая сила таится за этой внешней хрупкостью. Как знал и то, что она заранее будет в курсе вещей, о которых он ей не говорил. Он ведь ни словом не обмолвился ни про убийство Лизы, ни про следствие. Допустим, что-то могли сказать по телевизору, вот только телевизор Настя никогда не смотрела, насколько он знал, в её квартире его даже не было.

– Что ты натворил? – Настя водила руками по его спине, и он чувствовал исходящее от неё тепло. – Когда ты уже угомонишься? Тебе обязательно нужно под каждую юбку залезть?

Волк отстранился.

– Что за глу-упости? У ме-еня ни-ичего с ней не бы-ыло! Ты же до-олжна чувство-овать!

– Не было, – покладисто согласилась Настя. – Но ты хотел, чтобы было. И не ври мне!

– Она непло-охая пе-евица! Я хо-отел, что-обы она пе-ела у ме-еня в ко-оллективе. У неё во-озникли про-облемы, я по-оехал ли-ично по-оговорить, по-омочь.

Настя поморщилась, и Волк осёкся. Ну да, он ведь не объяснил, почему так разговаривает. Или ей не надо объяснять? Впрочем, даже если не надо, она не обязана терпеть и разбирать его невнятную речь. Он прекрасно понимал, как раздражает людей заика.

– Про-ости, со мно-ой се-ейчас тру-удно разго-оваривать. Это с де-етства. Я те-ебе не ра-асказывал. Вдру-уг ве-ернулось…

– Да замолчи ты уже! – резко оборвала его Настя и прищурилась, внимательно посмотрела ему в глаза и стала медленно перечислять. – Ты заикаешься с четырёх лет, это как-то связано с самолётом. Кажется, немецким. Да, немецким, на борту свастика. В двадцать твоё заикание кто-то заговорил. Кто-то очень сильный. Сильнее меня? Да, кажется, сильнее. Но того человека уже нет в живых.

– Ты зна-ала или се-ейчас…

Она отмахнулась:

– Подозревала. У тебя в районе горла неправильная какая-то пульсация, будто сгусток энергии, чужой энергии. Не важно. Ты не заострял внимания, и я не стала вдаваться в подробности.

Настя смотрела одновременно ему в глаза и как будто сквозь него, делая немного нервное движение рукой, словно быстро листала невидимые страницы. Она всегда пугала Волка в такие моменты, превращаясь из милого нежного существа в нечто непонятное и сильное. Даже внешне как будто старилась, черты лица заострялись, взгляд леденел. Волк не любил, когда она «колдовала», и она старалась в те дни, которые они проводили вместе, не использовать свои необычные способности. Да и незачем было. Сила силой, а иногда хочется побыть хрупкой беззащитной девушкой в объятиях взрослого, уверенного в себе мужчины.

– Ты её не убивал… Я вижу, как она ругается с каким-то мужчиной, не с тобой… Она испытывает к нему отвращение. И к себе тоже. Не пойму…

Леонида Витальевича передёрнуло.

– Всё, всё, оста-ановись, пожа-алуйста. Я не хо-очу ни-ичего зна-ать.

У него было странное отношение ко всему сверхъестественному. Он не мог отрицать, что какие-то высшие силы и люди, с ними общающиеся, существуют – бабушка Тася, когда-то избавившая его от заикания, служила лучшим тому подтверждением. И всё-таки он до конца не верил. С большим скепсисом относился к расставленным Натали по всему дому иконам, категорически отверг её идею повенчаться, когда это стало возможным. Из всех связанных с церковью ритуалов соблюдал только один – поедания куличей на Пасху.

Но Настя, казалось, его не слышала.

– Зачем ты трогал нож? Ты с ума сошёл?

– Я хо-отел его выта-ащить. Я ду-умал, она ещё жи-ива. Чё-орт во-озьми, я испу-угался!

Леонид Витальевич нервно прошёлся из стороны в сторону, схватил пульт от сплит-системы и прибавил температуру. Его начинало морозить. Ну почему в этом проклятом городе всё время так сыро?

– Лёня, тебя же взяли с поличным! – ужаснулась Настя. – Отпечатки на ноже, кровь на одежде. Тебя задержали, ты ночевал в тюрьме?

– В СИ-ИЗО, – поправил Волк. – На-астенька, да-авай не бу-удем. Идё-от сле-едствие, у ме-еня е-есть а-адвокат, ка-ак ни-ибудь ра-азберутся.

Она, похоже, увидела что-то ещё, потому что светло-голубые глаза вдруг потемнели, губы поджались. Настя дёрнула головой, повела плечами, словно сбрасывая с них какой-то невидимый груз. Подняла на него взгляд.

– Всё будет хорошо. Следователь на тебя не думает. Тут всё будет хорошо.

– А где бу-удет пло-охо? – со вздохом спросил Волк, усаживаясь в кресло.

Настя не ответила, быстрым шагом ушла в ванную комнату. Он знал, что теперь ей нужно было срочно принять душ или хотя бы вымыть руки и лицо, избавиться от той информации, которую она считала.

Настя вернулась с двумя дымящимися чашками красного, пахнущего корицей и ещё какими-то специями чая, поставила на столик перед ним, села на подлокотник его кресла. Леонид Витальевич вопросительно поднял бровь.

– Ты ре-ешила изме-енить ко-офе?

– У тебя сердце ноет, тебе нельзя. И не вздумай глотать всякую гадость.

– То-огда, бо-оюсь, голо-одной оста-анешься ты.

Он, конечно, имел в виду не обычный голод. Настасья усмехнулась:

– Это мы ещё посмотрим. Двигайся, слон.

Устроилась в его кресле, практически у него на коленях, умостила голову на плече. И так здорово было пить горячий чай, чувствуя тепло молодого тела, и не хотелось думать ни о Петрашевской, ни о юбилейном концерте, находившемся под угрозой срыва, ни о чём.

* * *

Из дневника Бориса Карлинского:

Я, кажется, уже писал, что если когда-то Лёньке и завидовал, то касалось это только его отношений с Настасьей. Удивительная женщина, никогда я таких не встречал. Ведьма, истинная ведьма, хотя Лёнька и не любил это слово, считая, что оно несет негативный оттенок. Ничего подобного. Чертовски красивая молодая ведьма. Насколько я знаю, никому она зла не делала. Вела частную практику в Петербурге, снимала всякие там венцы безбрачия, порчи и сглазы, предсказывала будущее, в общем, обычный набор мистических услуг. Особо свою деятельность не афишировала, в популярные телевизионные битвы колдунов и магов не рвалась, приходили к ней в основном по знакомству, благодаря сарафанному радио. Она даже фиксированной платы за работу не брала, каждый приносил, сколько может. Но в накладе не оставалась, по крайней мере, я всегда видел её в дорогой одежде, с изысканными украшениями. Притом, что от Лёньки она материальную помощь категорически не принимала, чем сильно отличалась от всех его предыдущих пассий.

Обычно девушки у Волка менялись с такой скоростью, что он не считал нужным их со мной знакомить. Да и зачем? А Настасью привёз на какой-то Новый год. Для него новогодние праздники всегда становились сущим наказанием: все съёмки «Огоньков» и «Песен года» заканчиваются в ноябре-декабре, а январь – абсолютно мёртвый в смысле работы месяц, никто артистов не приглашает. Все сидят дома или улетают в тёплые края, проматывать полученные за новогодние корпоративы гонорары. Но Лёнька тёплые края не любил, считая, что на Новый год должен быть снег и ёлка, а не песок и пальмы. В детстве в Сочи, где со снегом беда, мы всегда старались на праздники поехать в Красную поляну, поиграть в снежки.

Теперь он каждый Новый год маялся в четырёх стенах, щёлкая пультом от телевизора в безнадёжной попытке посмотреть что-нибудь без участия собственной морды. А в тот год ему повезло, Натали плюнула на «неправильного» супруга, не желающего проводить каникулы как все приличные люди, и улетела на Бали с подругой. Счастливый Лёнька тут же сорвался в Петербург к Настасье. Но в Питере ему быстро надоело, и он приволок её к нам. Настя поначалу была явно не в восторге, но потом они вдруг спелись с Полинкой. Надо сказать, моя Поля никогда не окружала себя подружками, вообще не очень верила в женскую дружбу. А тут они вдруг сошлись, обнаружили кучу общих тем, шушукались вечерами, даже готовили вместе. Получились великолепные каникулы: мы с Лёнькой катали шары в бильярдной и пили у камина сваренный нашими девочками глинтвейн, Настасья чего-то там ворожила Поле и учила Мишельку раскладывать карты. Идиллия.